"Mein lieber Bruder…"¹
Дальше не шло. Блондин скривил тонкие бледные губы, которые от волнения побелели еще сильнее и еле слышно вздохнул, подняв бумагу и еще внимательнее вглядываясь в чернильные буквы, как будто искал в них изъян, лишний повод для того, чтобы выкинуть этот лист и начать новый. И к чему эти условности, которыми немец начинал обычно свои редкие письма к Гилберту? Они братья, в конце концов, хотя, кажется, никому до этого нет дела. Германия прошелся по маленькой комнате, в которой стоял только один шкаф, большой письменный стол и старая примятая кровать, напоминающая нары в тюрьме. Больше ему ничего не требовалось. Людвиг купил эту маленькую квартирку с одной комнатой в центре Берлина, чтобы быть немного ближе к восточной его части, отделенную от него, а значит, от брата, этим проклятым строением... Немец как по команде "кругом" развернулся через левое плечо, устремив ненавидящий, холодный взгляд поблекших со временем голубых глаз в бетонную стену, которая хоть и возвышалась над землей только на три с небольшим метра, но все же являлась непреодолимой преградой. С западной стороны Берлинская стена пестрела яркими рисунками, нанесенными поклонниками современного искусства в попытках, наверное, сделать серый бетон, который наводил на всех уныние, не таким уж мрачным. Люди все еще надеялись, что Стена вскоре будет сломлена, и это чувство не угасало уже двадцать шесть лет, все еще дышало и жило у каждого в сердце. И Германия не был исключением. Вместе с этими мыслями его взгляд смягчился, теперь он смотрел на бетонное возвышение, как на врага, победа над которым уже была предрешена. А яркие краски Стены размывала склоняющаяся над городом ночь.Ночной Берлин – столица падающих звёзд! Крахмал белил - ты знаешь это всё всерьёз. Я буду ждать, пока не кончится война. Передо мной не устоит твоя Берлинская стена!
Немец слегка раскачивался из стороны в сторону, вспоминая эти строки. Он не умел петь и даже не пробовал, но это не значило, что музыка не трогала его очерствевшую под напором одиночества душу. Вдруг блондин сорвался со своего места и судорожно начал писать что-то на бумаге. Такое бывает с человеком, нашедшим вдруг нужную фразу и боящимся теперь забыть ее. Наконец, написав эти три строчки, Людвиг с облегченным вздохом опустился на стул и откинулся на его спинку. В последнее время его письма сократились. Он больше не знал, что уже можно писать Байльшмидту кроме того, что он любит его и скучает, хоть письма с трудом передавались раз в пол года. Но ничего нового все равно не происходило, Германия устал писать о делах и о своей однообразной жизни, от которой его уже давно тошнило. Но сейчас решение было найдено. Немец поднял листок над головой и, еще раз перечитав послание, криво улыбнулся. Эти строки лучше всего выражали то, что он сейчас чувствовал. За эти годы две половины Берлина стали абсолютно разными. Людвиг, хоть и очень любил, но не узнавал этот город, поэтому даже с некой частицей радости в душе уезжал в Бонн, который сейчас и был столицей ФРГ. Но здесь слишком много напоминало ему о брате. Порой эти воспоминания становились невыносимыми, тогда к горлу подкатывал ком, и немец начинал задыхаться от осознания собственного одиночества в этом мире. В такие минуты Германия мог отдать все, чтобы хоть на время забыться и избавиться от этого чувства, давящего на него со страшной силой.Ночной Берлин Весь в лепестках бардовых роз! И кокаин Уже давно не щиплет нос. Мерцает свет, И проституток хриплый смех Звучит почти всё время в городе, В котором тебя нет.
Да, проблема состояла только в том, что рядом не было Гилберта. Иначе при любом, даже самом жутком раскладе дел, Людвиг бы чувствовал себя счастливым. Все чаще и чаще немец сам задумывался о том, что у его счастья красные глаза с хитрым прищуром и белые, как первый снег, волосы. Германия вздохнул и подписал вверху листа дату:"20. Mai 1987"
Это значило, что брат получит письмо только в середине июня. А ответ от него можно будет ждать через месяц. Но это было совсем не долго, по сравнению с тем, сколько длилась разлука. Блондин часто смотрел в окно и видел сотни людей каждый день, которые подходили к Стене. И каждый знал, что осталось недолго. Людвиг не раз ненароком спрашивал об этом у прохожих и всякий раз получал схожие ответы. С мыслями об этом немец сам не заметил, как задремал, сжимая в руке письмо."Но я, по-прежнему, рядом с тобой - Разумом, телом, душой. Я всё еще твой!.."
Во сне Германия видел, как его письмо белой птицей летело через стену к брату, который ждал его. Они оба жалели о прошлом, о том, что проиграли. Оба в тайне доставали из ящиков свои красные нашивки со свастикой и знали, что скоро все закончится.Стоят бесшумно поезда. Ты не увидишь никогда Свастик черно-белый цвет. Для нас с тобой везде зеленый свет!..
Как только Людвиг проснется, он надпишет еще одну штамповую строчку, несшую, однако, абсолютно глубокий смысл. Она означала, что ничего внутри него не изменилось, что немец по-прежнему хранит в себе то нежное чувство, которое питало его, давало силы двигаться дальше."Ich liebe dich, Bruder…"²