Все тайны моря

Угасая от чахотки, мать предсказала ему смерть в море. Эрик, в принципе, был не против: синяя бездна с детства звала его к себе, в себя, туда, где нет места ни свету, ни звуку. Ночами вместо снов он видел вокруг себя одну лишь воду, переливающуюся под лунным светом, видел волны, обнимающие друг друга, небо, бесконечное, черное, звездное. Он, кажется, сам был водой – непостоянной и не способной к спокойствию, поэтому его быстро выгнали с флота, отобрав звание, но не желание плавать. Поэтому Эрик, вместо души у которого всегда был ветер, ушел в пираты. И там он, дикий, непредсказуемый, с кучевыми облаками и короткими солнечными просветами, ухнул в море так глубоко, как только смог. Выплыл, не потонул, выкашлял из легких мерзкий ром и научился ладить с водной стихией. Слушать крики чаек – обеспокоенные или подбадривающие, спрашивать советы у горизонта, приглаживать барашки на волнах и высвистывать ветер. Тот, разнося эхо на сотни морских лиг, всегда ревущий, зовущий вперед и вверх, такой, что не устоять на месте и не удержать собственные мысли, шептал Эрику в уши верные маршруты. Скидывал со стола карты, оставляя одну, самую нужную, выгонял сонливость и лень, задувая под камзол, и целовал теплом лицо в хорошие дни. Привыкнув к вечной сырости, к соли на губах и на одежде, Эрик, обожженный солнцем, научился убивать врагов и не умирать в битвах, провожать друзей в последний путь и никогда, никогда не спорить с Фортуной. Та, заплетая безумие в косы, смеялась над ним иногда тихо, иногда хохотала в голос, но всегда дарила тяжелые золотые дублоны за послушание. За то, что Эрик в самые дикие бури не сдавался, как бы холодно и страшно ни было, он всегда знал – за штормом следует штиль, и, хоть не в своем сердце, так в жизни всегда доживал. Доплывал, достаивал, а после, в затишье, с усмешкой стирал с лица водяную морось. Успев увидеть за десяток лет плаванья и черные туманы, что стелились у самой воды и забирали всех, кто заплывал в них, и огни, чьи корабли уже давно сгнили где-то на дне, и щупальца неведомых чудовищ, чуть не поддавшись на зов сирен и почти сойдя с ума в один из штилей, Эрик позволил себе думать, что подружился с морем. Оно, почувствовав, как изменилось его отношение, тут же взъерепенилось и чуть не убило его о скалы вместе со всей командой. Спасся тогда Эрик благодаря одному только чуду, и у чуда этого был длинный русалочий хвост вместо ног и оранжевая чешуя за ушами. Эрика, наглотавшегося воды и теряющего сознание, вытащили на берег и уложили на мягкий песок, позволили зарыться пальцами в сушу и остаться в этом мире. Все то время, пока он приходил в себя, в его голове вместе с морем звучал необычайно прекрасный голос. Клокочущий, будто шторм, он уверенно уговаривал его дышать. Эрику чудилось, будто холодные руки гладили его лицо вместо ветра, и берег льнул ему под лопатки, как преданный пес. Все вокруг вращалось, словно в водовороте, и он, одеревенев и обессилев, позволил потокам утянуть себя в пучину. Опомнившись уже на корабле, он долго расспрашивал команду о существе, которое спасло его, но все моряки, как один, разводили руками и кивали в сторону воды. Они, пережившие рядом с Эриком десяток бурь, все, как один, верили в то, что волны сами вынесли его на берег. А все, что было кроме этого, Эрику причудилось. Но сам он прекрасно знал, что все было не так. Поэтому, отложив карты и планы по захвату кораблей и портов на потом, все ночи он теперь проводил на палубе, вглядываясь во тьму, которая шелестела морем. И вот, однажды, когда он совсем отчаялся увидеть хоть что-то, среди темных волн мелькнули вначале чешуйчатые хвосты, затем – бледные руки; заплескалась вода, забурлила, и в свете полной луны спокойная гладь зарябила от разноцветных плавников. Перегнувшись за борт так, что горизонт испуганно прыгнул к нему навстречу, Эрик попытался дотянуться до чуда, но до воды было далеко. Русалки, словно слыша, как беспорядочно мечутся в его голове мысли, начали выпрыгивать из воды, красуясь, но не было среди них того, кто снился Эрику во снах, вытеснив все бури и сражения. Наконец, отчаявшись, он, не задумываясь о том, с кем собирается говорить, окрикнул их, и остановилась только одна русалка. Русал. Махнул своим друзьям руками, подплыл к кораблю, и, подозвав волны, которые подсадили его, вцепился в борт когтистыми перепончатыми пальцами. Поднял лицо, щурясь от света фонарей, и сильно вздрогнул, когда Эрик дрожащими руками осторожно убрал водоросли, которые, переплетаясь с волосами, мешали разглядеть спасителя. У русала оказалось невероятно красивое лицо. Так обычно изображали принцев на огромных полотнах, маслом или пастелью, а вместо ракушек и чешуи обрамлением им служили золотые рамы и тишина. Эрик, завороженный настолько, что позабыл даже о том, как дышать, не смог отнять рук от бледного мокрого лица. «Будь ты человеком, украл бы тебя себе» - прошептал он, пальцами приглаживая алые жабры на шее у русала. Тот хитро прищурил глаза, и Эрик, уже было собиравшийся вдохнуть, подавился воздухом – словно само море взглянуло на него, необузданное и влекущее. Понимая, что совсем пропал, Эрик замер, не в состоянии оторваться от самого мистического создания, которого только видел за всю свою жизнь в море. «Будь я человеком, жизнь моя была бы коротка и скучна» - зазвенел у него в голове чужой голос, знакомый, вот только раньше он уговаривал Эрика успокоиться и дышать, отпустить море хоть на пару минут, и все это казалось сказкой, бредом, а сейчас вдруг стало реальностью. Русал, не размыкая рта, продолжил разговаривать с ним, иногда спрыгивая в волны для того, чтобы омыть чешую водой, и Эрик не смог отпустить его от себя до самого рассвета. Тогда, увидев, как на востоке начинают трескаться светом неразлучные небо и море, разделяясь, он, не удержавшись, поцеловал самый дорогой подарок, который преподносила ему Фортуна. Русал вначале замер, вскинул брови, но затем ответил, прикрыв грозовые глаза. Расстегнул, оцарапав шею, толстую золотую цепочку, которую носил Эрик, намотал драгоценность на запястье, и, разорвав поцелуй, улыбнулся клыкастым ртом. «Когда устанешь от вечной борьбы с самим собой и всем миром, когда сгниет твой последний корабль, а клинок совсем затупится, позови меня. Я заберу тебя туда, где теченья переплетаются друг с другом. Ты любишь море искренне, и оно позволит тебе остаться в нем навсегда», - сказал ему русал на прощание, накрыв теплые руки Эрика своими холодными ладонями, и все, что смог Эрик, это кивнуть, ощущая, как покрывается мурашками кожа. Он, неспешный и впервые испытывающий столько новых эмоций сразу, словно сам покрылся водорослями и отрастил чешую. Настолько, что самый главный вопрос задал уже после, когда круги перестали ходить по воде, а небо из нежно-розового ухнуло в раннюю синеву. «Как мне позвать тебя?» - крикнул он волнам, пугая сонную команду. Море, одевшись в барашки, нахлестывало одну волну на другую, с каждой минутой все сильнее и сильнее. Поднялся ветер, свежий, холодный, захлопал парусами, вздернул поникший флаг, затянул небо тучами. «Зови меня Чарльзом!» - крикнули Эрику чайки, стукнулась о колени упавшая от качки бочка, и, вдохнув, кажется, впервые с ночи, он улыбнулся морю в ответ. Надвигалась новая буря, матросы, весело перекрикиваясь, подготавливали себя и корабль, а у Эрика впервые в жизни на душе было солнце в штиль. «Чаааарльз», - прибой лизал его в шею, мокро, солено, имя галькой хрустело под ногами, и, распахивая объятья стихии, Эрик теперь знал – его главное сокровище там, под водой, ждет, когда он надышится ветрами вдоволь и придёт. И там, в вечном синем мраке, его встретит не ил и не тихие тяжелые камни, а прекрасное морское создание.