Закатное утро

Я вернулась домой и перестала жить. Ни с кем не общалась. Не знала какой день, какое число, и даже какое время суток. Я отменила все гастроли, не записывала песни, не включала телевизор, телефон, компьютер. Не выходила из дому, куда там, я практически не выходила из спальни. Хорошо, что садовник, который приезжал три раза в неделю, выгуливал Крика, и проверял, жива ли я. Мысли о том, что я приношу людям смерть, не давали покоя. Осознание этого привело меня к выводу, что мне ни с кем нельзя общаться. Отражение в зеркале показывалось редко, но все же бывало, я стала бледнее поганки, и чувствовала себя идентично. Время от времени меня посещали мысли о самоубийстве. Мне казалось это верным решением. Но я оказалась слабачкой, которая не может прекратить собственные муки. Я заболела, не знаю чем, похоже всем на свети. Во мне поселилась дрожь, которая встряхивает, как ударом тока, чтобы не забыть о своих страданиях, чтобы вновь и вновь вспоминать, как я похоронила мужа, отца и мать. Я слышала Сашин голос. От этого становилось еще хуже. Мне хотелось, чтобы мои мучения достигли наивысшей степени и прекратились, и неважно умру, я после этого, или нет. Испытать самого сурового божьего суда, чтобы не казнить себя, вот так, закрывшись в спальне, в полном одиночестве. А что же дальше? Нельзя же вот так всю жизнь прятаться. Или можно? Стать отшельницей. Сымитировать собственную смерть, чтобы красиво уйти. Заработать кучу денег на слухе о кончине, уехать на Санто-Стефано, и прожить там остаток дней. Этот план мне казался самым что ни наесть реалистичным. Но в одиночестве я сойду с ума. Оно равносильно смерти. Я смотрела на Глеба, и мне казалось, что он счастлив. Может быть и он хочет, чтобы я так поступила? Канула в лету? Я знала одно, что он хочет остаться со мной наедине навсегда. С Криком что-то произошло неладное. Возможно, он чувствовал мои эмоции, и как губка их впитывал. Стал трусливым, вздрагивал от каждого шороха, прям как я. А вы никогда не задумывались над тем, что приводите в дом животное, то бишь собаку, кошку, или кого-то еще, и даже не догадываетесь о том, что это существо вас переживет. Вот и Саша ни о чем не подозревал, а пес сильно по нему тосковал. Но каждый раз, вглядываясь в собачьи глаза, я понимала, что он знает намного больше, чем дано знать обычным земным тварям. Он знает о моих страданиях, и о том, что случилось с Сашей. И он страдал не меньше меня. Но как бы грустно это не звучало, и эти страдания перешли в искусство. Я написала пару песен, и они уснули во мне навечно. И я уже смыслю этот мир без них. И не удивляюсь, что сердце перестало больно колотить, перестало трясти изнутри. И вдруг вновь хочется выйти на улицу, и вдохнуть полной грудью чистого воздуху. А самое главное, хочется с кем-то поговорить. Выглядывая в окна, я понимала, что мир совсем не изменился, все также светит солнце, поют птички, дует ветер, и времена года сменяют друг друга. И невдомек им, как мне было плохо. Единственное, странно, то, что страдания стали обычным делом, и стрессом являлось уже отсутствие их. Хотя сейчас я уже не могла разобрать, где страдания, а где стресс от отсутствия их. В какой-то момент мне стало просто необходимо с кем-то поговорить, а иначе бы я онемела. Я включила телефон, на большом дисплее тут же высветились 153 пропущенных вызовов и 90 сообщений от разных людей. Но кому позвонить? Внезапно, у правой груди что-то потеплело, я буквально ощутила это тепло. Засунув руку в нагрудный карманчик, я извлекла визитку с номером, которую сунул мне Валера. Я долго не решалась набрать его номер. Даже не знала, что ему сказать. Вспомнилось, как я выпихивала его с лестницы, как наговорила ему всяких гадостей. Хотя бы нужно извиниться, всё-таки человек влюблен в меня. -А… алло, — нерешительно произнесла я, услышав, как гудок сменила тишина, это значит, что собеседник нажал клавишу «принять вызов». Мой голос раздался неестественно. Хотя я была рада, что он вообще раздался. -Алло, — послышался в ответ голос Валеры. -Ам… это Роза… привет, — я совершенно забыла, что нужно говорить. -Привет… — было слышно, как его дыхание участилось, — Как ты? Говорят, ты пропала, на связь ни с кем не выходишь… -Да это так, — грустно подтвердила я, — Ты первый кому я решилась позвонить, — слова давались с большим трудом. — Мне очень плохо, — внезапно я начала плакать. -Я могу приехать, если хочешь, — взволнованно произнес Валера. -Правда, можешь? — почему-то тогда мне казалось, что именно он спасет меня от всех этих страданий. -Да, я буду у тебя через час, — уверенно ответил он. -Хорошо… Он приехал меньше чем за час. Я только успела помыть волосы. -Привет, — произнес он, пересекая порог дома. -Может, ты хочешь кофе? Или чай? — сразу спросила я. -Пожалуй. Мы прошли на кухню. Я разлила по кружкам горячий кофе. -Там внешний мир скучает по тебе, — произнёс Валера. -В самом деле? -Да. В интернете пишут, что ты ушла в не бытье, что уже не вернешься на сцену… -Хм… -Но ведь ты же вернешься? — он посмотрел с надеждой в мои глаза. -Я … я не знаю, — не стала я врать, — Мне сейчас очень плохо, я … -Но ведь нельзя вечно сидеть взаперти. -А я не могу больше, — к горлу подступили слезы, — Не могу больше страдать и петь об этом. Я устала. -Я понимаю, как тебе тяжело, но время лечит… -Увы, у меня нет столько времени, чтобы выздороветь полностью… -А Саши ничего не слышно? — заботливо спросил он. Как-то, даже слишком. Слова застряли в горле. Я хотела все рассказать, что он умер, что его больше нет, но кроме заикающихся отрывков, больше ничего не получалось произнести. Слезы хлынули рекой. После нескольких минут утешений, Валера больше не спрашивал о Саше. Мы занялись тем, что перебирали книги. Странное занятие, но это помогло мне отвлечься. Говорили мало, в основном Валера пытался меня приободрить. А потом когда, на него вдруг с верхней полки упала книга, меня это даже рассмешило. За столь долгое время, я наконец-то улыбнулась. Для организма это оказался шок, оно словно наполнилось живительной силой. Я смотрела, как Валера составляет книги на полки, и понимала, что он не такой плохой, как я о нем думала. И это вовсе не, потому что я с ним переспала. Об этом я все еще жалею. В любом случае, я не могу с ним быть. Я просто не смогу больше никого и никогда полюбить.