«Уважаемый Минато Намикадзе, приглашаем Вас принять участие на похоронах усопшего Учихи Итачи в храме Мейдзи Дзингу...»
Пока сидел размышлял о том, что теперь делать с Учихой и как с ним пересечься, Минато случайно наткнулся на письмо в мейле, отсортировывая письма отработанным движением, не особо вдумываясь в то, что видит. Вот тут-то реальность напомнила о себе, сообщив, что мир-то, оказывается, продолжал двигаться и жить своей жизнью, пока он пребывал в глубоких раздумьях. Хоть он уже и слышал от сына, что Итачи с ними больше нет, сейчас он не был готов наткнуться на подтверждение его слов. От неожиданности даже телефон выпал из рук прямо на лицо, из-за чего Минато едва слышно выругался, проверяя, не разбудил ли своими копошениями жену. Спит, слава богу... Подняв телефон, решил внимательнее вчитаться в приглашение, отметив, что выслано оно было сегодняшним утром, до того, как Саске, по несомненно точной информации корреспондентов, арестовали. Интересно, до сих пор ли оно актуально? Впрочем, ответ можно выяснить завтра, так как, зная Какаши, что в былые времена молчаливой тенью частенько сопровождал сначала Фугаку, а потом и Итачи, звонить ему в двенадцатом часу ночи было бы бессмысленно. «На телефоне» этот человек висит исключительно в свое рабочее время, а личного сотового Хатаке Минато не знал. Что ж, завтра, так завтра. А теперь пора баиньки, игнорируя беспокойство на душе и едва заметные слезы, скопившиеся в уголках глаз. Итачи ведь тоже был не чужим...***
После пары месяцев отсутствия снова оказаться в своей былой квартире оказалось совсем непривычно. Маленькая, с тонкими стенами, шумными соседями, давно без ремонта, со старой мебелью и теснотой для их двоих вместе с Кьюби... Как это он раньше не замечал всех этих недостатков у себя дома? Чудное дело, не иначе. Наруто никогда бы не подумал, что может быть таким снобом, однако после двухэтажных пентхаусов и просторных загородных домов его конура выглядела просто ничтожным убожеством, хвастаться которым не пришло бы на ум ни в одну здоровую голову. Ну да ладно, в тесноте, да не в обиде, верно? К тому же, что мешает ему переделать тут все под свои выросшие запросы в плане комфорта? Обрадовавшись этой мысли, он так увлекся этим делом, что и сам не заметил, как и когда его квартира оказалась пустой. Возможно, с его стороны было не совсем разумной мыслью начинать капитальный ремонт с нуля, но когда это понял, было слишком поздно — дурень и кровать вынес, не позаботившись даже о том, где будет ночевать. То есть, этот вопрос, конечно, пару раз всплывал в голове, но он этим заморачиваться не стал. Переночует пару дней у друзей, ничего тут страшного. Ничего страшного, если эти «пару дней» не растянулись бы на неделю, на полторы, на две... Друзья, конечно, в зашей-то уж прямо не гнали, но Наруто и сам чувствовал, что те, кто помимо них обитает в квартире, уже не так рады задержавшемуся дольше приличного гостю и его здоровенному линяющему псу. Пришлось думать, куда деваться, решительно отметая все мысли о том, чтобы снять номер в отеле или хотя бы комнату, где он останется один. Он не хотел одиночества. Впечатлений о времени, проведенном один на один с собой хватило с тех трех-четырех дней, как он вернулся из Осаки в Токио, заявив родителям, что это его окончательное желание и обсуждению не подлежит. Те, в свою очередь, были очень удивлены тому, как сильно их малыш изменился за то недлительное время отсутствия, улетая дитя-дитем, а возвращаясь сознательным дееспособным молодым человеком, сумевшим грамотно обосновать свои желания относительно жизни в Токио, отдельно от них, что очень контрастировало на фоне предыдущей мальчишеской истерики в больнице насчет его обязательного отъезда в родные края под крыло мамочки с папочкой. Он больше не ребенок. Возвращаясь к одиночеству, стоит отметить, что Наруто не сразу распознал, как это хреново. Естественно, по началу он сильно обрадовался, добившись разрешения родителей на самостоятельную жизнь мирным путем, совершенно не подозревая, что это его решение принесет за собой немало проблем. В основном тех, от которых он старался откреститься, как от огня. Однако, если днем он мог отвлекать себя на встречи с друзьями, рассказывая им, как классно в Германии, где успел погулять, что повидать, то вот по ночам он очень долго не мог уснуть, не находя, на что можно отвлечься. И все, в голове бардак, на сердце боль, в душе тоска, на языке лишь — Саске... мне тебя не хватает, Саске... Наруто понятия не имел, за что его мозг так подло игрался с его разумом, словно нарочно сглаживая все впечатления о том гребаном вечере, но он однозначно совершенно не хотел терять остатки этого самого разума, напоминая себе, что такое не прощается и не должно прощаться, если только не нажил себе еще бед с башкой — там уж совсем другая песня пошла бы. К своему великому счастью, блондин не считал себя ни психом, ни мазохистом, и не хотел примыкать к рядам ни тех, ни других. И так уже раз облажался, простив ему то, что никто другой никогда бы не сделал будучи в здравом уме и трезвой памяти, но снова осознанно кинуться на встречу тем же граблям было бы просто финишной стадией долбоебизма. И, видимо, не зря Неджи считал, что любовь — это удел слабых, ибо как еще объяснить тот невероятный факт, что Наруто только благодаря трезвости мысли до сих пор не плюнул на все и не прилетел к Саске на крыльях этой самой любви, которые пришлось пообрывать нарочно, с упорством и невероятной силой воли? Эти двоякие чувства, которые буквально рвали его изнутри на два фронта, не позволяя ни одному из них одержать победу в финальной схватке между сердцем и разумом, умело подлавливали удачный момент вылезти наружу, когда усталый за день мозг отказывался подчиняться воле блондина, будто нарочно прокручивая по всем нейросетям совершенно не то, о чем желал бы размышлять Узумаки. Ох, как же он поутру ненавидел себя за эту слабость, чувствуя на щеках подсохшие дорожки слез. Он же сильный, он обещал себе справиться! И вдруг такое... Стыдоба да и только. - Конченый долбоеб, - окрестил себя Узумаки, стоя в ванной напротив зеркала над раковиной. - Господи, какой же я конченый, и какой же я долбоеб... - по десятому кругу ругал он себя, упорно заставляя себя не думать о нем. Однако, вот оказия какая, как это «не думать о нем», если даже в мысли «не думать о нем» имеется «он»? - Блять, - в который раз бессильно вздыхал он, стукаясь лбом о холодное стекло зеркала в надежде хоть так наказать себя за все эти противоречивые мысли, чтоб не было так стыдно перед самим собой. - Докатился, сам с собой разговариваю, хах, - совсем не весело усмехался он, но так неестественно, что просто капец. Сам себе не верил, что в сложившейся ситуации хоть что-то действительно способно его рассмешить. И после еще парочки таких же дней понял, что ждать еще почти месяц до назначенного приема у Цунаде он не в силах, решив сделать ей неожиданный сюрприз под конец рабочего дня, радуя своей персоной на пороге. - Наруто! - с радостью воскликнула женщина, еще не подозревая, что в гости он к ней не просто «по старой дружбе» зашел. - Господи, что с тобой? - стоило только приглядеться повнимательнее к визитеру, недоуменно уточнила она, разглядывая чуть ли не черные круги под глазами на осунувшемся лице, словно как тогда... тогда, когда она увидела Наруто в первый раз. Он был таким же осунувшимся, таким же помятым, с такими же мешками под глазами, словно ему год не позволяли заснуть. Благо хоть в блестящих глазах не наблюдалось той пустоты и нежелания жить, как было когда-то... Наруто криво усмехнулся. - И тебе привет, - захлопнув за собою дверь, двинулся к родному дивану, да так и застыл рядом с ним, внезапно вспоминая их последний визит с Учихой. Саке, жвачка, его губы... - Да ебаный свет, - устало потирая покрасневшие глаза, выругался он, отворачиваясь от дивана. - Я постою, ладно? - Цунаде лишь рот раскрыла, намереваясь спросить, чем ему диван не угодил, но вовремя одумалась, поняв, что Наруто сам все расскажет. И он рассказал, во всех подробностях рассказал, что за фокусы учудил Саске в Берлине, попросив ее лишь об одном — не осуждать и не обсуждать его. Не за этим сюда пришел. С трудом переборов себя от комментариев касательно натворившего знатных дел парня, Цунаде смиловалась над Узумаки, пообещав, что на сей раз она поможет с советом, раз уж пришел он не запланированно, как друг, решивший просто так наведаться в гости на чашечку чая, но в следующий раз, когда он придет по записи на прием психолога, у них будет именно прием психолога, и избежать речи о Саске Наруто не удастся, как бы сильно тот того не желал. Все-таки Цунаде не слепа и видит, что Наруто страдает от того, что даже после такой выходки его чувства к Учихе не угасли и этот дисбаланс, штормующий психику Узумаки от «я сильный, я справлюсь» до «все равно люблю», не даст ему просто так взять и забыть его, как бы сильно блондин того не желал. Он может говорить когда угодно и кому угодно, что ему наплевать, и даже действительно верить в это, но себя хрен обманешь. А сейчас пока она могла лишь посоветовать ему отвлечься на что-то необычное и долгосрочное и как можно реже оставаться одному, подтвердив опасения Сакуры в том, что одиночество слишком опасно в нынешнем положении Наруто. Может, сегодня он и понимает, что суицид не выход, но что будет завтра? Ведь насколько поняла Цунаде, мальчишка совсем и полностью потерял контроль над мыслями, где ненароком лишь на секунду промелькнет, мол, а почему же не выход, если выход, а потом все, понимать-то глупость данного решения уже поздно, раньше надо было... В общем, тем же днем Наруто и задумался насчет ремонта. И насчет ночевки у друзей, пока их предки не стали на него уже косо смотреть. Поняв, что перегостил уже почти у всех, кого знал, Наруто почти отчаялся. И тут вдруг поступил звонок с того номера, о котором он почему-то по старой привычке забыл, хоть и знал, что Гаара не откажет ему в услуге. У него же своя просторная квартира, где главным считается он, а Теми была только рада, что друг ее какое-то время переконтуется у них, пока не закончит со своим ремонтом. Третий же, Канкуро, кажется, не переломится, если в их доме временно увеличится число голодных ртов. Правда, мальчик не ожидал, что вкупе с гостем прилагается здоровенный пес, которого он что на пляже тогда до усрачки перепугался, что сейчас... Но раз уж тут сам Гаара решил, что это проблемой не будет, хоть и запрещал им с Теми заводить домашних питомцев, значит спорить нет смысла. Ладно, главное, не забывать кормить это чудовище и тогда, может быть, оно его не сожрет.***
Вот уж где-где, а в имении Гаары Наруто реже всего вспоминал про Учиху. Тут под рукой имелось все, что нужно, чтоб осуществить свою кажущуюся нереальной мечту забыть к херам о Саске, словно того никогда не существовало вовсе. В домашней обстановке чужой семьи, что приняла его, как родного, Наруто в кои-то веки успокоился, целиком и полностью посвящая себя Собаку но. Поскольку Гаара был весьма смышленым парнем, он без лишних вопросов понял, что поднимать вопрос про внезапно испарившегося Учиху, о котором Наруто и словом не обмолвился с ними, строго табу. О чем предупредил свою сестру, которая, конечно же, не обладала той же проницательностью, что и брат, и на второй день пребывания гостя в доме все же решилась уточнить, куда же тот испарился. Что сказать, ответ Узумаки был краток, но как же красноречив — «сдох». Гаара, присутствуя при этом разговоре, тут же заткнул любопытной сестрице рот, на что та надулась, но не надолго — заметив, как Наруто облегченно вздохнул, когда ладонь парня накрыла ее готовые распахнуться с новым вопросом губы, девушка поняла, что недооценила проницательность брата. Ведь даже от ее глаз не скрылось, как Узумаки действительно заметно напрягся, стоило только начать этот разговор. В который раз поражаясь своему такому малоэмоциональному брату, который эмоции других читал, как открытую книгу, она была вынуждена успокоить свое любопытство и больше не лезть в это дело, понимая, что Гаара был прав. Не стоило при Наруто заводить разговор об Учихе... И больше она не пыталась. Канкуро же оказался весьма забавным пацаном, которому хоть и было всего шестнадцать, но со старшими находил общий язык на раз-два. - О, это у тебя что тут, Дота? - уже утром следующего дня, когда гостя разместили со всеми удобствами в комнате Гаары, который сам учтиво на время переехал к младшему брату, с любопытством заглянул через плечо Узумаки Канкуро, заметив, что на их госте болтался всего один наушник. А раз один, значит второе ухо свободно и он спокойно может слышать все, что происходит извне. Наруто от неожиданности вздрогнул, думая, что остался один в квартире, ибо Гаара с Темари куда-то ушли вдвоем, сказав ему, чтобы чувствовал себя, как дома. Вот он и чувствовал себя, как дома, совершенно забыв, что брата у Тем имеется двое... - ...Дей, подожди пару сек... - поспешно пробормотал он в микрофон, обернувшись к тому, кто его отвлек. - Ага, - осмотрев того с ног до головы, будто впервые увидел, агакнул Наруто. - Шаришь? Собственно, как-то так и поладили они, и с тех пор стали собираться втроем и играть, познакомив голос Канкуро с голосом Дейдары, о котором Наруто ни разу не забывал. А вернувшиеся тем же днем Гаара с Темари радостно сообщили, что с завтрашнего дня они будут помогать ему с ремонтом, уже понабрав всяких необходимых для того инструментов, за которыми, собственно, и катались сегодня весь день. А перед самым «отбоем», как у них уже в привычку вошло, все четверо собирались в гостиной и смотрели какие-нибудь фильмы, что были интересны всем. Наруто было с ними так уютно и комфортно, что уезжать уже совсем не хотелось. И, что главное, в такой почти семейной обстановке он, как и хотел, целиком и полностью забыл о том, о чем так мечтал забыть. Не это ли счастье?...***
Как только Итачи был доставлен в храм, Какаши предпринял неудачную попытку выяснить, за какие такие заслуги его последнего работодателя загребли парни в фуражках. Но, поскольку он не являлся ему ни родственником, ни адвокатом, его развернули прямо в приемной, ничего толком не объяснив. Но и тут он не стал сдаваться, сразу же направляясь в сторону кабинета майора отделения, зная, что люди на таких местах бывают весьма сговорчивы за пачку зеленых купюр. Каково же было его удивление, когда тот ответил ему решительным отказом, заявив, что по данному делу он будет общаться только со свидетелями, обвиняемым и тем неудачником, который решится записаться в адвокаты заранее проигрышного дела. Фактов состава преступления море: отпечатки, показания двух свидетелей и, что главное, гробовое молчание самого обвиняемого. Он ведь даже не предпринял попытки защитить себя, что само по себе уже говорит о многом. Вот и майор, лично вызвавшийся вести дело ненавистного Учихи, что в свое время посмел тявкать на него, был твердо намерен исполнить свое обещание и засудить сосунка по самое небалуй, чтоб в следующий раз лучше думал, на кого стоит разевать свою мерзкую пасть. К тому же, не ему ли знать, что тот человек, залетевший без приглашения к нему в кабинет, тыкая распечатками записей с камер и пышущий огнем на все подряд, был, мягко сказать, эмоционально нестабилен и вполне мог в таком состоянии совершить убийство, в котором и обвиняется? Да чего уж скрывать, личные обиды — одна и, пожалуй, самая главная причина, по которой Шимура Данзо намерен по полной раскатать наглого щенка, напомнив избалованному мальчишке, что не все в мире ляжет к его ногам только потому, что у него есть деньги. Мягко сказать, Какаши был растерян. Впервые за всю его долгую практику он просто не знал, что полезного можно сделать для последнего представителя клана, которому поклялся служить. Стоит, наверно, отметить, что это не пустое бахвальство о клятве, а вполне реальное, потому что знал, что обязан жизнью Учихам, и еще при жизни Фугаку дал слово приглядеть за его младшим сыном, чтобы в случае чего тот не вляпался в глобальные неприятности. Ведь кто бы что ни говорил, кто бы как ни думал, какое бы впечатление от общения между Фугаку и Саске не складывалось, отец не мог не любить его. Пусть не идеальный, как Итачи, но он все-таки его сын, от которого родительское сердце не могло отказаться ни при каких условиях. И пусть немногие знали, что сердце у него-таки есть, Какаши как никто другой был в курсе, что Фугаку в какой-то мере был даже рад, что Саске хватило стали в яйцах отказаться от устоявшихся столетиями идеалов древнего клана. Вот только путь, который он выбрал... Что ж, ошибки все совершают. И если бы не инсульт, стукнувший родительское сердце в самом расцвете сил, он бы обязательно все исправил и вытащил младшего сына со дна, на которое тот сам же себя и отправил. Пусть жесткими методами, пусть тот бы возненавидел его за это еще больше, но Фугаку не желал со стороны молча наблюдать, как Саске сам себя губит. Когда узнал, что не так уж и долго ему осталось пребывать на этом свете, для своих детей он сделал последнее, что было ему по силам — его верный подручный продолжит его дело чего бы ему это ни стоило. Какаши, пожалуй, был единственным, кто, не имея фамилии «Учиха», мог пользоваться его стопроцентным доверием в любом вопросе, перекинув свою обязанность на него. И только тогда, когда тот дал слово, что ни в коем случае не бросит его сыновей, он мог смело сказать, что да, он готов к смерти. Итачи станет его прекрасным преемником, Саске без «крыши» тоже не останется — это все, что нужно было ему для спокойствия. Не зря же он разглядел потенциал в десятилетнем сиротке, что блуждал по улицам не самого благоприятного района в одиночку, сбежав из приюта. Он тогда не подвел его ожидания, он и сейчас его так же не подведет. История мальчика не сказать, что сильно удивила его — он прекрасно знал, что алчные люди не преминут воспользоваться даже детьми, лишь бы набить карманы пошире — но удивило другое: оставшись одним из всей группы детей, которые решились на побег, Какаши не потерял свой внутренний стержень и веру, что наступит день, когда он отомстит директору, воспитателям и каждой из тех тварей, что смели прикасаться к его друзьям... по-взрослому. По его упрямому слишком взрослому для ребенка взгляду за версту было ясно, что лично с ним ничего подобного не случалось, но это лишь потому, что ему было легче снести побои, голодовки, подвалы, в которых запирали непослушных детей, чем позволить хоть одной мрази подступиться к себе. И виделось это самым печальным образом: даже спустя месяц скитаний без крыши над головой и постоянным местом кормежки синяки с исхудалого тела мальчишки не спешили сходить. Что тут сказать, Фугаку не с первого раза нашел подход к одичавшему волчонку, априори ненавидящему всех и вся, кто имел доход выше среднего заработка по региону... Но от делового соглашения парень отказываться не стал, понимая, что иначе один он просто не выживет. Уже тогда его мозг работал по-взрослому, чтобы трезво оценить предложение, которое дважды вряд ли поступит. И упускать его он не стал. Ценой за крышу над головой, уютную постель, сытные завтраки, обеды и ужины стала лишь его верность. Верность человеку, который подобрал его с улицы, дал возможность проявить себя в жизни чем-то большим, чем просто кусок мяса и груды костей. И, что главное, помог ему достичь первоначальной цели — к шестнадцати годам Какаши добился того, что приют исчез с лица земли и дети попали в более благополучные условия существования. Это все, чего он хотел от жизни и теперь, добившись цели, можно смело посвятить жизнь семье, что приютила его и дала возможность отомстить всем обидчикам. Проходив еще несколько лет с обязанностями дай-подай-принеси, по достижению совершеннолетия Какаши стал деловым помощником Фугаку в бизнесе, с удивительной скоростью схватывая на лету все, чему его обучали лучшие преподаватели на пару с Итачи, которого он считал уже чуть ли не братом, но про дистанцию не забывал. В прочем, дистанция волновала только его — Итачи смело звал его своим другом. В тайне от отца, конечно, ибо жесткие принципы, с которыми того самого воспитали, не позволяли ровнять сына с помощником, хотя не стоит скрывать, что порой даже он забывал, что Какаши им не родной... Даже Микото оговаривалась пару раз, назвав его «сыном», а маленький Саске, не понимая, почему отец каждый раз хмурится, так и звал его «аники», пока в более сознательном возрасте отец жестко не разъяснил ребенку, чем же Какаши отличается от настоящего старшего брата Итачи. Теперь же, имея от бывшей «семьи» лишь могилу Фугаку, труп Итачи, подсудимого Саске с желанием сдохнуть и Микото, которая ни разу за все время не выходила на связь, он просто не знал, что делать и куда бежать. К Саске не пускают, тело Итачи пора бы уже придать огню — дольше мурыжить его уже просто неприлично — а к кому за помощью или хотя бы советом обратиться он без понятия. В любой другой ситуации он еще мог рассчитывать на поддержку Намикадзе, который единственный мог без особого труда вынести нрав сначала Фугаку, а потом уж и с Итачи общий язык нашел и вполне мог считаться другом семьи, если бы не... Наруто. Хатаке нисколько не сомневался в том, что парень не побежал первым делом жаловаться мамочке с папочкой на Учиху, но так же он прекрасно видел, как он изменился. Не заметит это только слепой, а Минато не был слепым. И хоть Какаши на все сто уверен, что из Наруто и силой не выдавишь правду насчет того, что его так поменяло, Минато не был так же тупым, чтоб не прийти к нужной мысли самостоятельно. Вряд ли он попадет прямо в цель, но все же тут главное другое: Минато поймет, что его мальчику просто-напросто сердце разбили, что под силу было лишь Саске. Захочет ли он тогда помогать ему? Что ж, тут только время покажет. С похоронами в любом случае затягивать снова нельзя. А сейчас Какаши лишь диву давался, каким образом журналюги умудрились разнюхать о задержании Саске больше, чем он, но с другой стороны он им благодарен. Теперь уж точно понятно, что вытащить Учиху из-за решетки в ближайшее время будет сложнее, чем он мог себе представить, ибо статья тому нехилая приписывается, и вряд ли его отпустят так просто на честном слове хотя бы на время похорон. Прискорбно, конечно, что Итачи в последний путь проводит, вероятней всего, он один, но как по-другому? Церемония назначена, оплачена, глупо откладывать ее лишь потому, что Саске не сможет проститься с братом. В конце концов, тело человека не вечно, сколько еще тянуть можно? Одно приглашение у Минато есть, но пожелает ли он воспользоваться им разговор совершенно иной, второе же вообще не факт, что прочитают, так что рассчитывать остается лишь на себя. Сейчас же первостепенная задача проводить Итачи в последний путь, а потом уж и разбираться с тем, что намудрил тут Саске и действительно ли он виновен в том, в чем его обвиняют. Помнится, Дейдара как-то упомянул, что по нелепости записался Учихе личным адвокатом, так что к кому обратиться за советом есть, но вот пожелает ли тот помогать Саске после всего, что он натворил?***
Церемония долго не начиналась, ожидая последних гостей. Хоть Минато и отзвонился на следующий день, желая узнать, не перенесли ли дату похорон в связи с задержанием Саске, но вот рассчитать время, чтоб добраться вовремя, он не сумел. Точнее, если бы не гора бед, свалившихся ему на бошку во время пути следования Осака-Токио, он прибыл бы вполне себе вовремя, часа два назад, когда и планировалось начать прощание. Сегодня явно был не его день, всю дорогу его преследовали какие-то глупые неприятности, знатно задержав его в пути. То колесо спустило, то дорога внезапно на ремонт перекрыта, то Кушину тошнило, то еще что по мелочи, задержав его в общей сумме на пару часов. В прочем, Какаши не жаловался — пусть гость и прибыл с заметным опозданием, но все-таки прибыл, а это уже хорошо. Поприветствовав друг друга лишь сдержанными кивками и парой слов о том, как жаль, что встретились они по такому поводу, церемонию задерживать больше не стали. С недовольным брюзжанием «ну наконец-то» буддийский монах поджег благовония, принимаясь читать отрывок из сутры. Косметолог, посетивший Итачи перед тем, как того вынесли в свет, постарался на славу, скрыв ненормальную бледность кожи и сеточки проступивших вен под слоями белоснежной, как лист бумаги, пудры. Постарался и дизайнер, подобрав кимоно для усопшего так, что болезненная худоба тела в глаза не особо бросалась. Черный деревянный гроб с белоснежным вложением изнутри и подушкой под головой создавал впечатление, что в нем лежит не хладное тело, отошедшее в мир иной, а просто парень, что наслаждается мирным сном. Его длинные шикарные волосы распущены, глаза прикрыты, руки вдоль тела, казалось, прислушайся и услышишь тихое посапывание... если не знать, что парень мертв. Метрах в пяти от расхаживающего вокруг гроба монаха, что курил благовония и продолжал читать сутру, на коленях с опущенными головами сидело трое людей, тихо повторяя слова за монахом. В памяти каждого из них прокручивались моменты встречи с погибшим, как и положено в эту минуту, по щекам волей-не-волей текли слезы, вызываемые этими самыми воспоминаниями. Никому не хотелось верить, что они больше никогда не увидят улыбчивое лицо Итачи, не услышат его голос и не пожмут ему руку. Никаких лишних мыслей, все, что имеется, посвящено Учихе, с которым они прощаются сегодня в последний раз. Процедура шла не так долго, как показалось этим троим поначалу, но к концу у всех уже затекли ноги, на что внимания никто не стал обращать. Неприлично. Наконец-то закончив бормотание буддийских афоризмов, монах приступил к следующей части церемонии, нарекая отошедшего в мир иной новым именем, дабы никто из живых не потревожил его упокоенную душу, призвав ненароком ее с того света. Закончив с делом, троим присутствующим выдали пакетики с солью, дабы те по приходу домой очистили скверну, принесенную с похорон, после чего гроб Итачи унесли в следующую комнату, которая станет последней на его пути — крематорий. Тихо переговариваясь между собой, вспоминая лучшие моменты с Учихой, троица провожающих отправились вслед за ним. - Как у вас вышло сдержать это в тайне от журналистов? - лишь виду дивился Минато, чувствуя себя несколько неуютно почти один на один с покойным товарищем. - Помилуйте, Минато-сан, у них сейчас столько пищи для рассуждений, что им не до таких «мелочей», - намекая на ситуацию с Саске, ответил Какаши. - Но неужели никто не задумывался, куда испарился старший брат главной звезды недели? - недоуменно поинтересовалась Кушина. Какаши усмехнулся. Только сегодня утром наткнулся на смешную статью, где было сказано, что на одном убийстве Саске не остановился и кокнул заодно своего брата, дабы занять его место. Большей глупости, пожалуй, в этой жизни он уже не услышит. Но тут ведь что вы, сломанный телефон... ляпнул один, подхватили другие и понеслась пизда по кочкам. Вот и вся суть черной корреспонденции — один дурак придумал, второй поверил и все, других версий уже для них не существует. Идиоты. - Поверьте, Кушина-сан, некоторым думать вообще противопоказано, - со злой иронией усмехнулся он. Толком не начавшись, разговор закончился, как только перед ними предстала открытая дровяная печь, возле которой притормозили каталку с телом Итачи. Ну вот и все, момент истины. Настало время отпустить его, распрощавшись хоть с одной головной болью. - Есть желающие попрощаться? - уточнила девушка с красным ромбом на лбу, уже достав простынь, которой накроют тело Итачи перед тем, как отправить его в печь. Первой, как ни странно, вызвалась Кушина. - Я горда тем, что мне посчастливилось знать тебя, - взяв его за белую руку, не такую холодную, как должно было бы быть, тихо прошептала она, чтоб услышал ее только Итачи. И тут же нахмурилась, не совсем понимая, почему он вдруг... мягкий. А где ж трупная окоченелость? Ладно, не суть, это многого не меняет. - Надеюсь, мы встретимся в новой жизни. В добрый путь, дорогой друг, - склонившись ниже, чтоб поцеловать тыльную сторону ладони, женщина едва не взвизгнула, когда ей вдруг показалось, что ее руку хоть и слабо, но попытались сжать в ответ. Ошалело глянув в умиротворенное лицо парня, уговаривая себя, что ей всего-лишь почудилось, она решила больше не дразнить свой бзик и, отпустив руку, наградила его поцелуем в лоб, после чего едва не в припрыжку чуть ли не убежала от тела. Господи, страх какой, врагу не пожелаешь... И почему именно в эту минуту в голове должны были промелькнуть все известные ей фильмы про зомби? Кошмар, блин. Рука до сих пор словно горит, чувствуя фантомное давление извне. Это реально стремно... Так и родить раньше положенного недолго. - Ты был отличным бизнес-партнером и прекрасным другом, мне будет тебя не хватать, - мужественно возложив руку на плечо покойного, тихо заговорил Минато, в последний раз глядя в лицо Итачи. Интересно, у того сейчас реально веко дернулось или это уже глюки сознания, обнюхавшегося благовониями? Хотя, что тут гадать, конечно, второе, ведь чудес не бывает. Но все же хотелось бы ошибаться... - До новых встреч, партнер, когда-нибудь мы встретимся снова, - похлопав его по плечу, кивнул сам себе Намикадзе и отступил, уступая слово Какаши. Он долго не знал, что сказать, не смея касаться парня, хотя на языке вертелось много всего. Очень много, из-за чего было трудно определиться с тем, с чего стоит начать. Наверно, с начала? - Когда Фугаку-сан впервые представил тебя мне, я решил, что передо мной очередной избалованный мальчик, с которым я никогда не найду общего языка... Стоит признать, как сильно я тогда ошибался, не зря говорят — не суди людей по обложке, - пауза. - Сначала я ненавидел тебя и завидовал просто потому, что тебе с рождения все готовое на блюдечке досталось... Но лишь после, понаблюдав за вашей шибанутой семейкой, я понял, чего тебе стоило доказать, что ты достоин носить фамилию «Учиха». И даже обрадовался, что не мне эта участь досталась, - грустно усмехнулся он, сжимая кулаки. - Для меня было дикостью, что даже в такой обеспеченной семье не все так просто, как кажется, что за свое место надо бороться. И ты боролся, сумев при этом не потерять себя и свою человечность, за что уважать я тебя никогда не устану... - снова ненадолго умолк, пытаясь правильно подобрать слова для дальнейших признаний. Он не сказал ему это при жизни, так что обязан сделать это хотя бы при смерти. - Я даже надеяться не смел, что ты воспримешь меня, как равного, но ты сделал больше того — ты позволил мне стать своим другом. Ты учил меня этикету, ты таскал меня за собой по секциям, помогал с уроками. И если бы не ты, я бы со всем в одиночку не справился, - признался он, но тут уже скорее всего сам себе, признавая, что он не всегда был таким крутым перцем, коим представлялся сейчас. - Твой отец требователен, и требовал он всего и сразу не только от меня, но и от тебя тоже. Я никогда не перестану восхищаться тем, как ты справлялся с поставленными перед собой задачами и при том успевал помогать мне, чтобы сотворить из меня того, кем хотел видеть меня Фугаку. Если бы не ты, я вряд ли справился самостоятельно, - не хотелось вспоминать времена, когда он боялся оступиться и подвести ожидания, возложенные на него, но когда бы еще Итачи мог узнать, как он был важен для него, если не сейчас? - Да, у Фугаку было сердце, но его разум так холоден, что он не слышал его — если бы я оступился хоть где-то, не оправдал бы его ожидания, он не задумываясь вернул бы меня обратно туда, откуда подобрал, - с глаз скатились первые слезы. Когда он в последний раз плакал? Фугаку не любил нытиков и Какаши запретил себе ныть в тот же день, как только об этом узнал. Но теперь кто его остановит, кто помешает выжать из себя все наболевшее, что долгими годами копилось в нем? А вот некому больше. - Я благодарен тебе, Итачи, что ты помог мне со всем справиться и добиться его расположения. Благодарен за то, что не позволил превратиться в бездушную машину, беспрекословно выполняющую волю хозяина. И за то, что помог мне выбраться из моего кошмара, - окровавленное лицо улыбчивой Рин на секунду выбилось из упрятанных глубоко-глубоко воспоминаний, но этой секунды хватило, чтоб резкая боль пробила легкие, да так, что воздух просто взял и перестал в них поступать. Минато было дернулся помочь ему, но Кушина деликатно остановила его, положив руку на плечо и едва заметно покачала головой, сообщая, что с этим Какаши должен справиться сам. Так и случилось. Пара минут ушло на то, чтоб мужчина смог взять себя в руки и восстановить дыхание, вцепившись в край гроба, чуть ли не сдирая ногти. И уже срывающимся в истерику голосом он продолжил, не смея больше поднять глаз на Итачи, словно испугавшись, что увидит в нем послесмертное осуждение. - Но я подвел тебя... Подвел тебя и Фугаку... Не уследил за твоей безопасностью, хотя поклялся, что всегда буду рядом, и не уследил за Саске... и теперь я просто не знаю, как я могу ему помочь. Итачи, я не знаю, что я теперь должен делать... Я не знаю... Вот уж речь действительно речь... не оставила никого равнодушным. Кушина в слезах, Минато чувствует, как противно щиплет глазницы, но упорно сдерживает себя, а сам же Какаши... Никто из них никогда бы не подумал, что этот вечно сдержанный хладнокровный мужчина может столько всего хранить в себе, никогда и ни с кем не откровенничая настолько, чтоб сейчас быть хотя бы примерно готовыми к тому, что услышали. Они не были готовы к таким откровениям, оттого и чувствовали себя еще хуже, чем было до. Одно дело — потерять прекрасного друга и товарища, совершенно другое — семью. Ведь Итачи для Какаши, как и Саске, как и Фугаку, был его семьей. Хотя бы просто потому, что другой не было... В общем, парочка и так не чувствовала особой радости на похоронах, теперь же оба, что муж, что жена, боялись лишний раз вдох сделать, надеясь, что это все не реально. Но Какаши, буквально повисший на боковине гроба и плачущий, как самый настоящий ребенок, был вполне себе реальным. Да уж... такого от него никто не ожидал... Но когда бы еще он мог высказаться, если не сейчас? Он парень конечно кремень, но иногда необходимо давать волю чувствам. - Не дадите нам еще пару минут? - заметив девушку с ромбом во лбу, что взволнованно покусывала губы в сторонке, не зная, как напомнить о себе после столь пронзительной речи, поинтересовался Минато. Та с сомнением глянула на утонувшего в слезах мужчину, что, казалось, вообще забыл о том, что вокруг есть люди. Поняв, что вмешиваться сейчас с напоминанием о том, что часики тикают, а они и так задержали всю церемонию на два часа, было бы верхом неприличия, поспешно кивнула и убежала в другую комнату, чтобы не видеть, как мужчина страдает. Так торопилась, что даже дверь позабыла закрыть... Вот и остались трое провожающих стоять в тишине, нарушаемой тихими всхлипами, сами не зная чего ожидая. Сколько бы еще они могли так стоять — неизвестно, если бы в один прекрасный момент Какаши, расположившись на коленях рядом с гробом, утыкаясь носом куда-то в плечо Итачи, не почувствовал руку, что легла ему на голову. Сначала он решил, что ему показалось, но давление стало сильнее и он, не особо понимая, что происходит, приподнял голову, тут же натыкаясь взглядом на черные глаза, что совершенно обычно таращились на него в ответ. Бледнющие губы Итачи растянулись в улыбке и приоткрылись, выпуская из себя хриплый звук: - Мы что-нибудь придумаем, - проскрежетал голос, который никто никогда не надеялся больше услышать. Судя по дальнейшим звукам — что-то упало. Наверное, то была челюсть Минато, который едва удержал уже терявшую сознание жену, не позволяя ей плюхнуться в беспамятстве на пол. Итачи, в отличии от Какаши — побледневшего, онемевшего и, чего греха таить, чуть ли не обосравшегося то ли от радости, то ли от неожиданности, то ли от страха — на звук среагировал реще. С небольшим трудом приподнявшись, глянул в сторону двери, откуда и донесся звук: - ...Мама??? Вот уж да. Ее-то некому придержать от падения на пол было...