Отрицание

Единственная нация, с которой я чувствовал связь или которой я когда-либо симпатизировал, был Россия. Он не знает об этом, и я ни за что ему не скажу. - Россия, - тихо произнес я. Его рыжевато-коричневая шинель висела на одном из моих стульев, а труба же лежала на сидении. - Da? – Россия спокойно обратился ко мне, на моих щеках появился румянец, и я едва заставил себя не пялиться на него. Даже несмотря на то, что он был в коротком платье, усеянным маленькими российскими триколорами, я мог видеть краешек красных шорт, а он только с любопытством глядел на меня широко распахнутыми глазами. - Что это за ужасный костюм? – без обиняков спросил я, и Россия, прищурившись, посмотрел на меня. Он едва заметно вздохнул, мельком взглянул на свое платье и затем снова уставился на меня невинными фиолетовыми глазами. - О, я почти забыл про этот наряд. Америка устраивает вечеринку и написал в приглашении, что каждый должен переодеться в платье, da. Мои глаза широко распахнулись, потому что в полученном мной приглашении не было сказано ничего подобного, и Россия протянул мне листок, полученный от Америки. «Эй, Россия. Ты приглашен на мою потрясную вечеринку, где будут и все остальные. О, кстати, каждый должен будет переодеться. Здесь реально жарко, и народу нужно будет надеть суперкороткие платья с их флагами. Америка». - Россия, он солгал тебе, - произнес я резко, глаза России потемнели, и он криво улыбнулся. - Так он хотел унизить меня. Что ж, я всё равно приду в этом наряде и немного восстановлю справедливость своей трубой. Надеюсь, я не запачкаю её кровью. Он потянулся за своей трубой, лежащей на сидении стула, и я не мог отвести взгляд от красных шорт и этих длинных мускулистых ног, бледных от постоянного ношения закрытой одежды. Я резко закусил губу, побелел и затем залился краской от смущения. - Россия, другие страны могут сфотографировать тебя. Его фиолетовые глаза излучали безмятежность, невинная улыбка сияла на лице, и я стоял смирно, в то время как он подбирался ближе. - Я разобью им камеры, Сербия. Знаешь, я не люблю, когда меня фотографируют без моего согласия. Он криво усмехнулся и наклонился ко мне, фиолетовые глаза потемнели. - Со мной всё будет хорошо, da. - Зачем туда идти, если остальные либо ненавидят тебя, либо боятся до потери пульса, либо желают тебе смерти, Россия? Россия мягко улыбнулся – он стоял так близко ко мне, его присутствие было почти что осязаемым; я почувствовал его запах и снова было раскраснелся, но сумел взять себя в руки до того, как он заметит. - Сербия, в конце концов, все станут едины со мной, а я очень терпелив. Просто дурачу их, внушая ложное чувство безопасности, перед тем, как нанесу удар, - прошептал он практически в мое правое ухо, обдавая своим холодным дыханием. Я грубо схватил его и притянул за талию к себе. Россия моргнул и наклонился ко мне – я стоял между ним и стеной. - Россия, не шепчи мне в ухо. Это раздражает, - холодно произнес я, а он только безмятежно улыбался, и мои руки всё еще были на его талии. Когда Россия шепчет мне в ухо, находясь так близко, во мне просыпается желание того, что запретно и неправильно. - Я просто хотел быть убедительным. Прозвучало очень страшно, da? – проговорил он веселым, непринужденным тоном. Я на миг смерил его ледяным взглядом, а мои руки сами собой переместились на бедра России, и он смущенно взглянул на меня. - У тебя есть символ и спереди на штанах? – я тут же задрал подол его короткого платья и слабо улыбнулся, увидев на левой стороне маленькие золотые серп и молот с окаймленной золотом же красной звездой. – Если остальные увидят это, Россия... я не думаю, что они настолько тупицы, чтобы не запаниковать. Одной рукой я нащупал левую ногу России, но никакой реакции не воспоследовало. Она была мягкой, но упругой, и я едва мог сдерживать себя. Она была холодной, но это ни капли не смущало, и следующие несколько минут я без каких-либо угрызений совести удерживал руку на месте. Он всё так же спокойно стоял, никак не реагируя на происходящее. - Сербия, если бы ты был другой страной, я бы всё-таки определенно запачкал свою трубу, da, - мягко произнес он. Я убрал руку, одёрнув подол, и попытался успокоиться. - Просто смотрел, есть у тебя мускулы, или же ты у нас толстяк, Россия, - он кивнул и взглянул на меня своими фиолетовыми глазами. - Мне уже пора. - Тебе действительно стоит переодеться. Тем более, наверняка там будет Франция. Россия посмотрел на меня, и я вздохнул. - Я одолжу тебе голубые боксеры. Лучше уйти в них, чем рисковать и позволить им увидеть твои коммунистические шорты. Он слабо порозовел, и я развеселился при виде смущающегося России. - Замотался я что-то, da. Не подумал, что могут так отреагировать. Было бы трудно заново успокаивать их. Я протянул ему пару голубых трусов, он снял свои шорты и переоделся. - Сербия, а ты идешь на вечеринку к Америке? – полюбопытствовал Россия, и я только покачал головой. - Нет. Скорее всего, я бы ему врезал, - резко ответил я, и это было правдой: ложь Америки взбесила меня. Я заметил, как уголки губ России дернулись в веселом изумлении, затем он мягко улыбнулся мне и положил руку на правое плечо. - Я подумываю угостить его парой-тройкой ударов трубы, da. Поэтому тебе лучше остаться дома – скорее всего, я немного подпорчу им вечеринку. Россия надел шинель, повернул голову ко мне и тихо улыбнулся. Я заставил себя выглядеть спокойным и расслабленным. - Береги себя, Россия. - Я Россия, и поэтому всё будет хорошо. Удачного дня, Сербия. Он ушел, и я закрыл дверь. Тяжело сполз вниз, мои щеки горели, и я всё еще будто чувствовал свою руку на ноге России, пребывая в замешательстве. Я сжал кулаки, встряхнул головой и беззвучно проклял себя за желание не просто дотронуться до него. Я солгал ему насчет проверки, и он поверил мне. А я хотел не просто взять и дотронуться, я хотел большего, даже если это сто раз неправильно. Конечно, я сомневаюсь, что Россия позволил бы мне – скорее, он оттолкнул бы меня и молча ушел. Вздыхая, я поднялся и решил принять душ. Россия никогда не сможет это понять. Чёрт возьми, да я и сам никак не пойму, каким образом меня угораздило, откуда взялось влечение, желание того, чтобы он полностью принадлежал мне. Это чувство появилось тогда же, при первой встрече с Россией, и до сих пор оно меня смущает. Каждый день я думаю – почему я испытываю подобное к стране-мужчине? Большинство моих людей против гомосексуальности даже больше, чем русские. Чушь собачья... а, может, в подобной бессмыслице всё же сокрыт некий смысл.