Впервые

      За окном, над январским, засыпавшим городом, сгущались сумерки. Тихо шумели машины, которые проезжали вдали и время от времени прерывали монотонное шуршание колес сигнализацией.       Сквозь толщу стекла все эти звуки доносились приглушенно и тихо. Они проскальзывали в небольшую комнату и тут же рассеивались среди книжных полок, тонули в мягком ворсе ковра. Парень, сидевший за письменным столом, буквально чувствовал кожей, как отголоски внешнего мира исчезали у него за спиной, сколько бы он ни старался выхватить их краем уха. Ему хотелось подавить волнение, все сильнее нараставшее от будоражившей тишины квартиры, которая казалась молодому человеку слишком интимной.       Рейта шумно вздохнул и, запустив руку в свои взъерошенные светлые волосы, нервно зажал зубами колпачок от шариковой ручки. Математические формулы, написанные в раскрытой перед ним тетради, плясали странный, причудливый танец и совсем не хотели выстраиваться в логическую цепочку, когда молодой человек вслушивался в шум воды, лившейся на кухне из открытого крана. И каждый раз, когда парень, вроде бы, уже брал себя в руки, выводя знак корня на расчерченной в клетку бумаге, на кухне наступала тишина. Едва различимые, тихие шаги за стеной, - и у Рейты все внутри замирало, цифры срывались с места, и в голове начинала крутиться лишь одна мысль: "Только бы не сюда, только не сюда". Пару раз мольбы парня были услышаны: человек на кухне будто что-то забывал сделать и вновь начинал, судя по звукам, рыться в шкафчиках, приглушенно хлопать холодильником. Пять минут было оттянуто до его прихода в комнату, пятнадцать минут... Но когда прошло уже около получаса, шаги снова раздались, на этот раз гулко и отчетливо, с уверенностью приближались, становясь все громче. Неожиданно стихли. Парень, сжав ручку пальцами, резко повернулся и, подумав о том, что выглядел сейчас слишком напуганным, опустил глаза. Невысокий молодой мужчина, который стоял около дверного проема и перебирал что-то на зеркальном столике, не обратил внимание на дернувшегося Рейту, поэтому тот осмелился поднять голову и рассмотреть человека получше.        Ранее ему это удавалось только на занятиях в колледже, сидя за самым дальним столом. Но сейчас наблюдение за мужчиной в его же комнате казалось каким-то непристойным занятием, схожим с вуайеризмом. В мягком полумраке настольной лампы миниатюрная фигура будто стала еще аккуратнее, а каштановые волосы, обрамлявшие лицо мужчины, приобрели более темный оттенок. Парень удивился подобным открытиям, пусть и понимал, что все это лишь иллюзии плохого освещения. Тем не менее, в такой домашней, непривычно уютной одежде, состоявшей из бежевого свитера и черных брюк, Рейта видел своего учителя впервые. Парень, впрочем, многое что делал сейчас в первый раз. Впервые видел любимого человека в простых повседневных вещах, сидел на его стуле в его комнате, впервые он был наедине с ним столько времени. И теперь, когда мужчина, поправив свои очки, обернулся и направился к письменному столу, парень почувствовал облегчение, что имеет опору в виде стула, иначе бы он просто не смог удержаться на резко ослабевших ногах.       — Как решение? Получается? — тихо, с легкой полуулыбкой на лице, спросил преподаватель, положив на стол несколько своих тетрадей и отодвинув второй стул, чтобы присесть рядом с учеником.       Язык не слушался, а ладони вспотели от волнения. Сглотнув комок в горле, парень указал рукой на последний математический символ, с таким трудом выведенный в тетради.       — Вот здесь немного не понятно.       Рейта, привыкший говорить громко, чуть ли не с вызовом, сейчас был еле слышен. С каждым новым словом его голос все больше и больше угасал.       Учитель, который уже был намерен сесть, приостановился и, передумав, выпрямился. Зашел за спину парня и, чуть наклонившись, вновь поправил съезжавшие на кончик носа очки.       — Где? — прищурившись, пытаясь найти ошибки, спросил мужчина у Рейты.       Тот не ответил сразу. Перед глазами парня поплыли цветные круги от такой близости с преподавателем, который по своей неосторожности почти прижался грудью к его плечу, наклонив при этом голову так, что казалось, будто мягкие волны его волос чуть уловимо щекотали щеку.       — О, вижу ошибку, — не дождавшись ответа, оживился мужчина, протянув руку и аккуратно взяв из пальцев студента ручку, которая готова была треснуть напополам, настолько сильно сжимала ее рука взволнованного, влюбленного человека.       Как же невыносимо. Наблюдая за учителем издалека, Рейта всегда думал, что если хотя бы ненадолго прикоснуться к нему, побыть вдвоем некоторое время, то он бы был счастлив, больше ничего и не надо. Оказалось все не так. Чувствуя тихое, ровное дыхание около уха, голову молодого человека будто заполнял вязкий кисель, не позволяя нормально соображать и понять хоть что-нибудь в формулах, колонии которых под рукой учителя становились все многочисленнее. Хочется большего, и от этого желания становилось трудно дышать. Немного выпиравшие ключицы, ямочку между ними, хотелось зацеловать до исступления, шелковистые локоны - гладить и перебирать пальцами. На минуту снять очки, скрывавшие ясные, шоколадные глаза, и коснуться губами длинных ресниц. Сколько всего можно было сделать, почувствовать. И от того, что все желаемое было невозможно, хотелось заскулить, как брошенный на улице пес.       Тихий смешок прервал мучительные фантазии парня, вернул в не менее жестокую реальность.       — В тетрадку смотри, а не на меня.       Нежно, без капли злобы или упрека. Обжигая дыханием покрасневшее от смущения ухо Рейты. Мужчина спросил, понимает ли оцепеневший студент, что он ему объясняет и, снова не дождавшись ответа, начал записывать цифры.       Мимолетно, не дав учителю сказать еще что-нибудь на непонятном математическом языке. Что-то тревожно мелькнуло в голове, но парень уже ничего не мог поделать с этим. Повернув голову мужчины к себе, Рейта прильнул к теплым, пухлым и до боли желанным губам, но тут же отстранился, словно получил ожог. Секундное помутнение рассудка потеряло свою силу, и на его место пришло ощущение ужаса от того, что он осмелился только что сделать.       Никогда еще тишина не казалась настолько тяжелой, способной своим грузом сломать Рейте хребет, если бы не мужчина сзади, который, замерев, не моргая смотрел куда-то на уровень шеи ученика. Ошеломленное выражение его лица парень не видел. Почему-то именно сейчас он изо всех сил старался найти смысл в тех символах, которые были написаны в тетради. Ему не оставалось выбора, как смотреть на исписанные листы бумаги, потому что он не был уверен в том, что будет делать, если повернет голову вправо и посмотрит на преподавателя: умолять о прощении, говорить, что это глупая шутка, или вопьется в его приоткрытые губы еще один губительный раз.       — Хорошо, решу сам... — чуть слышно прозвучал голос мужчины, который наконец-то пришел в себя и сел на стул рядом, пододвинув его так, что Рейте было теперь видно только затылок преподавателя.       С минуту парень ждал ответа, возмущений, словесной тирады, наполненной негодованием. Казалось, что прошло уже целое столетие, а мужчина все молчал, механично записывая очередные примеры.       Рейта мысленно воскликнул, что лучше бы он назвал его мусором, чем вот так безмолвствовал.       — Вы мне нравитесь, учитель, — осторожно произнес парень, будто в оправдание своим действиям, придвигая свой стул ближе, чтобы было видно, как мужчина осторожно прикусывает губу, хмурит тонкие брови. — Очень.       Ручка, бегавшая по клеткам бумаги, дрогнула и остановилась. Мужчина откинулся на спинку стула и помассировал веки пальцами, как офисный рабочий после долгой работы за компьютером. Этот жест парень часто видел, когда преподаватель уставал, сердился, волновался или испытывал все сразу, поэтому сейчас он осознал, что внутри его любимого мужчины тоже бушуют чувства, ревет целая буря эмоций, — только молодой человек не знал, каких.       — Пойми меня правильно, пожалуйста, — начал учитель, вежливо и так по-взрослому, что у Рейты сжалось сердце. — Хотя думаю, ты и так все понимаешь...       — Это отказ? — сухо перебив, спросил парень. Вести разговор на эту тему преподавателю было сложно, Рейта прекрасно заметил это.       Мужчина посмотрел в сторону студента, который в этот момент с удивительной смелостью не отрывал взгляда от его серьезного лица, но, не выдержав плохо скрываемого отчаяния в глазах Рейты, глянул в окно и утвердительно кивнул.       — Что ж... — хотел уже замолчать студент, чувствуя, как давно забытые слезы бессилия и злости на себя начали подступать к горлу, но очередной внезапный порыв отчаяния вырвался наружу, задребезжал в напряженной тишине комнаты. — Вот как. Даже лучше. Я признался, и теперь стало гораздо легче. Буду ухаживать за Вами еще сильнее и открытее. Даже если отказали — я стану таким обворожительным, что, в конце концов, Вы влюбитесь в меня по уши, — Рейта засмеялся, как можно громче, радостнее.       Мужчина, не обрывая, выслушал его и слабо улыбнулся, как можно беззаботнее.       В квартире снова повисла свинцовая тишина. Преподаватель уже не пытался дать студенту математических знаний, осознав, что, впрочем, не это от него хотели получить. Рейта уже не притворялся оптимистом и, без тени улыбки на лице, рассматривал то, как за окном медленно кружились крупинки недавно начавшегося снега.       Он впервые не ощутил веры в себя, свои слова и уверенности в том, что может добиться всего, стоит только ему захотеть.