Ждать и грустить

Маська – обычная девчонка, даже никакая не Маська, а обыкновенная Маша, которая мечтает, чтоб ее звали Маськой. Каждый день перед сном думает, как будет злиться и возмущаться, мол, ей эй этого не хочется, а все будут повторять «Маська-Маська» и тогда она точно будет самой счастливой на свете девушкой. Я ее как встретила, сразу поняла, вот натуральная Маська! И как никто не догадался за пятнадцать лет? Маська учится в школе, с демонстративным равнодушием смотрит, как выедают ее нервы предстоящие экзамены, пьет по вечерам чай с конфеткой и думает, что все могло бы быть иначе. Каждое утро смотрит сначала на стену собственной комнаты, потом – на забор за окном. В душе Маська настоящая художница – рисовать не умеет, но на краски и кисти в творческой лавке таращится с восхищенными глазами, хотя лавки то в городе никакой и нет, только скучный канцтоварный магазин – ну почему никто такое волшебное место не откроет?! С прозрачными витринам, мигающей подсветкой, кучей всяких прикольных штук непонятно зачем нужных, но нужных, и витиеватым названием. Этот факт Маську очень расстраивает. Больше всего на свете Маська мечтает разрисовать тот забор и собственную стену. Вернее, хочет, чтобы забор разрисовал кто-то вместо нее, но – совсем уж сказка! – в ее честь. Например: «Маська милаш». И все, тушите свет и уносите человека – жизнь прожита не зря. Или на худой конец хоть бы фразу написали – непонятную, но чтоб на себя переложить можно было и в сердцах надеяться – авось и правда про меня. Но так, конечно же, никто не делает. И Маську это расстраивает. А на стене она хочет нарисовать облака. Стена у нее самая ни наесть обычная, с какими-то старыми обоями в дурацкий узор (давно пора переклеить, но руки не доходят), так почему бы не взять гуашь и не наляпать сверху облака? И барашка в коробочке. И слона, которого съел удав. И вон ту красивую цитату из умной книжки. Но кто ж на стенах рисует, скажете тоже… Гуашь засыхает, Маська грустит. Шестой год. Тете Лиде на вид лет тридцать-тридцать пять, хотя ей уже все сорок под пятьюдесятью – мечта любой женщины в ее годы. Тетя Лида ходит на работу пешком, в сапогах на каблуках и кремовом берете, потому что очень любит мороженое, но, конечно же, об этом никто не знает. А еще она потрясающе варит кофе, с ванилью и корицей, знает все хорошее и интересное про улочки родного города, который кажется спящим только на первый взгляд. На самом деле, там чудеса каждый день из окон валятся, людям на голову и, как правило, в шляпы. Но шляпы сейчас никто не носит, поэтому они быстро уползают в узоры в замерзших лужицах, детские портфели и красные черепицы на крышах маленьких кафе. Тетя Лида была бы рада найти мужчину, который любит шляпы, кофе и живую музыку, что играют на набережной каждый четверг – а то сколько можно ходить туда одной?! И одной же брести потом назад, по маленькой пустой улочке между серыми домами, на которых кто-то позавчера рисовал кактусы и жирафов – и явно не детской рукой! Найти бы этого художника, фиг с ней, со шляпой, сама б подарила… Но больше всего тетя Лида мечтает о другом. Она очень любит добрые однотипные американские фильмы, где друзья собираются вместе каждое воскресение, пекут яблочный пирог и пирожные с мастикой, пьют кофе и болтают обо всем. Как ей хочется, чтобы такое же случалось у нее дома – ну хоть раз в месяц, хоть в високосный год. Она бы суетилась с самого утра, даже квартиру убрала от потолка до пола, а еще на каждую встречу придумала б тему и все соответствующе подготовила. Усадила б всех за большой стол, а лучше – на: на стол, на тумбочки, да хоть на холодильник! Каждому в руку – по куску пирога и чашке кофе. И чтобы всем это кофе нравилось, чтобы говорили: «Никто такого кофе не варит, только наша Лидка, Лидка-маргаритка». Конечно, маргаритка, она с рождения рыжая, но никто почему-то ее так не зовет. И маргариток не дарит. Ну, кто почти пятидесятилетней тетеньке понесет охапку маргариток? Глупо же. Глупо. Тетя Лида ходит на работу в сапогах и кремовом берете, иногда покупает по пути мороженое. И грустит, и ждет. Двадцать пять лет. Витенька всегда любил танцевать – с маминым платьем на вешалке, с тряпкой на швабре, когда заставили убираться дома за проказы, а главное: с девушкой на выпускном. Такая замечательная была девушка, с янтарными глазами и в синем платье, и музыка была замечательная – нежный старый вальс, и зал был большой и замечательный, только вот танцор Витенька был незамечательный, потому что его никто не учил. За три секунды вальса успевал трижды наступить партнерше на ногу, «угваздав, сволочь, замшевые туфли», а когда совсем отчаялся, наступил еще и на шлейф платья, свалив партнершу на пол. Травма детства расфасовала мечты в деревянные ящики, заколотила и, нарисовав жирный крест, уселась сверху. За тридцать лет так и не прогнал. Витенька работает директором крупной компании, которая дня не стоит без него или он без нее – кто ж после стольких лет работы разберет? У Витеньки есть хорошая машина, которая стоит в хорошем гараже под хорошим слоем пыли, потому что домой Витенька ходит пешком, к автобусной остановке через здание танцевальной студии. Каждый день, в шесть часов, оттуда выходит милая женщина в драповом пальто фиолетового цвета («Слава Богу, что не синего» - думал, увидев в первый раз), толстенькая, невысокая и ужасно милая, в дурацком милом берете, который делает ее старше на пять лет, и черных ботфортах с замочками, как у модной старшеклассницы, но все это совсем ее не портит. Женщина стоит на остановке, ожидая автобуса, переминается с ноги на ногу и смотрит. На звезды, на мигающие огни за цветными крышами, на бегущие по дороге увядшие листья. Витеньке почему-то всегда хочется дать ей конфетку, как маленькой девочке (хотя она явно его старше) и спросить, наконец, как зовут, потому что все имена он уже перебрал, и они совершенно ей не подходят, осталось только одно, то самое верное и единственное, но никогда он его не вспомнит – потому что надо подойти и спросить. Каждый вечер на остановку они бы ходили вместе, через месяц – подружились, через четыре – съехались, через год – поженились, а еще она бы обязательно научила его танцевать. Бы. Витенька стоит в углу остановки, не решаясь подойти. И ждет, и грустит. Я смотрю на людей и пытаюсь понять, почему мы такие глупые. А потом просто беру рюкзак с красками и иду рисовать девчонке облака.