Огонь и медь

Когда Эретрия впервые приставляет острое лезвие клинка к горлу королевской выскочки Эмберли, она правда готова убить ее. Эмберли смотрит прямо и уверенно, без толики страха в таких же карих как у Эретрии, – но в то же время таких не похожих, – глазах. В глазах Эмберли плещется расплавленная медь и при дневном свете отчетливо виднеются медовые, почти желтые, вкрапления по внешнему краю радужки, желание все контролировать и абсолютная нелюбовь к заразе нынешнего мира – странникам. В глазах Эретрии горит огонь; они завораживают темнотой и опасным блеском, не сулящим ничего хорошего, что, впрочем, не мешает ей прятать все это за напускной наивностью во взгляде и всегда получать желаемое. Эльфийка упрямо сверлит прожигающим насквозь взглядом, от которого становится не по себе, хочется передернуть плечами и угрожающе-опасно прорычать прямо в лицо: «Ну и чего уставилась, выскочка?», но вместо этого, странница лишь кривит пухлые губы в идеально выработавшейся с годами ухмылке и надавливает на резную рукоять сильнее, почти вспарывая тонкую кожу на лебединой шее принцессы. В ее глазах по-прежнему нет страха, но Эретрии с ее положения прекрасно видно дико бьющуюся под молочной кожей шеи жилку, просвечивающиеся ниточки вздутых от злости вен и вмиг участившийся пульс. Надо ли говорить, что эльфийская принцесса оказывается достаточно умной, чтобы не повестись на наивное доверие в чужих, чернеющих в темноте глазах, и радушно предложенный кубок с должно быть живительным и нужным пойлом и, лишь кинув на прощание быстрый взгляд в сторону странницы, скрывается под спасительным покровом ночного леса? Впрочем, может быть, Эретрия не слишком и разочаровывается, пряча королевский браслет поглубже в мешок, чтоб сберечь его для себя, и не оставить «отцу» ни единого шанса как обычно присвоить себе всю добычу. *** Когда они встречаются во второй раз, Эретрия задается вопросом, почему она не прикончила эльфийку еще тогда, в лесу. Полурослик Вил кажется растерянным и смущенным. Страннице кажется весьма забавным то, что, куда бы он ни пошел и с какой девушкой не путешествовал, ему обязательно нужно сверкнуть голым торсом (довольно крепким, кстати, что, впрочем, не добавляет ему очков), и Эретрия уже даже готова прокомментировать это со всей присущей ей язвительностью в голосе, но принцесса в ее руках не отличается спокойным нравом, и страннице приходится чуть потянуть ее за волосы, прижимая ближе к себе. Горячее тело Эмберли тесно прижимается к ее, длинные растрепавшиеся волосы окутывают дурманящим запахом трав, а нежная, ухоженная кожа излучает аромат эльфийских аромомасел, которые, конечно, не предназначены для простолюдинки, вроде Эретрии. И странница ненавидит Эмберли еще больше, потому что ее собственные вечно спутанные и находящиеся в беспорядке волосы всегда отдают пылью дорог, а ее кожа и одежда насквозь пропитана характерными признаками странников: запахами костра и коня из-за вечной дороги, тиной из лесного озера (принимать горячую травяную ванну не их стиль жизни) и железа, потому что, если ты странник, будь готов, что оружие в твоих огрубевших руках будет чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Эмберли с опаской и беспокойством поглядывает на Вила, но немедля прекращает вырываться, как только здоровяк-странник приставляет к его горлу нож, что невозможно расценить иначе, как «не брыкайся или полуэльф умрет». Эретрия удовлетворенно хмыкает. – Малышка Эмберли переживает за полурослика? – странница тянет волосы эльфийки чуть сильнее, практически кладя ее голову себе на плечо, и с усмешкой разглядывает удивленного Вила. – Что ж, это может быть интересно. В лагере, одиноко сидя у самого дальнего костра и позволяя Сефало самому разбираться с пленниками, – ей нет никакого дела до того, на кой черт ему сдался Вил Омсворд и его синие камешки, – она безуспешно пытается отделаться от навязчивого запаха трав и ощущения чужого, утонченно-хрупкого тела в руках. Эретрию все еще нереально бесит эльфийская принцесса, и если понадобится, она без единой заминки и сожаления прикончит выскочку, но уж точно не по приказу Сефало. Она не станет этого делать ради больного удовлетворения мнимого «отца». Эретрия сделает это только по собственному желанию. Может быть. Поэтому, когда Эмберли, с напрочь отсутствующим чувством самосохранения и неумением играть по чужим правилам, перехватывает ее руку с клинком, приставляя уже к горлу Эретрии острое лезвие, странница лишь раздраженно рычит, думая о том, что стоило послушать отца и убить глупую девчонку. – Хочешь поиграть, принцесса? – говорит Эретрия с улыбкой, полностью расслабляясь в чужих руках. – Что ж, давай поиграем. Странница подчиняется, позволяя Эмберли вести. Ей, по правде говоря, безумно интересно, на что способна эльфийская принцесса. Эретрия думает, что быть по ту сторону реки оказывается не так уж и плохо, несмотря на то, что острое лезвие больно утыкается в тонкую кожу под подбородком. Они выходят на середину лагеря, привлекая всеобщее внимание, и Эретрия лишь еле заметно улыбается, ожидая того момента, когда Эмберли поймет, что просчиталась. Впрочем, благоволение в глазах Вила в сторону принцессы стоит того, чтоб позволить ей выиграть. В этот раз. Упреки и насмешки Сефало уже давно не расстраивают, и, может быть, когда на лагерь нападает фурия, Эретрия облегченно выдыхает, втайне желая «отцу» и его ублюдкам смерти, чтобы наконец-то стать свободной. Она как-то пропускает тот момент, когда Эмберли успевает толкнуть ее на землю, укрывая собой от острых когтей демона, но отчетливо ощущает чужое сбитое дыхание у себя над ухом и тяжесть чужого, – не совсем, – тела. И когда Вил выкидывает эпичный фокус со своими камешками, плашмя падая на землю, странница машинально хватает эльфийку за руку, подсознательно выдыхая, убедившись, что с ней все в порядке (потому что эльфийская принцесса умрет только, когда этого захочет Эретрия, и не важно, что изначально условия этого уравнения были другими), и выдает тихое: – Спасибо, выскочка. И может быть, уже приевшееся «выскочка» из уст странницы звучит больше насмешливо, чем презрительно, но Эретрии до этого нет никакого дела, как и Эмберли, в общем-то, которая в ответ лишь понятливо улыбается и, пожав плечами, спешит на помощь Вилу, который умудрился так невовремя отключиться. Впрочем, Эретрия благодарна ему за спасение тоже. И, может быть, Эретрия не так уж и ненавидит выскочку Эмберли; может быть, Эмберли чувствует то же самое. *** Эретрия соблазняет Вила не ради собственного удовольствия и совсем очевидно не потому, что Сефало приказал достать камни. По правде говоря, она и сама до конца не понимает, зачем это делает, но когда в глазах Эмберли отражается разочарование, а лицо выражает злость и раздражение, странница насмешливо усмехается, предчувствуя сладость победы. Если девчонка настолько глупа, чтобы иметь чувства к полурослику, Эретрия сделает все, чтобы Вил Омсворд таскался за ней, как преданный пес, чтоб посмотреть, как эльфийская принцесса будет мучиться и ненавидеть ее. Она растягивает губы в кривой ухмылке и смотрит сквозь решетчатую ржавую дверь камеры прямо в душу эльфийки. Если понадобится, Эретрия готова вечность просидеть в пыльном подземелье, если только Эмберли каждый день будет приходить сюда и смотреть на нее таким вот испепеляющим взглядом. Как только принцесса, гордо распрямив плечи и подняв подбородок, покидает место ее заточения, на прощание лишь смерив презрительным взглядом «для недостойных», Эретрия, прежде нервная и натянутая, как струна, заметно расслабляется и, в противовес Эмберли, позволяет себе ссутулиться. И, может быть, Эретрия не получает от этого такого уж большого удовольствия. И, может быть, Эмберли все-таки совсем чуть-чуть ревнует, но не Вила, а к нему. *** Идея с приманкой кажется не такой уж и плохой, но не когда приманка – это ты. Эретрия тяжело выдыхает, стараясь не обращать внимания на то, что мягкая кожа корсета Эмберли, который странница вынуждена была надеть для привлечения внимания Маски, словно жжет, оставляет раздражение, въедаясь в кожу навязчивым, приторно-цветочным ароматом эльфийки. В глотку Эретрии будто щедро затолкали охапку цветов, перекрыв путь воздуху, и странница метафорически задыхается от переизбытка Эмберли в ее голове, но ничего не может с этим поделать. Эльфийская принцесса словно овладела ее сознанием, забралась под кожу, отпечатавшись багровым клеймом на внутренней стороне. Эретрия изо всех сил пытается думать о том, что она – приманка и ее с минуты на минуту может настигнуть демоническая тварь, но мыслями почему-то снова и снова возвращается к тому, что Вилу стоило пойти с Эмберли, чтобы в случае провала плана успеть защитить ее, а странница уж как-нибудь справилась бы сама. Ведь, где это видано, чтобы принцы и наследники великих родов (хоть и новоиспеченные) оберегали простолюдинок вроде нее, а не прекрасных принцесс вроде Эмберли? Впрочем, когда Вил, недолго думая, бросает ее, срываясь с места, спеша на помощь принцессе Элесседил, все становится на свои места. И, может быть, Эретрия совсем не расстраивается. *** Когда Вил уходит на охоту (миссия миссией, а на одних корешках и фруктах долго не протянешь), обе девушки остаются в разбитом посреди небольшой лесной поляны долины Ренн лагере – место довольно тихое и выгодное с точки зрения защиты. С двух сторон их защищают отвесные скалы горного кряжа Западных земель, которые в темноте ночи громоздятся над ними черными валунами; недалеко за деревьями – старыми, опустившими свои ветви до самой земли ивами и крепкими ясенями – шумит небольшой ручей с чистой, холодной водой, что течет из-под земли; а прямо перед ними на несколько миль распростерся широколиственный лес, готовый приютить под своим покровом уставших путников. Странница и эльфийка сидят у небольшого костра, по разные стороны, и лишь изредка воровато поглядывают друг на друга сквозь играющее желтое пламя. Эмберли морщится, потирая ушибленную во время столкновения с очередной ордой демонов руку, и вытирает краем накидки кровь со лба. Эретрия не может сдержать ехидной ухмылки. – Больно, принцесса? – она наклоняется вперед, подкидывая в костер несколько сухих веток. Огонь играет бликами на ее лице, делая ее глаза совсем черными, а привычную кривую усмешку – еще более зловещей. Собственная разбитая бровь и запекшаяся на губе кровь, кажется, совершенно не заботят странницу. Не увидев от Эмберли никакой ответной реакции, девушка все с той же колючей иронией в голосе продолжает: – Это тебе не за цветочками в королевском саду ухаживать, эльфийка. – Куда мне до тебя! – плюет в ответ Эмберли. – Ты-то у нас привыкшая! Небось, часто приходилось от папочкиных громил отбиваться? Эретрия кидает на нее злющий взгляд и, подхватив лежащий у ее ног нож, с тихим рыком, словно дикая кошка бросается вперед, в несколько шагов оказываясь возле эльфийки. Она хватает ее волосы на затылке и в одно движение валит на землю, седлая бедра, и уже привычно для них двоих (это уже почти можно считать проявлением любви), приставляет лезвие под подбородок, – в опасной близости к жизненно важной, бьющейся под тонкой кожей вене. Пальцы свободной руки крепко смыкает на поврежденном запястье Эмберли, давит с нажимом, желая причинить боль, выкручивает, мстит за попавшие прямо в цель колючие слова. Эльфийка в ответ смотрит прямо и уверенно, заставляя плавиться вместе с медью в ее карих глазах, и не подает и виду о возможных неудобствах или боли. О, Эретрия уверена, что упрямой девчонке больно, и от этого становится еще жарче. Азарт распаляет, адреналин ядом плещется в крови, и странница просто смеется, громко и раскатисто, словно нет ничего веселее словестных, переходящих в угрозу жизни, перепалок с эльфийской принцессой. – Угрожай сколько хочешь своей железкой, все равно не убьешь же, – из уст Эмберли это звучит как вызов. И, может быть, Эретрия целует ее не только за тем, чтобы заткнуть; может быть, Эмберли совсем не против. – Вы, странники, вечно воруете все самое ценное, – презрительно шипит эльфийка, специально задевая зубами еле затянувшуюся рану на разбитой губе Эретрии. – Да? – странница облизывается, чувствуя на языке медно-солоноватый привкус собственной крови, и словно невзначай опирается рукой именно на больное запястье Эмберли. – И что же я украла на этот раз? – Мое сердце. Может быть, поцелуй затягивается; и, может быть, нож остается лежать в траве выроненной, ненужно-забытой железкой. *** Когда возвращается Вил с жирной тушкой зайца за поясом, эльфийка и странница все так же сидят по обе стороны костра, все так же смотрят исподлобья и все так же ненавидят друг друга. Может быть, в этот раз чуточку меньше. Потому что Эретрия – жгучая и яркая, как огонь; потому что Эмберли – мягкая и несломленная, как медь.