Предназначение

      Когда я был маленьким и только начал ходить в школу, мама пыталась научить меня справляться с трудностями. «В самый трудный момент, - говорила мама, - Всегда советует посчитать до ста». Раньше мне казалось это очень трудным, но в последнее время, только этот мамин способ помогает мне сохранить сознание. Теперь в Капитолии, каждый раз, когда сознание возвращается ко мне, я начинаю считать.       С громким шлепком, кнут опускается на беззащитное тело, Дарий издает последний булькающий звук и замолкает. Шаги в коридоре. Раз. Тихий скрип тела, скользящего по гладкому полу. Мучения Дария на сегодня закончились. Слишком рано. Два. Лязг замка, закрывающего камеру. Три. Палач делает несколько шагов и останавливается в задумчивости. Мы все знаем, что это значит. Четыре. Даже сквозь стену я слышу, как Энни начинает тихо плакать. Пять. Джоанна грязно высказывается, но уже не так грубо как прежде, она начинает сдаваться, медленно, но сдаваться как все мы. Шесть. Палач делает шаг. Подошвы его ботинок скрипят, подобно мыслям в его голове. Семь. Он останавливается около моей камеры. Они почти добились своего. Я не могу даже пошевелиться, что бы с честью встретить своего мучителя. Восемь. Смех Джоанны, полный гнева и отчаянья предает мне сил.       Нас, узников президента Сноу, сейчас на одного меньше. Вернее на одну. Девять. Безгласая девушка, провинившаяся только тем, что была служанкой Китнисс в Капитолии. Лавиния. Десять. Ее увели несколько дней назад, но Лавиния скоро вернется. Одиннадцать. Каждый раз, когда мучители решают, что пытки не могут причинить нам боли, больше, чем обычно в дело вступают врачи. Двенадцать. Капитолийские врачи творят чудеса, через несколько дней проведенных в их руках, мы снова возвращаемся в камеры.       Ткань рубашки, успела прилипнуть к спине, за короткое время, после прошлого допроса. Тринадцать. Кровавая корка лопается от одного движения, теплые капли проступают на Сойке-пересмешнице, новом украшении на моей спине. Четырнадцать. Стискиваю зубы и заставляю себя подняться на ноги. Металлический протез скрипит, слишком много крови в последнее время попадает на него. Может быть, они сломают меня, но не сегодня. Пятнадцать. - Сообразительный мальчик, - в голосе палача слышится одобрение. Он открывает камеру, но не решается войти. Шестнадцать. Убираю руку от стены, я все еще могу стоять на ногах самостоятельно. Красный отпечаток моей ладони заставляет человека в дверях отвернуться. Семнадцать. Появляются еще двое. Миротворцы. Они всегда ходят группами, потому что все еще боятся нас. Восемнадцать. - Собирайся, Мелларк, тебе повезло, - палач весело похлопывает плетью по ладони. Он криво усмехается, взглянув на меня, - На сегодня наша с тобой встреча отменяется. Тебя ждут в другом месте. Миротворцы помогают мне выйти из камеры. Девятнадцать. Длинный белый коридор с кровавой полосой на полу. Кровь. Моя. Дария. Джоанны. Энни, Лавинии. Двадцать. Кровь моют каждый вечер, но она всегда возвращается. Двадцать один.       Знакомый белый кабинет. Девушка в белом халате, прыскает мне на лицо жидкость из баллончика, пытаясь спрятать синяки. Двадцать два. С начала меня били аккуратнее, что бы на лице не оставались следы. Но терпение палачей не безгранично. Двадцать три. Руки доктора дрожат, когда она прикасается к моим ранам. Даже врачи в Капитолии привыкли иметь дело только с прекрасным. Двадцать четыре. Боль и страдания они привыкли видеть только на экране.       Когда кровоподтеки и ссадины на моем лице успешно замаскированы девушка врач, исчезает не проронив ни слова. Двадцать пять. Возможно сегодня день очередного интервью. После того, как я пытался предупредить Китнисс, я думал, что с интервью покончено, навсегда. Я думал, что со мной покончено. Двадцать шесть. В наказание на моей спине появилась своя Сойка. Но я не жалею ни о чем. Ради спасения Китнисс я готов на все. Двадцать семь.       В последнее время меня почти перестали бить. Мне кажется, что они начинают бояться. Двадцать восемь. Бояться не меня – Китнисс. Даже находясь далеко, во власти Тринадцатого дистрикта, она была и остается угрозой в Капитолии. И лично для президента Сноу. Двадцать девять.       Появляются миротворцы, они ведут меня за собой. Тридцать один. Длинный белый коридор, он не похож на тот, по которому меня обычно водят на интервью. Тридцать два. Дверь открывается с тихим скрипом, открывая белую комнату с единственным креслом посередине. Тридцать три. Один из миротворцев вежливо помогает мне войти, а другой предлагает сесть. Тридцать четыре. Замечаю ремни на ножках и подлокотниках кресла. Дурное предчувствие заставляет волосы на затылке зашевелиться от ужаса. Тридцать пять.       Физическая боль давно перестала меня пугать, но один взгляд на это кресло заставляет меня вздрогнуть. Тридцать шесть. Ремни крепко застегиваются на моих лодыжках и запястьях. Тридцать семь. Появляются врачи, везя с собой странную тележку, закрытую белой тканью. Тридцать восемь. К моей голове присоединяют какие-то присоски. Тридцать девять. Я готов кричать, но я просто не могу этого показать. Сорок.       Врачи и миротворцы оставляют меня наедине с мыслями, каждая из которых пугает больше прежней. Сорок один. Внезапно белая стена напротив раздвигается, открывая огромный экран. Сорок два. На экране появляется лицо президента Сноу. Сорок три. По довольной улыбке, играющей на его губах, я понимаю, что президент видит меня. Сорок четыре. И он рад выражению ужаса застывшему на моем лице. Сорок пять. Складываю онемевшие губы в подобие улыбки и открыто смотрю в лицо Сноу. Сорок шесть. - Прекрасно выглядите, мистер Мелларк, - кажется, что голос Сноу звучит у меня в голове. Сорок семь. - Все ради вас, - киваю головой, стараясь сбросить присоски со лба. Сорок восемь, - Чем я заслужил такую честь, видеть вас? - Поменьше иронии, молодой человек, - в его голосе звучат угрожающие нотки. Сорок девять. Беззаботно смеюсь, понимая, что совершенно не боюсь президента. - Так чем же я заслужил такую честь? - Буду с вами откровенен, так же как с мисс Эвердин, не надо, не стоит вздрагивать от одного ее имени. Ваша смелая и бессмысленная попытка спасти мисс Эвердин, открыла мне глаза. Теперь я знаю, как использовать вас мистер Мелларк.       Пятьдесят. Голос президента Сноу звучит мягко, почти ласково, но в его глазах я вижу угрозу. Пятьдесят один. Сноу невероятно зол. Пятьдесят два. Он не простил мне, моей попытки предупредить Китнисс, и наконец понял, как наказать меня за это. Пятьдесят три. Проглатываю застрявший в горле комок. Пятьдесят четыре. Провожу языком по пересохшим губам. Пятьдесят пять. Сноу продолжает довольно улыбаться, полностью удовлетворенной моей реакцией на его слова и продолжает. - Мистер Мелларк, именно то что мы любим, нас уничтожает. Запомните эти мои слова. - Не понимаю о чем, вы. Мы с вами прекрасно знаем, что Китнисс не любит меня, - впервые произношу в слух, то что мучило меня больше всего, на протяжении всех дней в Капитолии, - Она не сможет ничего сделать мне. Пятьдесят шесть. Презрительный смех Сноу, снова заставляет меня вздрогнуть. Пятьдесят семь. Его смех наполняет сердце леденящим ужасом. Пятьдесят восемь. - Вы ошибаетесь, мистер Мелларк, сильно ошибаетесь. У вас милый мальчик совсем другое предназначение, - Сноу замолкает, специально затягивая паузу. Пятьдесят девять. Шестьдесят. На лбу выступают холодные бисеринки пота. Шестьдесят один. - Говорите, не молчите, - выкрикиваю я. Я не выдерживаю давления. - Вы и именно вы, убьете Китнисс Эвердин, мистер Мелларк, - снова кричу, не в силах поверить словам Сноу. Продолжая приветливо мне улыбаться, президент произносит, - Запускайте ос-убийц.       Знакомое жужжание наполняет камеру. Растерянно смотрю по сторонам, пытаясь увернуться от надвигающейся угрозе. Ремни больно впиваются мне в руки. Нет, этого никогда не будет. Он не заставит меня убить Китнисс. Дергаюсь, прикладывая максимальные усилия. Острая боль от укусов заставляет кричать. Чувствую, как рвутся ремни. Я смогу. Я не поддамся. Китнисс, я никогда не смогу причинить тебе вред.