«И вот зажегся луч, я вижу, онемелый, Восход серебряный и отблеск нимбов белый, И муки прежние угасли без следа»
Оскар Уайльд, «Vita Nuova*»
В Четвёртой жизнь течёт куда быстрее, всё здесь часто делается наспех, и все постоянно куда-то спешат, исключением являются только те случаи, когда в комнате остаётся меньше четырёх человек — тогда, кажется, и чай долго остывает, и сигареты выкуриваются медленнее, и время идёт неспешнее, хотя и проверить мне это пока не удаётся (мои часы всё ещё где-то спрятаны). Из-за отсутствия часов здесь нет какого-либо распорядка, все делают что хотят и когда хотят, лишь в перерыве на сон мнения многих сходятся, а если имеются совы, такие, как мы с Шакалом, то мы должны сидеть тихо и никому не мешать; изредка к нашему молчаливому обществу присоединяется Лорд, дожидающийся сходки картёжников, он даже пару раз пытался научить меня играть в покер, но с моей «выдающейся» памятью я попросту не могу запомнить нужные комбинации. То же касается и «ранних пташек», таких, как Македонский и Горбач: они, просыпаясь куда раньше всех остальных, должны вести себя тихо хотя бы до того момента, пока не будет бодрствовать большая половина стаи. Всё это, конечно, относительно. Тихо, в понимании Четвёртой, обойтись без разговоров и магнитофона, всё же остальное в твоём полном распоряжении. Жаворонком здесь будет Македонский — он встаёт с первыми лучами солнца и начинает заваривать всем кофе, затем просыпается Горбач и кормит Нанетту, после встаёт Чёрный и сразу уходит на пробежку, дальше Сфинкс, Волк, Лэри, Табаки и, наконец, я сама. Без нужды я редко встаю раньше обеда, поэтому Табаки мне постоянно приносит бутерброды и сосиски из столовой, их так же часто успевают съесть до моего пробуждения, но я успокаиваю огорчённого Табаки и говорю что-то вроде «ты пытался», только в более сочувственной форме. Однажды я даже успела перепугать всех своим долгим и неожиданно крепким сном, когда проспала в добром здравии до самого полдника — по моим расчётам это до четырёх дня, но и не всё так просто, ведь и спать я ложусь, как правило, к пяти утра, часто успевая пересечься с Утренней Пташкой Македонским и выпить с ним кофе (да, кофе бодрит меня не так, как должен). Натура я творческая, что поделать. Ночь была полностью в моей власти, по крайней мере, в пределах Четвёртой. Ночью я по-тихому властвовала в этом месте. Я переносила электрическую печь в прихожую и там заваривала себе чай, там же и рисовала, а иногда переходила в спальню и зарисовывала спящих состайников. Ещё только ночью я могла быть в ванне столько времени, сколько мне требовалось, но если душ я всё равно старалась принять как можно скорее, то на всё остальное, в виде умывания и прочего, я могла тратить очень много времени. Это в первую очередь касалось чистки зубов — я очень нервный человек, хотя по мне это редко заметно, но всё же — поэтому, скрывая свою пагубную привычку, я по несколько раз в день могла чистить зубы и делала это с особой тщательностью, и, естественно, эта привычка преследовала меня и в Доме, поэтому, даже когда я заваривала чай, то выходила в прихожую с зубной щёткой во рту, чтобы убедиться, что пока я там умываюсь, весь чай не выкипел и не залил весь пол. Иногда очень хорошо быть совой. В общем, ночь — это хорошее спокойное время, конечно, в пределах своей стаи; за её пределами, я уверена, можно сыскать себе неприятностей, как нечего делать. Слепой. Вот его я даже не знаю, куда можно приписать — в жаворонки или в совы, ведь он вполне может прийти к ужину и тут же лечь спать, а может залезть в постель вместе со мной. Он неприхотливый и в каком-либо режиме не нуждается, сон его также вещь непредсказуемая — он может спать до такой степени крепко, что никто из нас никогда не сможет его разбудить, даже если мы все объединимся, а может просыпаться от каждого шороха за коридорной дверью — хотя, наверное, это у него выборочное — он просыпается от того, что может быть опасным, важным — это, наверняка, ещё одно умение, которым должен обладать каждый вожак (я не удивлюсь, если это даже где-нибудь прописано). Но спал Слепой очень умиротворённо, лицо его было очень спокойным, каким в моменты бодрствования не бывало — этим он очень уж походил на Волка, или это Волк так походил на него (просто я чаще и ближе вижу спящего Волка, нежели Слепого). Также в Четвёртой не без своих правил, некоторые из них настолько же странные, насколько и каверзные, например, отсутствие любых видов часов, а есть и нормальные, общепринятые и что ни на есть логичные, к примеру, времяпровождение в душе — какого-то точного распорядка здесь нет и времени на принятие душа тоже (скорее всего, из-за отсутствия здесь часов), но мы все понимаем, что в душе нужно мыться быстро, и лично мне всегда нужно быть готовой к тому, что в ванную комнату может кто-либо зайти, благо обычно это может сделать лишь Слепой, и я снова и снова начинаю уверять себя, что его не просто так зовут Слепым. Хотя Слепой, пожалуй, единственный, кто может застревать в душе на несколько часов, и тут только остаётся гадать, что он там делает, возможно, что даже спит — проверять я уж точно не полезу. Душ для меня очень нервное занятие, поэтому я стараюсь помыться глубокой ночью, когда все уже спят (поэтому, в общем-то, ко мне только Слепой и умудряется зайти), но бывают и исключения, когда по каким-то причинам я иду в душ по утрам (что для меня утро, для остальных день), и тогда во мне включается страшный невротик, который позволяет мне побыстрее закончить с мытьём. Звенит звонок на полдник, а я только вышла из душа, — полдник придётся пропустить, не пойду же я на него с мокрой головой. За дверью слышится суматоха — все соскакивают со своих мест и бегут к еде, я же по-быстренькому вылезаю из душевой кабинки и так же быстро надеваю одежду, сверху для верности накинув банный халат, а на голову накрутив цветастое полотенце. Топот утих — все ушли. Я подхожу к одной из раковин и вытираю рукавом халата запотевшее зеркало. Я давно заметила, что начала стремительно худеть: костяшки на руках, кажется, вот-вот пронзят кожу, а черты лица и шеи стали более острыми и от этого ещё более женственными. И либо постоянное курение виной этому (ведь всем известно, что никотин ускоряет метаболизм), либо то, что я стала реже есть (что также из-за курения). В любом случае, я не слишком выделялась из своего коллектива — почти все жители Четвёртой были тощими, едва не дистрофичными, как Слепой, впрочем, в Доме нечасто встретишь чрезмерно упитанных людей. Выхожу из ванной в спальню, на первый взгляд казавшуюся совершенно пустой, но я уже заранее была готова встретить здесь вожака. Закрываю дверь, оглядываюсь: за столом сидит ещё не знакомый мне персонаж и раскладывает пасьянс, пальцы его увешаны перстнями, а из-за жилета виднеется цепочка с ключами и отмычками, видимо, это Стервятник, мне примерно так его и описывали. Он не поворачивается в мою сторону, но, зная, что он всё-таки вожак и, как его здесь кличут, Большая Птица, я не сомневаюсь, что он уже заметил меня. — Здравствуй, — говорит он, не оборачиваясь — что и требовалось доказать, — садись. Я подхожу к столу и послушно сажусь, рядом со мной стоит полный чайник чая — спасибо Македонскому, рядом со Стервятником — две плитки шоколада, и принадлежат они явно ему — в Четвёртой ничего вкусного долго не задерживается и так открыто не хранится. — Я Стервятник — вожак Птиц. — Я Талант, — сказать «и я живу здесь»? — О, наслышан о тебе, — он сгребает карты в кучу и поворачивается лицом ко мне, — ты очень замкнутый, ни с кем не знакомишься. «Знаете, мне мой вожак запретил заводить лишние знакомства». — А ещё я наслышан о твоих талантах — ты действительно много чего умеешь. Твои состайники постоянно твердят мне, что твой кофе самый лучший. Он замечает, как я уже довольно продолжительное время пялюсь на плитки шоколада, и кладёт их рядом со мной: — Угощайся. — Спасибо, — отвечаю я и шумно открываю одну из плиток, затем наливаю себе полную кружку чая и начинаю поглощать сладость. — Ну так, что скажешь? — Наверное, мои состайники правы. Им со стороны видней. — А что ты сам думаешь? К чему у тебя талант? — он с интересом наблюдает за мной, но это не мешает мне одну за другой поедать ячейки шоколада. Когда следует быть более скромным, этот потрясающий навык постоянно покидает меня. — Как говорится: «Талантливый человек талантлив во всём», — без ложной скромности отвечаю я и пожимаю плечами. Он смеётся тихо, шепотом, будто он может этим кого-то разбудить, затем снова поднимает взгляд на меня: — Слепой сказал мне примерно тоже самое. — Да? — дожевывая шоколад, не верю я. — Да, когда я спросил у него в чём ты талантлив, он ответил «во всём». Чёрт, неплохие у них там разговоры в столовой, по-видимому, я была там от силы раз десять за всё то время, что живу здесь. В любом случае, кто-кто, а вот Слепой знает лучше, чем кто-либо, талантлива я или нет, поэтому я молчу и пью чай — незаметно я уже умудрилась съесть первую плитку шоколада, поэтому вторую всё-таки стоит оставить стае. — Ты хороший мальчик, — подытоживает он, — я надеюсь, с тобой ничего не случится на первом. — Я тоже, — мало понимая, что он имеет в виду, отвечаю я. — Сделаешь Большой Птице свой знаменитый кофе? — Говорит он и расслабленно откидывается на спинку стула. — Да, конечно, — я улыбаясь и встаю с места. Когда прохожу мимо Стервятника, сидящего спиной ко мне, я натыкаюсь на незримую преграду — словно вошла в густой смог и тут же вышла из него. Я останавливаюсь, хмурюсь и оглядываюсь назад — позади ничего нет, как и вокруг, но пока я буквально торможу без причины, на меня оборачивается сам Стервятник, который уже потянулся к чаю, и удивлённо на меня смотрит, будто я заметила то, что никто и никогда раньше не замечал. Только вот что именно я заметила? — Ты и правда очень талантлив, — только и говорит он. Я уже хочу переспросить, не показалось ли мне, и по-видимому, оно не показалось, раз последовала такая реакция и такие слова, но меня прерывает грохот в прихожей. На мгновение мне даже кажется, что выбили дверь, но прежде, чем я успеваю как следует испугаться, в спальню на полном ходу въезжает Шакал: — Горшочек! — вопит он. — Ты всё ещё не был на моей выставке?! Сначала я удивляюсь, что выставка всё ещё работает, а потом мысленно негодую по тому поводу, что я и понятия не имела, где она проходила. Сконфуженно отвечаю Шакалу: — Нет, не был… — Скорей! — он хватает меня за руку и тянет за собой, я только и успеваю снять халат. — Надо успеть, пока не разобрали! Прости, Стервятник, — бросает он вслед, — но мне придётся его забрать. Он долго тянет меня за собой до самого первого этажа, криком распугивая прохожих, и приводит к одному из классов. Остальные косо глядят на нас, но быстро отворачиваются, будто такое было вполне приемлемо, но всё же следовало быть чуть потише. Я постоянно, скорее из привычки, извинялась перед теми, кого едва ли не не сбивал с ног Табаки, а он только и повторял, чтобы я перестала. Ну что мне делать, если именно так меня дрессировали многие годы? — Итак, прошу! — торжественно произносит он, открывая передо мной дверь и, когда я прохожу, закатываясь следом. В середине класса стоит несколько сдвинутых вместе столов, а на них, в самом что ни на есть прямом смысле этих слов, — куча хлама, — клянусь, это просто сборище никому не нужного барахла, которому скорей было место на свалке, нежели на столе в классе. Но Табаки явно так не думал, он аж светился от счастья, что позволил мне лицезреть его выставку. Я, чтобы лишний раз не расстраивать Шакала, прохожу вокруг экспозиции, с видом эксперта хмыкая и хмурясь. Затем делаю ещё один круг, время от времени нагибаясь к чему-то ближе. Честно, я верила, что в этом всё же есть какой-то смысл или хотя бы очарование, но ничего этого не было — эта была просто куча потрёпанных и поношенных вещей, которым самое место на помойке. Мало что из них можно было точно разглядеть и понять чем именно оно являлось, из самых явных проглядывался жесткий армейский ботинок на шнуровке, весь в грязи и с оборванной подошвой, и чёрная шляпа с погрызенными полями и облезлой лентой. Через некоторое время наигранного восхищения я отхожу в сторону на несколько шагов, не теряя надежды, что всё-таки смогу что-то там найти, но, ничего не найдя, спрашиваю у Шакала: — А что… — мне требовалось очень точно и аккуратно подобрать слова, — объединяет эти предметы? — Они все ничейные, — с гордостью отвечает он. — «Ничейные»? — переспрашиваю я. — Да, они никому не принадлежат. — Совсем? — я хмурюсь. — Совсем-совсем, — честно говорит Шакал. — Я обходил весь дом и спрашивал, кто хозяин этих вещей, но хозяина не находилось, и другие не видели эти вещи при ком-то другом раньше. Они просто были, и никто не знал, откуда они взялись. И так потихоньку-понемножку собралась целая коллекция ничейных вещей. — Ммм, — я поджала губы. Эта груда хлама даже как-то по-другому открылась мне, что ли. Конечно, поверить, что они совсем ничьи и хозяина у них никогда не было, я не могу, но если подумать, что эти вещи настолько старые, что их уже никто не признаёт, проникаешься почтением к этому барахлу. Только подумать, сколько всего они через себя пронесли до наших дней. Ай, люблю я всякую антикварную чепуху, ну вот что со мной делать. — Да, — наконец задумчиво говорю я, — в этом есть что-то интересное… — А то! — радуется Табаки. Мы ещё пару минут смотрим на эту кучу. Каждый думает о чём-то своём, но мне кажется, что мы думаем примерно об одном и том же: эти вещи всё-таки представляют какую-то ценность. Я всегда любила коллекционировать разные безделушки, вроде значков и фарфоровых фигурок, но я старалась не увлекаться слишком сильно и не начинать собирать и хранить всё подряд, как память, как почесть и как ещё что-нибудь, но чувствую, рядом с Шакалом сдерживаться мне будет всё трудней, как минимум, я никогда не смогу поддержать своих состайников, когда они в очередной раз решат избавиться от ненужного хлама и этим хламом окажутся вещи Табаки — в такие моменты я точно буду на его стороне. — Слушай, — тихо начинает он, аккуратно отвлекая от размышлений, — а почему ты сам здесь не был? — Я вообще редко выхожу из комнаты, — отвечаю я и продолжаю смотреть на коллекцию ничейных вещей. — Слепой сказал, что часто выходить из комнаты и заводить лишние знакомства опасно. Табаки опускает голову, а через несколько секунд молчания говорит непривычно серьёзным для него тоном: — Ты держись подальше от коридоров. И старайся не приходить на первый. Особенно рядом со Слепым. Теперь всё начинает казаться слишком странным и опасным. Слова Табаки - солнечного живчика Четвёртой - сурово подтвердили ранее сказанное Слепым. Если не довериться вожаку мой разум мог позволить - он же такой скрытный и замкнутый, чёрт знает что от него ожидать, то от открытого нараспашку Шакала разум не позволял мне отнекиваться. Держаться подальше от коридоров и от первого? Это вообще возможно? Я же так или иначе выхожу из комнаты, хотя бы чтобы сходить на занятия. Долго ли я смогу не столкнуться с тем, о чём говорят Слепой и Табаки?