Лгунья

Солнце вышло из-за туч. Воздух на улице сухой, пропитанный полынью и дорожной пылью, а так же сладкой ватой и попкорном в карамели - последствия недавно проходившей в городе ярмарки. Лучи, что еле-еле пробиваются из-за темных, плотно сдвинутых штор, неуверенно исследует нечто, плотно завернутое в одеяло. Неопознанный объект шевелится и потягивается, и вот уже на свет является макушка растрепанных волос. Девушка зевнет, опустит ноги на пол и нащупает пушистые тапочки, пройдет в ванную и включит горячую воду - встанет под обжигающие струи, нежная фарфоровая кожа покроется мурашками. Закончив, принимается чистить зубы - розоволосая склоняется над раковиной слишком низко, так, что пряди попадают в воду. Наспех вытрется, пойдет к комоду - она проходит мимо огромного зеркала, но оно почему-то завешено тканью. Выбирает первое, что попадется под руку - какая-то мешковатая кофта, темные джинсы и кеды, хотя на улице +23. Натянет одежду на себя, до ужаса помятую, и ее рука потянется к расческе, но девушка тут же в нерешительности отдернула руку и, схватив сумку, вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Юная особа ступает по лестнице, и ступени, хоть деревянные и очень старые, не скрипят под ее весом и, видимо, даже не прогибаются. Овен, или Ариес, как зовут нашу главную героиню, заглядывает на кухню и садится за широкий дубовый стол, за которым собралась вся ее семья. Отец, которому дашь лет пятьдесят пять, хотя ему всего сорок восемь, всегда смотрит куда-то в сторону, долго сидит перед телевизором, но, когда наступает реклама, он всегда спрашивает, что там произошло и почему. Он немногословен, любит выпить и боготворит свою дочь до безумия. На его лице глубокие морщины, волосы редкие настолько, что уже проглядывает макушка, да и те уже почти совсем посеребрила седина. Овен всегда относилась к своему отцу с особой нежностью и трепетом, ведь, хоть он и совсем уже взрослый человек, в его душе сидел ребенок, обделенный вниманием, и иногда нужно было этого ребенка будить. - Пап, ты новую рубашку купил? А тебе ничего, идет, - произносит девушка, протягивая руку за тостом и кивком благодаря маму, поставившую ей чашку чая. Она взяла черничный джем и щедро смазала им поджаренный хлеб. - Что, правда? - отец встрепенулся и весь приосанился, принимая довольно самодовольный вид. - Ну, еще бы, мне все идет, - сказал он с таким лицом, будто был самым пушистым и ласковым котом на земле. Мама хмыкнула и слегла пихнула его в плечо, возвращаясь к плите следить за кофе, которое они с мужем пили каждое утро вот уже на протяжении двадцати одного года. Ариес считает, что ее мама - необыкновенная женщина. Она всегда очень теплая, душевно и физически, от нее пахнет пудрой и у нее еще как-будто тело двадцатилетней хрупкой девочки. Это словно ходячий комок заботы и любви, и эта женщина знает все о том, как сделать блюдо до безумия вкусным, и еще она считает, что день, проведенный без объятий со своими родными, проведен в пустую. Она может часами висеть на телефоне, болтая о заготовках на зиму. И родители любили друг друга, нежно и трепетно, тепло и заботливо, словно бы дополняя друг друга. Возможно, это была такая же привычка, как из сотни тех, что преследуют нас всю жизнь - например, загадывание желания в 11:11 или подъем с утра только с правой ноги, кто знает, но главное, что у них было то, из-за чего они вообще каждое утро просыпались - их дочь. Овен, дожевав свой завтрак, вышла из дома, почему-то проигнорировала автобус, остановившийся возле ее дороги, и решила дойти до школы пешком. Мимо нее проехал скейтер, и, сильно толкнув ее в сторону, поехал дальше, не удосужившись извиниться. Девушка растерялась и поклонилась ему в сторону, извиняясь и ругая себя за неуклюжесть. Автобус, снова показавшийся на дороге, проехал по луже и окатил Ариес с ног до головы из лужи, оставшейся после вчерашнего дождя. Молодая особа в ужасе оглядела себя и проблеяла неясные извинения в сторону укатившей машины. Смахнув какие-то капли, что, впрочем, не сильно помогло, она подошла к школьной поляне - там, на зеленой, уже немного пожухлой, но все же сочной траве лежали разношерстные школьники - вот тут, у входа в столовую, сидели баскетболисты, недалеко от них, на ступенях, черлидерши, на большом мраморном столу расположились фрики или всякие хипстеры, Овен в этом не особо разбиралась, но еще были всякие отличники, гопники, пловцы, популярные девчонки, непопулярные девчонки, дети, выпускники... Девушка проскользнула мимо всех них, прикрыв половину лица учебниками, но этого и не требовалось, потому что в школе, в которой она учится с первого класса, никто, кроме старой технички, ее дальней родственницы, не знал ее имени. Для всех она была словно пятно - иногда Ариес проплывала мимо каких-то компаний и людей, и этим людям казалось, что это не человек прошел мимо них, а сквозняк залетел в класс из открытой двери. О ней знали две вещи: она умеет дышать и не умеет одеваться. К Овну никто никогда не тянулся, не спрашивал совета, не писал в личные сообщения в Фейсбуке, ни о чем не просил и ни о чем не разговаривал. Иногда девушку просили отнести журнал в учительскую, и она почему-то извинялась и делала это. Ее просили полить цветы - она извинялась и делала. Ее просили не появляться рядом с кем-либо - она извинялась и делала. Ариес не отличалась ни хорошей внешностью, ни усердной учебой, ни каким-либо еще талантом - она просто зачем-то приходила в школу каждый день, и каждый день выглядела и вела себя абсолютно одинаково. - Эм, прости, а ты с нашего потока? - наверное, самое частое обращение, которое она слышала по отношению к себе. Ни имя, ни фамилия, ни прозвище, а лишь одно это "Эм, прости..." и стало ее вторым Я. Не сказать, чтобы Овен сильно сопротивлялась. Ее, наверное, даже устраивал такой расклад - при любом другом она впадала в оцепенение и погружалась в бесконечный, глубокий стыд. Вот и сейчас учитель истории, поискав ее взглядом по классу, кивком головы подозвал к себе и попросил отнести прочитанные книги в библиотеку. "Извините", сказала Овен, взяла три учебника и пошла на четвертый этаж. Вообще, у них была довольно большая школа, и потому казалось, что в ней всегда как-то удивительно пусто - наверное, так было из-за учеников, которым никогда не было никакого дела до друг друга. И за это Ариес, пожалуй, и любила это место - если ты не хочешь, чтобы тебя замечали, так и будет. Девушка переступила порог лестницы, и ей показалось, что что-то появилось за ее спиной, и потому она в ужасе вздрогнула, ведь резкие звуки и движения - это то, чего она боялась больше всего на свете. Бывало так, что стояла она, допустим, перед двумя девушками, громко разговаривающими между собой, и прекрасно это осознавала, но, как только одна из них проходила мимо Овна, она вздрагивала или чуть не подпрыгивала. Бывало так, что при быстром беге она боялась своих волос, мелькнувших где-то сбоку. Но сейчас, в общем-то, она довольно быстро успокоилась, а потому просто пошла вперед и рука ее уже потянулась к двери библиотеки, как в следующую секунду произошло то, что заставило ее разжать руки и посыпаться книги на пол. Розовые, отливающие на солнце золотым и собранные в тугой хвост волосы рассыпались по ее хрупким плечам, и она сразу почувствовала их аромат - вишни и еще каких-то ягод. Она оглянулась, и в последний момент заметила высокого рыжего паренька с ее резинкой для волос в руках. Он махнул ею в воздухе и тут же пошел прочь, мгновенно затерявшись среди школьников, спешащих на обед. Сердце Ариес пропустило глухой удар, и она, опомнившись от шока, собрала упавшие книги и зашла в библиотеку, впрочем, сразу забыв, зачем она туда зашла. Что-то промычав, Овен побежала в школьный туалет, где висело большое зеркало, и то, что она увидела, заставило ее закрыть лицо руками, а плечи мелко задрожать. Она ненавидела распускать волосы: ей всегда было ужасно не комфортно, да и вдобавок ко всему казалось, будто она пытается состроить из себя красавицу. Так же она ненавидела свои кудряшки: их не мог взять ни один выпрямитель, а расчесанными они выглядели еще хуже, чем обычно. Девушка начала хаотично шариться в своем рюкзаке, надеясь отыскать какую-нибудь резинку или ленту, чтобы завязать их, но тут вдруг услышала, как маленькая девочка, выходящая из туалета, прошептала другой: "Какие волосы красивые...". Овен опустила руки и тупо посмотрела на кафельный пол, что-то обдумывая. А потом, с чем-то соглашаясь, кивнула головой и, схватив рюкзак, пошла на занятия. Нет, это не было чудесным преображением: первые красавчики школы не оборачивались вслед, красавицы не начали завидовать, однако это было что-то, что заставило ее подумать: "Почему бы нет?". Это была маленькая победа над собой, вроде тех, когда мы вовремя ложимся спать. Ариес казалось, что вместе с этой резинкой, стянутой незнакомцем, надломились оковы, не позволяющие ей чувствовать себя нормальной. Она не задавалась вопросом, зачем он это сделал, сразу как-то подумала, что, наверное, не специально, потому что Овен не могла понять, что кто-то вообще может думать о ней или о ее внешнем виде. Шла ее семнадцатая осень. Густая, душная, всепоглощающая и одинокая. Когда переживаешь насилие, монстры, которые приходят к тебе по ночам, кажутся практически безобидными. Они обдают твое тело холодом своих щупалец, подминают под себя, утаскивая в глубокую, беспробудную тьму. Они вырывают твой хребет и ломают каждую косточку по очереди, и лишь затем, чтобы следующей ночью снова их все сломать. Лязг кандалов, кажется, навсегда станет самым верным будильником Овна, а мелькание зеленых волос - самым страшным кошмаром. Бежать некуда, малышка, ведь от себя не убежишь...