~*~*~*~
Едва Гилберт успел войти в особняк, где размещался штаб, как оказался в буквальном смысле слова припертым к стенке Оскаром Безариусом. — Гилберт, у меня к тебе дело, — улыбчиво прогудел герцог. Из-за его спины ехидно скалился Брейк, и Гилберт сразу насторожился. По какой-то неведомой причине, если рядом находилось это белобрысое чудовище, все просьбы и задания всегда оборачивались какими-то крупными неприятностями либо жутко неудобными ситуациями. Поэтому не было ничего странного в том, что Гилберт спросил с очевидной опаской: — Какое? Брейк негромко захихикал. Гилберт не понял, к чему это относилось: к его ответу или ожидающим его перспективам, но на всякий случай бросил на Брейка хмурый взгляд. Впрочем, тот, как и всегда, не обратил на него ни малейшего внимания. — Сущие пустяки, — уверял тем временем Оскар Безариус. — Понимаешь, миссис Кейт уехала на все зимние праздники к своей родне — как и добрая половина прочей прислуги. А в стране сейчас неспокойно, и, боюсь, лично мне все праздники придется провести в Пандоре — как бы еще и Рождество там же не встретить. Я уважаю твое личное пространство… — Иногда, — пробормотал Брейк, но Оскар его проигнорировал: — …но не мог бы ты на рождественские каникулы взять к себе Оза?.. От неожиданности Гилберт буквально онемел. Радость от вырисовывающихся радужных перспектив тесно соседствовала с паникой: Оз? У него? С ним? Все каникулы?.. Но… как это будет? Что подумает Оз о его холостяцком быте — тот, конечно же, видел его квартирку, но никогда не был в ней дольше, чем пару часов (в бодрствующем состоянии). А вдруг ему не понравится то, как Гилберт ведет хозяйство? Или, еще хуже — то, как он готовит?! Тем временем Оскар Безариус продолжал уговаривать Гилберта: — Я понимаю, это доставит тебе некоторые неудобства. Но я готов всячески компенсировать тебе… На этом месте Гилберт очнулся и замотал головой. — Нет, нет! Какие неудобства?! Это не так, что вы! Просто… А как же Тупая Кр… Алиса? — в последний момент исправился он. Брейк снова хихикнул, громко и злорадно. Оговорка явно пришлась ему по душе. Оскар Безариус сделал вид, что ничего не заметил, и ответил: — Юную леди пригласила к себе Шерон Рейнсворт, слава бо… в смысле, тут вопрос закрыт. У Гилберта внезапно тихонько зазвенело в ушах. Не верилось, что все может быть так славно: Оз, без Туп… Алисы, в его доме… Да о таком он даже мечтать не смел! И потому продолжал уточнять, смутно подозревая какой-то подвох: — А почему не пригласили Оза? Оскар Безариус возвел глаза к потолку. — Потому что леди Шерон задумала сделать девичник, — последнее слово он выговорил с непередаваемой интонацией. — А Оз — мальчик. — Но и Брейк не девочка, — закономерно возразил Гилберт. Оскар посмотрел на него с интересом. — Заркс будет нужен мне здесь, — заявил он, и тяжело опустил ладонь на плечо Брейка. — Так что в любом случае на девичнике ему не бывать. А ты — самая та компания для Оза. Ты тоже ма… — Я мужчина! — возмущенно перебил Гилберт. Брейк бросил на него взгляд, полный сострадания. Оскар Безариус рассмеялся и взъерошил волосы Гилберта, окончательно спутав темные вьющиеся пряди. — Мальчишка, — любовно пробасил он. — Вам будет, чем занять друг друга! Да еще и старые друзья… А кроме всего прочего, ты ведь не хочешь, чтобы Оз встречал Рождество в пустом доме, или в штабе Пандоры? — коварно поинтересовался он. Гилберт вспомнил свое первое — оно же последнее — Рождество в Пандоре, и содрогнулся. — Нет! Не хочу, — вынужденно признал он. — Но… Соглашайся, — вдруг отчетливо услышал он некий внутренний голос. Голос говорил странно, с пришепетыванием. — Ты ведь именно этого хотел? Так пользуйся моментом! Оз сам идет к тебе в руки — один, без Алисы или еще кого бы то ни было. Кто знает: вдруг у тебя получится осуществить все свои желания?.. Это был сильный аргумент. Гилберт запнулся на полуслове, вздохнул, а потом сказал: — Конечно, я согласен, господин Оскар. Когда мне его ожидать? Оскар Безариус просиял. Брейк усмехнулся и сунул в рот леденец с таким видом, словно с самого начала точно знал, каким будет итог разговора. — Сегодня, — ответил Оскар. — Сегодня вечером. Это ведь не будет слишком быстро? — озабоченно уточнил он, и у Гилберта духу не хватило сказать, что — это чертовски быстро, что в квартире у него не убрано, продуктовый запас отсутствует, и вообще, по-хорошему, ему бы не помешало время для моральной подготовки. — Не будет, — пробормотал он, и прижмурился, когда Оскар Безариус снова растрепал его волосы. — Вот и хорошо, — прогудел тот. — Значит, вечером жди гостя. К вечеру Гилберт так устал, что уже не мог ждать. Он втихую сбежал с очередного собрания, посвященного предрождественскому разгулу Цепей и сезонному увеличению численности нелегальных контракторов, и отправился прямиком на рынок. Раз уж Оз будет гостить у меня несколько дней, — думал Гилберт, — я должен завоевать его сердце! А ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?.. Оз, конечно, еще не был мужчиной; но этот недостаток легко исправлялся временем. Да если честно, Гилберт и недостатком его не считал: просто рядом с Озом он в какой-то момент сам начинал чувствовать себя младше. Это было привычно, и, по ощущениям, очень правильно. Закупив несколько корзин снеди (пришлось нанять грузчика, чтобы донести все это домой), Гилберт принялся за уборку. Он взялся за дело рьяно, и довел до победного конца, но зато потом свалился на диван — потный, грязный, всклокоченный, — и некоторое время мутно созерцал непривычно блистающее чистотой жилище. — Ну вот, — пробормотал Гилберт, — с этим покончено. Словно ответом на эту фразу, в дверь позвонили. Гилберт сорвался с места, чтобы открыть — и замер, сообразив, что сам он, в отличие от квартиры, чистотой не блистает. В дверь позвонили снова. Гилберт дернулся было в ванную, передумал, метнулся в кухню, не добежал до раковины и понесся обратно, потому что звонок трезвонил уже безостановочно, как на пожаре. — Иду, уже иду! — проорал на бегу Гилберт, распахнул дверь — и чуть не ткнулся носом в широченную грудь Оскара Безариуса: тот держал в руке чемодан, вероятно, в качестве своеобразной компенсации самолично сопровождая племянника на временное место жительства. — Надо же, как у тебя уютно, — громыхнул Оскар Безариус, входя в квартиру. Бросил взгляд на перепачканного, взмокшего Гилберта, но от комментариев милосердно воздержался. — Ну вот, Оз, — продолжил он, оборачиваясь, — вместе вам будет веселей! Так ведь? — обеспокоенно уточнил Оскар, и тут Гилберт, наконец, увидел Оза. Тот совершенно терялся за широкоплечей фигурой дяди, но улыбался и, судя по всему, чувствовал себя как дома — пусть даже Гилберт еще и не успел предложить ему этого. — Конечно, дядя, — проговорил Оз, и шагнул в квартиру. — Не беспокойся. Все у нас будет хорошо. Оскар Безариус шумно выдохнул и тоже улыбнулся. — Ну, вот и славно, — с явным облегчением отозвался он. — В таком случае, не буду вам мешать обустраиваться. До встречи, мальчики! — Он махнул рукой, и исчез в полутьме коридора. Оз подождал, пока за дядей захлопнется дверь, и пожаловался: — Все время обращается со мной, как с мелким. А ведь мне уже двадцать пять! Гилберт кивнул, соглашаясь, хотя на языке так и вертелось возражение, что — это номинально двадцать пять; фактически Оз все еще был пятнадцатилетним парнишкой, совершеннолетним по законам их страны, но… Но господина Оскара можно понять, — думал Гилберт, глядя, как Оз первым делом принялся шнырять по комнатам, любопытно суя нос за все двери. А тот похлопал выдвижными ящиками, заглянул в кладовку, сказал «ого!» при виде сделанного продуктового запаса, и наконец уселся на кухонный диван, довольно улыбаясь и оглядываясь вокруг. — У тебя, и правда, уютно, — сообщил он Гилберту. — В прошлый раз не сказал этого, — но, по правде, тогда на обстановку я обратил мало внимания. Зато сейчас все очевидно! Я даже в клозет заглянул, — доверительно сообщил он Гилберту, и тот облился холодным потом, вспоминая, спрятал он свою коллекцию порнографических карточек, или же нет. На карточках было много молодых людей мужского пола, и цвет их волос зачастую был очень близок к золотистой белобрысости Оза… Но, судя по тому, что тот смотрел на Гилберта вполне спокойно и приветливо, карточки по-прежнему находились на своем законном месте за вентиляционной решеткой. — Ну… я рад, — выдавил из себя Гилберт, и неловко переступил на месте. Он даже под угрозой смерти (своей!) не сумел бы сейчас сообразить, что делать дальше. Предложить чаю? Занять беседой? Предоставить самому себе, дав возможность осмотреться?.. Но Оз и так уже сделал это; тогда — что? Пока Гилберт мучился размышлениями, Оз решил проблему, спросив: — А где я буду спать? Этот вопрос снова вверг Гилберта в глубокую задумчивость. В самом деле, где? Не на полу же положить дорогого гостя, и уж никак не на кухонном диване, как он позволил себе сделать в прошлый раз. Тогда была уважительная причина — Тупая Крольчиха, но теперь-то ее нет!.. — Ляжешь на мою кровать, — ответил Гилберт после долгих тяжелых раздумий. — А я посплю на этом диване. Отчего-то сейчас он даже думать не смел о том, чтобы предложить Озу спать вместе, как ему представлялось в заветных мечтах. Слишком тонкими были его запястья, и чистым — взгляд. Рядом с ним Гилберт тут же почувствовал себя грязным похотливым стариком и устыдился — да так, что скулы начало жечь. Оз с удивлением покосился на изменившего окраску друга и возразил: — С чего тебе спать на диване? Я видел твою кровать, она большая; мы прекрасно поместимся на ней вдвоем! И, сколько не отнекивался Гилберт, в итоге всё равно получилось так, как решил Оз, и все благие намерения пошли насмарку. Гилберт только рукой махнул, сдаваясь, и оттащил чемодан к себе в комнату. Что же, — подумал он. — по крайней мере, эта часть моего плана сбывается, причем как-то сама по себе. Это добрый знак. Значит, дальше все будет хорошо. Спустя два дня Гилберт вспомнил эти мысли, и от всей души назвал себя идиотом. Теперь он не понимал, как позволил вовлечь себя в такое. Он даже не знал, доживет ли до конца рождественских каникул, если на то пошло — потому что решимость его предсказуемо подвела, а круглые сутки находиться рядом с Озом оказалось тем еще испытанием для выдержки. По утрам Оз слонялся по дому в одежде для сна, и Гилберт то и дело залипал на его ключицы в распахнутом вороте пижамной рубашки. Оз подходил сзади, обнимал за талию, утыкался и щекотно сопел в шею — и Гилберт объяснял прошивавшую его дрожь той самой щекоткой, хотя дело было, естественно, совсем не в ней. Оз залезал на подоконник с чашкой горячего чая, сдувал с нее пар и поджимал под себя ноги, а Гилберт смотрел на его босые узкие ступни, на то и дело поджимающиеся маленькие пальцы — и только неимоверным усилием воли удерживал себя от того, чтобы, опустившись на колени, не начать перецеловывать их по одному, облизывать, как самое изысканное лакомство… Короче говоря, Гилберту приходилось несладко. Неудовлетворенное желание в непосредственной близи от предмета обожания становилось еще более неудовлетворенным, и Гилберту приходилось раза три за день заскакивать в ванную, чтобы… освежиться — так он объяснял удивленному Озу. — Подумать только, какой ты чистюля, — задумчиво сказал после очередной такой отлучки Оз, передернул плечом, и рубашка сползла, полуобнажив грудь и все те же чертовы ключицы. Гилберт облизнул резко пересохшие губы и подавил острое желание совершить внеплановый вояж в ванную. — Люблю чистоту, — хрипло ответил он. Оз уставился на него с беспокойством. — А с голосом-то что? Заболел? Он подошел ближе, потрогал лоб Гилберта. — И вообще ты какой-то красный, — продолжил Оз, приближаясь еще на шаг. Гилберт осторожно попятился. — Э-это от плиты, — пояснил он слабым голосом. — Жарко тут… Надо покурить! — И рванул оконную раму, с жадностью хватая ртом колкий морозный воздух. Уже этого было слишком много для него. Но то был день. А уж ночью… Вечерами Оз переодевался: бестрепетно сбрасывал дневную одежду, оставаясь в одном белье, и, пока он натягивал пижаму, Гилберт закрывал глаза. Он хотел бы смотреть — но не мог, потому что до дрожи боялся не сдержаться. Мысль об этом приводила его в восторг, и одновременно пугала до холодного пота. Самым страшным казалось то, что Оз мог не принять его желаний, и тогда у Гилберта не осталось бы даже его дружбы. Эти соображения удерживали от любых решительных действий больше всего прочего. Первое время ночами Гилберт пытался отстраниться от Оза: тот жался к нему, как котенок в поисках тепла. Гилберт осторожно высвобождался и отодвигался, но, просыпаясь через некоторое время, снова обнаруживал себя в его объятиях — и с внушительным стояком. Поделать ни с тем, ни с другим ничего было нельзя, но в конце концов Гилберт приспособился пристраивать между ними слой одеяла, а по утрам мчался в ванную еще до того, как Оз открывал глаза, маскируя это желанием приготовить завтрак и подать его в постель… Гилберт еще никогда не занимался самоудовлетворением так часто, как сейчас, когда его мечта сбылась. Впрочем, в остальном жизнь с Озом ему очень нравилась. Тот был шумным, но всегда умел себя развлечь — правда, зачастую за счет Гилберта. Охотно помогал, если требовалась помощь, и еще более охотно не лез под руку, когда присутствие было лишним. С Озом было интересно поговорить обо всем на свете, начиная от новых книг и заканчивая последними событиями в стране и в мире: тот на все имел свое мнение, но при этом охотно выслушивал собеседника. Оз много улыбался, шутил, но изредка и грустил, тем давая Гилберту возможность окружить себя заботой… Словом, их совместное житье-бытье можно было бы счесть идеальным, если бы не момент острой неудовлетворенности, которая, как думалось Гилберту, была свойственна только ему одному. Но в этом он оказался неправ. Накануне Рождества Гилберт проснулся поздно, от ощущения одиночества, ставшего непривычным слишком быстро. Он нахмурился, сквозь сон похлопал ладонью рядом с собой. Оза не было. И простынь на его половине кровати была холодной, — значит, встал он уже давно. Гилберт открыл глаза, сел и прислушался. В квартире было тихо, только из ванной доносились звуки льющейся воды и… еще чего-то. Насторожившись, Гилберт соскользнул с кровати и направился туда, по дороге раздумывая, как быть. Если Оз просто мылся, врываться к нему и выставлять себя параноиком не имело смысла. А вот если он плакал… Гилберт знал: Озу иногда снились очень нехорошие сны, да и просто время от времени он имел свойство погружаться в короткую депрессию. С одной стороны, беспокоить его и в этом случае вроде как не следовало; с другой, Гилберт не мог позволить, чтобы Озу было плохо в его доме. Оценив проблему со всех сторон, Гилберт решил сначала посмотреть, в чем дело. Он вошел в соседствующий с ванной комнатой клозет, снял со стены решетку вентиляции, отложил в сторонку пачку перевязанных голубой лентой «тех самых» карточек, стал на унитаз и осторожно заглянул в образовавшееся отверстие. И тут же чуть не сверзился, впечатленный увиденным до пустоты в голове и мгновенной тяжести в паху: Оз… ласкал себя. Совершенно обнаженный, он стоял в ванне по щиколотку в воде и, прикрыв глаза, водил ладонью по напряженному члену, едва слышно постанывая и что-то тихонько бормоча. За шумом воды Гилберт не мог расслышать слов, как ни пытался, но узнать, чье имя Оз произносил с таким блаженным выражением лица, хотелось неимоверно — чуть ли не больше, чем присоединиться к нему прямо сейчас. О, да — присоединиться… Стать за спиной, вжимаясь между округлых ягодиц донельзя напряженным членом. Выласкать языком и губами ушную раковину и маленькую мочку. Прикусить наконец эти чертовы ключицы и зализать наливающиеся красным следы. Сжать пальцами соски — легонько, потому что они у Оза, наверняка, чувствительные, а потом скользнуть ладонью ниже, по плоскому животу — к паху, заменить его руку своей, растереть по стволу сочащуюся из устья смазку и одновременно сильнее прижаться сзади, давая в полной мере прочувствовать свое возбуждение. Показать всю меру желания, которое Гилберт испытывал уже так давно — даже больше, чем те проклятые десять лет… Оз в ванной сжал в горсти поджавшиеся яички, в последний раз двинул второй рукой — и выгнулся, закусив губу, беззвучно заходясь в пароксизме оргазма. Гилберт тихо застонал, прямо через пижамные штаны вжался в собственную руку — и… с грохотом навернулся с унитаза: босая ступня скользнула по гладкой поверхности, словно только и дожидаясь момента, когда сцепление Гилберта со стеной станет минимальным. Гилберт и не думал, что знает столько ругательств, да еще таких разнообразных. Кажется, он ни разу не повторился, пока костерил себя, унитаз, собственную неуклюжесть и снова унитаз. А потом в запертую дверь начал ломиться Оз. Гилберт замолчал, осторожно поднялся с пола и открыл ее. — Что случилось? — сходу спросил Оз. Одет он был кое-как, на лице не было и следа сумасшедшего наслаждения, испытываемого всего пару минут назад — только беспокойство. Гилберт смущенно наморщил нос. — Ничего, — пробормотал он, лихорадочно придумывая, что б такое сказать. — Просто… полез протереть вентиляционную решетку, и оступился. Со всяким может случиться. Оз окинул внимательным взглядом всю мизансцену и, кажется, ни на грош не поверил сказанному. Во всяком случае, глаза его вдруг заблестели, а уголок рта дрогнул в сдерживаемой ухмылке. — Вот как. Но ты хоть не ушибся? — Нет, — заявил Гилберт, машинально потирая спину. — Ни капельки! Не стоит волноваться. Оз отступил назад и улыбнулся, уже не таясь. — Вот и хорошо. Тогда я разотру тебя мазью от ушибов просто на всякий случай. Ты же знаешь, как коварны могут быть синяки: вроде ты нигде не стукался, а ходишь пятнистый, как леопард! Гилберт только глазами захлопал: на нем даже глубокие порезы заживали в рекордно короткие сроки. Но забота Оза была приятна, и Гилберт послушно отправился следом за ним на кухню. Едва он уселся, как Оз развил бурную деятельность: перерыл все ящички в поисках мази — причем Гилберту участвовать в поисках категорически запретил, потом уложил друга ничком на диван, задрал рубашку и принялся втирать в пострадавшую спину и бока зелье, густо пахнущее хмелем и бузиной. — Сразу видно, Ада делала, — приговаривал Оз, старательно растирая мазь. Гилберт только вздрагивал и прикусывал губу, но не от боли: прикосновения узких ладоней доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение, отодвигая все прочее далеко за черту восприятия. — Ну, вот я и кончил! — провозгласил Оз через некоторое время, закручивая баночку. Гилберт, который тоже едва не кончил, только в несколько другом смысле этого слова, смирно лежал на животе и помалкивал, боясь даже рот раскрыть, чтобы не выдать себя тоном голоса или невольным стоном. А Оз тем временем поставил мазь на место и отправился в ванную — было слышно, как там зашумела вода, потом стукнула дверь клозета, и все стихло. Гилберт закрыл глаза и с трудом перевел дух. В паху тяжело пульсировало. Невыносимо хотелось разрядки. Или хотя бы облиться холодной водой, и в данный момент это представлялось более выполнимым. Гилберт с трудом поднялся, подошел к раковине, включил холодную воду. Бросил взгляд на дверь. Оз все еще не выходил из клозета, поэтому Гилберт намочил руку и воровато сунул ее в штаны. От ощущения холода на пылающей плоти глаза полезли на лоб, но зато и возбуждение начало спадать моментально. — Уф, — выдохнул Гилберт спустя минуту, еще раз сполоснул руки и обтер лицо. — Черти б подрали это все, — устало пробормотал он, направляясь обратно к дивану. Оза все еще не было. В клозете царила абсолютная тишина. Ну, бывает, — подумал Гилберт. — Большие надобности — они такие. Что там еще можно делать-то, кроме… И тут же застыл на середине движения, внезапно сообразив, что именно могло задержать Оза помимо телесных нужд. — Карточки! — придушенно воскликнул Гилберт и ринулся к месту задумчивости. Он резко затормозил лишь у самой двери и, собравшись с мыслями, деликатно постучал. — Оз? — проговорил он, старательно контролируя голос. — У тебя все хорошо? Оз ответил не сразу. — У меня все просто замечательно, — сообщил он наконец. — Такого познавательного посещения клозета у меня еще не было. Никогда. Гилберт тихо застонал и стукнулся лбом о косяк. Раздавшийся при этом звонкий звук совершенно его не успокоил. — Послушай, я могу все объяснить, — начал он, взяв себя в руки. — Это… совсем не то, о чем ты думаешь! — А откуда тебе известно, о чем я думаю? — осведомился Оз из-за двери. В его голосе слышалось явное веселье, и в определенной степени это успокаивало. По крайней мере, он разговаривает со мной, — подумал Гилберт, и продолжил: — Ну… как тебе сказать? Я просто… предполагаю, что ты… Ты ведь ничего не нашел, да? — спросил он с внезапно проснувшейся надеждой. За дверью засмеялись. — Гил, даже если б я ничего не нашел, то после этого вопроса перерыл бы тут все, можешь поверить. Гилберт подавленно замолчал. Рассчитывать было не на что. Конечно же, Оз обнаружил карточки — кто угодно увидел бы их на полу; да еще этот голубой бант!.. — Прости, — прошептал Гилберт, прислоняясь спиной к стене и плавно объезжая по ней на пол. — Прости меня. Скрипнула щеколда, дверь отворилась. Перед глазами Гилберта появились ноги Оза; а потом, когда тот присел на корточки, — и его лицо, и разворошенный пакет с карточками. — Простить — за что? — спросил Оз, и в глазах его не было ни насмешки, ни презрения. Гилберт с трудом сглотнул и опустил взгляд. Скулы, по ощущениям, просто пламенели от стыда и невыносимого смущения. — За… за это, — выговорил он, неопределенно махнув рукой. — Я… Понимаешь, мне… — Тебе было очень одиноко, верно? — серьезно спросил Оз. Из его рук с тихим шелестом посыпались развратные картинки, но Гилберту вдруг стало все равно — потому что голос Оза звучал так… — Это сложно — быть не похожим на остальных, я знаю, — продолжал Оз. Потом вдруг запнулся, как-то криво, беспомощно усмехнулся и добавил: — Я очень хорошо это знаю, поверь. А потом качнулся вперед и неловко поцеловал Гилберта, в спешке стукнувшись о его зубы своими. Гилберт замер. Он не мог, не должен был верить своим ощущениям, не должен был доверять ни одному из органов чувств, потому что… потому что такого просто не могло быть. Оз. Целовал. Его. Сам. Это было как во сне, только лучше, потому что по мере осознания Гилберт понимал: это — реальность. И его желания — темные, неправильные желания — сбываются прямо сейчас. Он застонал и подался вперед, жадно углубляя поцелуй. Руки зашарили под свободной пижамой, стремясь прикоснуться к Озу везде: грудь, спина, бока, ягодицы… Было все равно, чего касаться — лишь бы ощущать гладкость кожи, тепло тела, ответные движения. Лишь бы увериться, что Оз не отвергает его. Оз остановился первым, но взгляд его был совершенно шалым, без тени сомнений. — Пойдем в спальню, — сказал он, поднимаясь и протягивая Гилберту руку. Тот ухватился за нее и поднялся. — Я так долго этого хотел, — чертов голос дрожал, но хоть не прерывался. Оз глянул в ответ снизу вверх, и это все еще было так непривычно… — Я тоже, Гил, — ответил он. — Я — тоже.~*~*~*~
Спустя неделю Гилберт вошел в особняк, который занимал штаб Пандоры — и тут же оказался погребен в объятиях Оскара Безариуса. — Ну, как вам поживается? — громыхал тот, энергично тиская Гилберта. Рядом предсказуемо стоял ухмыляющийся Брейк. — Не скучали, нет? Когда приезжать за Озом? Гилберт вывернулся из медвежьих объятий герцога и с трудом перевел дух. — Не надо за ним приезжать, — как мог небрежнее сказал он. — Мы… прекрасно проводим время. Брейк тихо хрюкнул в рукав и тут же с укоризной погрозил пальцем Эмили, всем своим видом показывая, что это она издает такие непотребные звуки. Оскар Безариус покосился на Брейка, потом снова перевел взгляд на Гилберта. — Не надо? — с сомнением переспросил он. Гилберт закивал. — До конца рождественских каникул осталось несколько дней, — сказал он, тщательно следя за голосом. — Шерон еще не выпустила свою жертву… то есть, Алиса все еще гостит у нее, так? Никаких срочных мероприятий не намечается. Так что… пусть все остается, как есть. В этот момент дверь особняка распахнулась, и на пороге появился Оз: разрумянившийся с мороза, с улыбкой до ушей. Гилберт обернулся, встретился с ним взглядом — и заалел как маков цвет, взволнованно вздохнув. Реальность неумолимо ускользала, создавая некое волшебное гулкое пространство, предназначенное только для них двоих. Где-то за его границей кашлянул Оскар, рассмеялся Брейк; но Гилберту уже было все равно. Он шагнул навстречу Озу, сжал его холодную руку в своей пылающей ладони, накрыл второй… — Ладно, — услышал он краем уха. — Раз у вас все хорошо… развлекайтесь. И нечего ржать! — это уже адресовалось смеющемуся в голос Брейку. — В конце концов, это была твоя идея, черт бы тебя подрал… Я куплю Брейку десять фунтов леденцов, — думал Гилберт, глядя, как в глазах Оза искрится улыбка. — Нет, двадцать… Сколько ни купи — все будет малой платой за такие сбывшиеся желания.