утопия в ближнем

Сводит с ума. Неебически сводит меня с ума. Романа до предела возбуждает запах крови Питера. Не такой как у всех людей или других непонятных тварей. Горьковатый, с привкусом сырости лесных зарослей и падшей листвы. Той, по которой мягкие лапки дикого зверя ступают в полнолуние. Той, по которой ходят все, кто только может, но следы остаются только волчьи. Только Питера. Сводит с ума. Неебически медленно и больно сводит меня с ума. Когда звериная челюсть рвется наружу из человеческой плоти, когти прорезаются сквозь костяшки, шерсть отдельными рваными лохмотьями проступает на спине, зубы заменяют острейшие клыки, а весь человеческий покров мяса, мышц и крови падает на белый снег, контрастируя и смешиваясь в непонятную массу, резкие запахи бьют по рецепторам с такой силой, что начинает кружиться голова, подкашиваются ноги и хочется курить. Роман все еще держится из последних гребаных сил, чтобы не укусить слишком неебически дорогого ему человека. Я сошел с ума. Заключение слишком въелось в черепную коробку. Роман проигрывает схватку с желаниями всухую, отдавая верхнюю ступеньку пьедестала гребаному устройству его непонятного организма. Иногда, даже когда ты делаешь отработанные до автоматизма действия, стоит сохранять спокойствие и равномерное дыхание, чтобы не допустить ошибок или не оступиться. Оступиться, а потом целую вечность падать вниз, в какую-то бездонную пропасть. Когда рука непроизвольно дергается, острое лезвие бритвы задевает кожу, вспарывая ее, давая волю вишнёвым крупным каплям, выкатится наружу, при этом не забывая задеть такие натренированные рецепторы Романа. Реакция не ждет. И он знает, что терпения больше нет. Царапина получается довольно растянутой и глубокой, почти в полщеки, не учитывая факта, что порез сделан гребаным бритвенным станком. Бордовая жидкость все ещё продолжает выступать сквозь прорезь, и Питер уже хочет убрать капли влажными подушечками пальцев, но чувствует, как его рука оказывается в крепкой хватке длинных худых пальцев и видит перед собой только безумные прозрачные глаза. Язык быстро слизывает капельки по направлению раны. Пытаясь сделать не больно, а приятно. Обоим. Рука находится на талии Романа, прижимая ближе, делая воздух вокруг них слаще. Питер на грани, а может уже за ней. Он ладонями обхватывает впалые скулы брюнета, все также тщательно вылизывая каждый миллиметр порезанной щеки, иногда переходя на скулу и шею. Это происходит так резко, что Роман вздрагивает, пугается, что сделал то, чего так боялся. Заостренные клыки проходятся по шее, где-то под ухом, не сильно, только немного щекоча цыгана. Но безумные глаза заглядываю в те, что напротив его и не видят ни капли страха или отвращения. Он видит того самого парня, которого не может отпустить ни на шаг от себя уже с полгода. Роман продолжает проходиться влажным языком по лицу парня, иногда, заменяя мазки на поцелуи, такие резкие и быстрые, что почти неуловимые, почти невесомые. Но целовать страшно, как и прикасаться каждый раз к этой хрустальной коже. Поцелуй приходится на уголок губ брюнета, и время останавливается для Романа, когда чувствует шершавые покусанные губы на своих холодных мягких губах. Мне пора в психушку, но я выпотрошу все свои внутренности и вспорю свои вены, абсолютно все, что есть в моем теле, если там не будет его.

П и т е р а.