Но что?
Но что Он искал, глядя в покрытое знакомыми трещинами зеркало? Обделенное Его вниманием тело, усыпанное алыми лепестками роз, тихо остывало. Позади, словно актер второго плана, коему роль была — украдкой затесаться в отражение доброй дюжины осколков. Какая ирония. Покуда смерть — отвратительно, но... розы — как же красиво. «Как же красиво!» — несется в Его голове, а сам Он выгибается, подобно скрипачу, покорившему сложный аккорд. И где-то в самых недрах деревянной зеркальной рамы, пестрящей витиеватыми изгибами, уже вовсю пускает корни эта красота. В тусклом свете не разглядеть шальных сквозняков, по-хулигански кружившихся в безумном вальсе. А еще... бесшумный полет белых бабочек. Он слышит. Как ту навязчивую мелодию, дошедшую до его ушей много лет назад. Её придумала Она... О, сколько времени прошло! Полный отчаяния, мужчина отрывает взгляд от зеркала, пряча лицо в темноте. Ему горестно. А в голове его уже кричит мольба — послушать бы еще. Хотя бы раз... И вечная, насильно врезанная в маску ухмылка, полная грусти, говорит, что Он одной лишь мыслью о той песне удовлетворен. Говорит, вот только как обычно за своего носителя. Словно и нет здесь его. Совсем. Ему дали имя — Виртуоз. Сценическое имя дирижёра — не имя человека. Вот только человека ли? Ведь вид кричал: «машина!». И в подтверждение звенели механические ступни, касаясь рубленного каменного пола. Столь громко, что Виртуоз бы предпочел не слышать.А он и не слышал.
Он убивал живых и мертвых, не веря в это. В то, что убивал. И правда — ведь для него это скорее «жизнь им даровал», покуда думал, что создает лишь то, что сам же называл «красиво». И все это подобно виртуозу, коим и являлся он по сути. Джин... жил, питаясь бесконечным поиском того, что называлось «идеал», прекрасно зная, что давно его уже нашел....Впрочем, как и потерял.
Он помнит каждое мгновение той встречи... с ней. Он вспоминает, восхищаясь, и её: её округлое лицо, лазурные глаза, в которых, кажется, весь мир купался — так видел он. Тонкая шея, розовые, нежные подобно лепесткам тех самых роз губы... с коих ни слова не сошло. Прекрасно. И волосы, что с шелковой одеждой в такт, как будто в танце, извивались под ветрами. А пальцы рук? Словно зная наперед, шагали по струне очередной, с надеждой открывая новый звук, дошедший после до Его ушей. В мыслях лишь туман — он, Джин, там блуждает ныне. Он понимает лишь одно: порой и виртуозу впору быть маэстро; и с восхищением продолжает наблюдать. За ней. В груди щемило. Это сердце — то, что было человечным в Виртуозе. И в тот момент Джин сам себе задал вопрос: «могу ли... слышать я еще?». Ответ повергнет в шок. Дрожь в теле всё сильней. Он дышит? Он, Виртуоз, не знает... А в голове мгновенно зреет план, кустам тех самых роз уподобляясь — уж больно скоротечен рост. «Я сделаю тебя... шедевром» — таков его вердикт.***
Лунный свет немо постукивал по окнам — их осколкам, сверкавшим подобно волчьему оскалу; По изуродованным метрами рваных трещин наружным стенам — от них уже ничего вскоре не останется. Но здесь, на пепелище, не побрезгуют поселиться они — белёсые, как облака вездесущие бабочки. В руках виртуоза даже женское тело, непокорное, становится податливым, охотно идя на уступки. Лицо молодой девушки сосредоточено в ладонях Джина подобно власти; В её приоткрытых глазах купается темное небо, а синие волосы небрежно, но — боже! — так красиво разбросаны по полу. «Шедевр!» — в суматохе мысль Виртуоза несется, как в свое время неслись между сотен ушей мелодии этой девушки. Её звали Сона. — Будь... моим шедевром, — волнение перебивает разум мужчины. Он трясущимися руками, словно хватаясь за невидимые нити надежды, перебирает её волосы. Джин, скрывая истинную сущность маской, смотрит девушке в глаза. Янтарный хищный блеск во встречном взгляде будет ей опорой ныне. Она так и не даст ответа. Никогда. Покуда музыка — единственный её репертуар. С рождения. И только розы прелесть созерцали. Слепо, все подражая своему создателю. Дуло «Шепота» сдавливает стальным кольцом бледную кожу девушки, заставляя розовые губы сомкнуться. От холода. — Позволь мне стать твоим маэстро, — тихо доносится до ушей дивы до того, как мир утопится в её закрытых глазах. Из тонкой шеи скромно струится белое свечение — пристанище тех самых белёсых, как облака вездесущих бабочек. Рождаясь одна за другой, они бесшумно порхают, стряхивая невесомые частицы пыли с крыльев каждым взмахом. Он слышит.А она?..