Война на реке

** На подходе к юго-западному руслу Меконга, где река превращается в болотистую, кишащую мошкарой и воняющую гнилью топь, Джаред не выдерживает. Он падает на колени прямиком в вязкую рыжеватую глину и надсадно кашляет, стараясь не выблевать к чертям собачьим собственные внутренности. Запах убийственный. Зловонный и муторно сладкий, вызывающий в памяти те давние дни, когда прикованная к постели мать медленно умирала от рака матки в громадной общей палате больницы святого Христофора. Она улыбалась каждому его визиту и старалась лежать неподвижно под тонким, как папиросная бумага, казенным одеялом. Она пахла совсем не так, как в детстве. Не имбирным печеньем с легким оттенком раскаленного утюга, яблочного сидра и хлорного очистителя. Нет... Совсем не так... И тогда Джареду, нечеловеческим усилием воли удерживающему себя на краешке продавленной, скрипящей пружинами постели матери, казалось, что нечто тяжелое, нечто темное и сыто урчащее попросту сожрало мать изнутри, оставив взамен вот эту хрупкую, пропитанную запахом гниющего мяса оболочку, под которой нет ничего, кроме пустоты. ** - Падалеки? - окликает сержант, вяло отгоняющий назойливых, громко гудящих мокрецов. - Хватит уже... Ты же не баба какая, черт тебя дери! Джареду нестерпимо хочется заорать, чтобы гребаный Эклз оставил его, наконец, в покое, убрался нахрен куда-нибудь подальше и прекратил донимать тупыми подковырками. Только вот слова не находятся. Они накрепко застряли в сотрясающемся сухими спазмами горле. Уцепились за голосовые связки острыми крючьями. И все, что Джареду остается - это натужно блевать на покрытую кривыми рытвинами землю, не особо замечая копошащихся в склизкой массе белых червей. У Эклза потеки сукровицы на обожженном лице и не достает мизинца на левой руке. Он хмурый и перепуганный до усрачки, никак не меньше самого Джареда. А еще он крепко сжимает в грязных пальцах абсолютно бесполезную рацию - единственное, что они захватили, выпрыгивая из горящего вертолета. Джаред продолжает давиться комковатой, немилосердно горчащей рвотой и хрипло смеется, вспоминая, как попав под обстрел партизан, они с Эклзом улепетывали по илистым берегам Меконга, вихляя задницами не хуже бывалых потаскух из театра кабаре где-нибудь в Неваде. - Форсируем реку, - шипит Эклз, одним махом прихлопывая целую кучу кровососов, облюбовавших незащищенные одеждой, грязные участки тела. - Пошел ты! - бросает Джаред и, пошатываясь на трясущихся ногах, поднимается, чувствуя, как темнеет в глазах от резко отхлынувшей куда-то вниз крови. - Следи за языком, - ворчит Эклз, сплевывая на грязную землю. - Не думаю, что мы сильно отклонились от курса. В его голосе железобетонная уверенность крепко мешается с паническим ужасом и немного плаксивыми, дрожащими нотками. Джаред молча бредет прочь по кромке воды. Он чувствует себя раздавленным. ** Спустя час, отчаянно матерящийся Эклз разбивает молчащую рацию о гигантский, покрытый замшелым мхом валун. Он цепляет Джареда глупыми придирками и внезапно оседает прямиком в гигантскую лужу, до краев наполненную рыжеватой, стоячей водой. - У меня жена и дочка, - шепчет он, сдирая с шеи замусоленный, превратившийся в заскорузлую тряпку платок. - Понимаешь? Джаред кивает, отворачиваясь. Он думает о том, что Эклз невъебенно удачливый мудак. ** Апбак возникает на горизонте заплатанным одеялом покрытых соломой, круглых крыш, сквозь которые с трудом угадываются очертания чахлых деревьев. Эклз хлопает Джареда по плечу и ускоряет шаг. Он заметно прихрамывает и слегка подтягивает правую ногу. Джаред лишь хмурится, устало отмечая, что отвратительный запах цветущей воды становится привычным и незаметным. Накрепко въевшимся в грязную плотную ткань спецовки. Джаред вспоминает оставшийся далеко позади илистый берег, где он, не испытывая ни малейшего сожаления, выбросил бесполезный автомат. В сердце щемящей болью отдается легкое беспокойство, но Джаред терпит, только трет тихонько грудь через изорванную ткань куртки и думает о том, что, в отличие от Эклза, дома его никто не ждет. ** Сверкающие на солнце дула винтовок проглядывают сквозь непроходимые лесные заросли яркими всполохами. А внезапно разбившие звенящую тишину выстрелы кажутся оглушительно громкими и неуместными. Они до странности похожи на хлопки самодельных хлопушек, которые они с отцом мастерили на День Независимости тысячу лет назад. Эклз плашмя валится в пожухшую траву, утягивая за собой словно бы замершего Джареда, и громко стонет от боли в вывихнутом плече. Если он постарается, то успеет добежать до границы деревни. Туда, куда с северной части Апбака уже стекаются пехотинцы южновьетнамской армии. Только вот... Джаред судорожно сглатывает кисловатую слюну и вспоминает. "У меня жена и дочка"... Эклзу нужно совсем немного поднатужиться. Совсем чуть-чуть поднажать, забыть на мгновение о растрощенной коленной чашечке и, наверное, адской боли в руке, на месте оторванного мизинца. "Жена и дочка, - думает Джаред, вдруг отвешивая сержанту сильнейший тычок прямиком между лопаток. - Жена и дочка..." Эклз смотрит непонимающе. Глаза злые и испуганные, словно подернутые мутноватой белесой пеленой. - Давай! - громко хрипит Джаред, стараясь перекричать оглушительный грохот выстрелов. - Пошел! - Падалеки... - Вали! - Жена и дочка, - повторяет Джаред тихо, как молитву, не вспоминая сейчас о прогнившем насквозь, оставшемся так далеко, в западной части Висконсина, пустом доме. - Жена и дочка... У него ничего нет. Только раздолбанный, проржавевший плимут отца, урна с прахом брата и заросшая сорной травой могила матери на восточном кладбище города Уолуорт. Он смотрит на Эклза, отчаянно закусившего нижнюю губу и приподнявшегося на четвереньки, готового в любой момент ринуться в сторону спасительного участка деревни Апбак, и медленно поднимается в полный рост.