Как мы любили ночь

      Зачастую исход событий зависит от того, кто в тот или иной момент находится рядом, что он чувствует и готов ли к тому, что может вот-вот произойти.       День рождения одного из братьев печально кончился для младшего: отмечая свое восемнадцатилетие в кругу друзей и еще совсем юного Адриана, старший брат перебрал с алкоголем и поддался возникшему предложению развлечься как следует. Кто-то из не менее пьяных парней раскрутил юношу на в корне ужасный спор - держа мальчика за лодыжки, свесить его с балкона и продержать не менее трех минут над раскинувшимся внизу заснеженным садом. Поведение друзей оставляло желать лучшего: видно было, что далеко не всем по душе эта идея, но заступиться за загнанного в угол заплаканного мальчишку никто не смог - словно звери, они накинулись на него и потащили к балкону, намереваясь сделать то, что многие годы будет мучить их в последствии.       Итог оказался печальнее, чем ожидалось в самом начале, - не удержав Адриана и двух минут, брат отпустил того, еще не сразу понимая, что произошло, и глядя на распростертое тельце внизу сквозь пелену стучавшей в ушах крови..       Оказавшись в кресле, мальчик постепенно терял тягу к жизни, день изо дня игнорируя окружавших его заботой и любовью людей. Увядая, словно отрезанный цветок, Адриан слег и терял последние силы, существуя только благодаря капельницам многие годы. Ничто не могло помочь ему до наступления совершеннолетия, пока в отчаянии он не загадал свое желание, изменившее, наконец, жизнь.

***

      POV Адриан.       Лежать и не думать, не чувствовать, не слышать, не понимать, что жив. Предаться свету, разлившемуся в комнате, уставиться слепым взглядом в никуда, стараясь моргать время от времени, чтобы не ослепнуть от едкой искры лампы под потолком. Не хочется двигаться, лишь смотреть на этот надоевший свет и слушать вой ветра за окном, за всем тем беспределом, что творится в комнате. Ее нельзя назвать моей, да я и не хочу - никогда не считал это место своим домом.. Лишь мимолетным сплетением ненужных воспоминаний, хранящихся в бетонной коробке с мебелью по углам. И даже прошедший сегодня день моего рождения не мог скрасить мрачные мысли, роившиеся в голове большую часть времени. Кому нужен искалеченный юноша, который никогда не расцветет и не сможет осчастливить ни одного человека на всем белом свете?       Из года в год становилось лишь хуже, я понимал, что умираю - медленно и мучительно. Я знал, что мысли убивают меня, но не мог отказаться от них, ведь они единственное, что мне осталось среди абсолютно чужих людей.. Даже родители отвернулись от меня, - мать все еще плачет по ночам, отец так же бледен и уныл, но я-то знаю.. Поэтому сегодня, ровно как и год назад, я надеялся умереть, освободив людей от обязанностей, позволив им жить без калеки, которому неизменно необходимы дорогое лечение и постоянный уход.       Улучшения не предвидится вот уже много лет, так есть ли смысл надеяться, ждать? Я слишком устал для всего этого, - надоело пытаться фальшиво улыбнуться своей матери, чтобы успокоить хрупкое сердце, надоело бороться с навсегда поселившейся в теле болью, надоело жить..       Я лежу на кровати, уставившись куда-то в одну, лишь мне известную, точку и не могу понять, для чего? Мне это не интересно, но продолжаю просто лежать, забывая порой делать вдохи и выдохи, задыхаясь в собственном бессилии, что немилосердно давит на грудь. На ключицах покоятся скрещенные руки - эти бледные пауки, таящиеся под тонкой кожей, жаждущие сомкнуться на горле хозяина, вот только я не даю...       Какого же цвета мои глаза?.. И почему это так важно сейчас? Я чувствую, как веки трепещут, ряды пушистых ресниц предательски цепляются друг за друга, пытаясь запретить мне видеть весь этот мир. Весь этот невыносимый бред, вцепившийся в горло. Я столько чувствую, но не могу вспомнить, какой же цвет обрела моя радужка. Бред...       Мне не нужен этот свет с однообразным треском, но я не могу.. встать.. Я забыл многое в этой жизни: как поют птицы, как подняться.. я забыл, как порой душит страх, слой за слоем пробираясь под кожу.       - Помоги.. - сквозь растрескавшиеся губы сорвался полустон человека, лишенного какого-либо смысла. Этот звук дается мне тяжелее самого существования в запертой бетонной коробке, откуда выход известен лишь двоим: мне и тому, кто найдет меня, когда тело станет разлагаться, своим приторно-сладким запахом раздражая соседей. Не остается ничего лучше, чем закрыть глаза вновь и вслушаться в треск покрытой пылью лампы.       Тишина. Наступившая внезапно, она ворвалась в сознание, искривляя мутные мысли, полные того бреда, что несет с собой затухающее желание жить. Я открыл глаза, но не смог понять, сделал ли это на самом деле или же где-то внутри себя вспомнил ощущения, что испытывал, когда, уставшие и воспаленные, они обращали свой взор на треснувшую лампочку. Мгновенное удивление постепенно разбавлялось едким страхом, пока не осознанным, но болезненно-острым и таким очевидным сейчас..       Вокруг было темно, именно поэтому не смог даже понять происходящего. Привыкший к рези мутно-желтого света, взгляд продолжал блуждать, пытаясь различить черты скудной мебели, ту самую лампу, узор на обоях, ну хоть что-нибудь, что вернуло бы некое равновесие в сознании, так яро цеплявшегося за привычные детали.       Сердце сжалось, пропуская удар. "Но как? Я ведь даже не слышал, чтобы лампочка перегорела" - я по-прежнему лежал на собственной кровати, не шевельнув ни единым мускулом, и только сердце заходилось в преддверии неизвестного. Пальцы мелко дрогнули, цепляясь за ткань черной футболки, снять которую не было ни сил, ни желания.       Взгляд, наконец, стал различать силуэты, едва только глаза привыкли к темноте, а вместе с тем я понял, что дышу быстрее, с каждым вдохом стараясь насытиться, поглотить больше. Я паниковал.       Тьма двигалась, смешиваясь с теми крохами света от уличного фонаря, коим удалось ворваться в наполненную отчаянием комнату.       Кажется, тело пробила дрожь - предвестник чего-то ужасного, что я не мог объяснить и даже понять, наблюдая распахнувшимися от ужаса глазами за сгустками тяжелой черноты, сквозь которую не мог пробиться ни единый лучик. Дыхание, предательски участившись, с хрипами вырывалось из легких, нарушая неестественную тишину. Но даже так я не смог двинуться с места. Липкий страх сковал тело, заливаясь в глаза, уши, нос и пробираясь сквозь приоткрытые губы. Я чувствовал, как тьма касается меня, я правда чувствовал!.. Эти поглаживания, будто оценивающие преподнесенную жертву, заставляли сердце стучать словно бешеное, казалось, еще немного - и оно разобьется о грудную клетку, осколки вонзятся в тонкую кожу, разрывая изнутри...       Не было сил кричать, просить, задать хотя бы один вопрос, и так немым клеймом застывший в моих глазах. Я мог лишь смотреть, как эта тьма поглощает меня, все же пробираясь внутрь и постепенно сжимая больное сердце.       Щеку резануло чем-то обжигающим, в последний раз позволяя чувствовать себя живым. Мне хотелось рвать, метать, кричать, пока не потеряю сознание, резать себя и эту тьму, я хотел жить! Цеплялся за свое жалкое существование, мысленно проклиная все круги ада за то, что чувствовал сейчас.       Этого ли я хотел? Смотреть за тем, как лапы самой Смерти, сотканные из тьмы, с хрустом сжимают мое горло, давят на грудь, накрывая мои собственные ладони ледяными когтистыми сгустками?       Последний вдох, давшийся с трудом, позволил мне выгнуться в предсмертной пытке, пронзившей тело. Странно, но только сейчас я понял, что по щекам немилосердно текут слезы. Затухающий взгляд, в мольбе обращенный в беспощадную тьму, запомнил холод лиловых глаз, впечатавшихся в памяти в те последние мгновения, что я прожил. Все, что я видел в них перед смертью - безграничную силу и власть. Власть над моим больным агонирующим сердцем.