Worship You.

******* - Смотри-смотри, БиАй. - От Чживона пахнет приторной жвачкой, а еще он, как обычно, наваливается на него всем телом и хватается рукой за его колено. – Скажи, классная? Ханбин поднимает глаза от экрана телефона и смотрит на девушку: большие карие глаза, длинные волосы, выкрашенные в рыжий цвет, пышная грудь, выглядывающая из глубокого выреза форменной блузки. Новенькая, перевелась к ним пару дней назад, и все это время Чживон пускает на нее слюни, зачарованно таращась на ее круглые коленки и капризно надутые губы, щедро намазанные той мерзкой херней, которую одноклассницы зовут «тинтом». Ханбин переводит взгляд на Чживона: тот таращится на нее во все глаза и выглядит абсолютным идиотом. - Ничего, - обтекаемо отвечает БиАй. Хён переводит на него взгляд и возмущенно восклицает: - Ничего?! Чувак, ты видел, какие у нее сиськи? - Видел, сиськи как сиськи, - отзывается Ханбин. Он насмешливо щурится. – Уверен, что в Штатах ты, Ким Бобби-ши, видел и получше. - Я ее завалю, - самодовольно говорит Бобби. – Вот увидишь, в конце недели она точно будет стонать, пока я буду трахать ее прямо в классной комнате! - Не надо трахать ее в классной комнате, - морщится Ханбин. - Почему это? – смеется Чживон, и на секунду Киму кажется, что в его глазах мелькает нечто такое, отчего по коже пробегает легкая дрожь. Но все это лишь игра воображения, потому что Бобби по-дурацки улыбается и повторяет: - Почему? Или наш вечный девственник Ханбин-и наконец-то на кого-то запал? Что, нравится тебе Соён, признавайся! - Нет, просто в конце этой недели я буду дежурным, и мне совершенно не хочется оттирать твою сперму или найти за партой ее грязные трусы, - говорит Ханбин и ждет. Чживон не обманывает его ожиданий, потому что краснеет до кончиков ушей, и БиАй, не выдержав, начинает громко смеяться, глядя на его пунцовое лицо. - Дурак ты, Ханбин, - вздыхает Бобби. – Как ты говоришь, «не буду спать с кем попало, потому что дождусь свою истинную любовь»? – Он смотрит на него с нескрываемым скепсисом. – А что если ты ее встретишь лет в сорок? В пятьдесят? Так и будешь вечным девственником, который дрочит на красивых девчонок из «Пентхауса»? - Из «Плейбоя». - На мгновение БиАю становится немного обидно, но он подавляет это мимолетное чувство и пожимает плечами. – Значит, тогда и встречу. Я же не стою у тебя над душой и не запрещаю трахать все, что движется. - Я за тебя переживаю, друг, - цокает языком Чживон и, положив руку ему на плечо, вновь наваливается на него всем телом. Он, кажется, совершенно не знаком с таким понятием, как «личное пространство», и Ханбин невольно вздрагивает, чувствуя, как пальцы хёна сжимаются на его колене. – Из-за всех этих твоих христианских заморочек ты вообще на девчонок не смотришь! У нас сейчас самое прекрасное время, цветущая юность и все такое! И на что ты ее тратишь? На то, что пропадаешь в церковном хоре и читаешь дурацкие комиксы про Сорвиголову и Микки-Мауса! - Эй, не наезжай на Микки-Мауса, - предостерегающе отзывается Ханбин. –Насчет Сорвиголовы я еще готов промолчать, но не посягай на Микки и его друзей! - Тебе, мать твою, восемнадцать лет, - вздыхает Бобби, - а ты ведешь себя так, будто уже давно на пенсии выращиваешь гардении. Да на тебя куча девчонок слюни пускают, только помани – сразу перед тобой ноги раздвинут. - А ты откуда знаешь? – в душе появляется нечто, похожее на гордость. БиАй одергивает себя и вопросительно смотрит на Чживона. Тот пожимает плечами и отвечает: - Я же не глухой. Только и разговоров о том, какой ты «милый», «очаровательный», «с такими красивыми губами и глазами грустной горной лани». - От последней метафоры Ханбина пробирает смех, и он утыкается в плечо Бобби, сотрясаясь от беззвучного хохота. Тот ощутимо тыкает его пальцем под ребра и добавляет: - И, конечно, какая у тебя классная улыбка и заразительный смех. - Что-то в его голосе кажется Ханбину странным, и он поднимает голову, встречаясь с хёном глазами. Тот выглядит непривычно мрачным, но, поймав взгляд БиАя, моментально корчит дурацкую рожицу и изображает рвотный рефлекс. Ханбин вновь улыбается и толкает его локтем в бок: - Ты просто мне завидуешь, придурок. - Вот увидишь, я ее завалю, - твердо заявляет Чживон. – И принесу тебе ее трусики в качестве доказательства. - Оставь их лучше себе, - вздыхает Ханбин. – Вдруг мама опять возьмет все белье в стирку, и тогда они тебе точно пригодятся. - Ах, ты… - начинает было Бобби, но его прерывает подошедший Юнхён: - Какие еще трусики? - Ты украл у кого-то трусики? – оживляется Донхёк, выглядывая из-за его плеча. Чжунэ закатывает глаза: - Хён, зачем тебе женские трусики? Ты что, какой-то озабоченный извращенец? - Может, ему в них удобно? – делает очередное рациональное предположение Чану. Бобби со всей силы бьет кулаком по столу и в сердцах выпаливает: - Да пошли вы, придурки! Нет у меня никаких трусиков, я возьму их, когда трахну одну классную девчонку, в качестве доказательства для Ханбина! - Ты хочешь подарить Ханбину чужие женские трусы? – округляет глаза Чжинхван. – Тебе не кажется, что это уже клиника? - Подари ему что-то нужное, - поддакивает Чжунэ. – Например, носки или крем для бритья. БиАй смотрит на пунцового Чживона, открывающего рот как выброшенная на берег рыба, и начинает смеяться, уронив голову на сложенные руки. Юнхён и Донхёк громко хихикают, а Бобби толкает его локтем в бок и обиженно бормочет: - Идиоты, у вас просто нет секса, вот вы и завидуете! - И женских трусов у нас тоже нет, мы еще и поэтому завидуем, - подает голос Чану, и они с Чжинхваном прыскают со смеху, давая друг другу «пять». Чживон начинает громко пререкаться, шумно, так что даже его зазноба Соён перестает болтать со своими подружками и удивленно косится в его сторону умело подкрашенными глазами. Ханбин смотрит на раскрасневшееся оживленное лицо Бобби и думает, что новая местная королева красоты явно не будет особо ломаться. Стоит Чживону улыбнуться так, как умеет только он, ярко, заразительно, как любая девчонка сразу свалится к его ногам как подкошенная. БиАй качает головой и отворачивается, утыкаясь взглядом в раскрытый учебник. Ким Чживон перевелся к ним два года назад, и Ханбин до сих пор помнит, каким он был непривычным и выбивающимся из общей реальности. Загорелый, с яркой белоснежной улыбкой и ожерельем из ракушек на шее, он сказал, что в Штатах его звали «Бобби», что он любит хип-хоп и что ему нравятся комиксы и красивые девушки. Ханбину тоже нравилось все вышеперечисленное, но почему-то он был уверен, что они с новеньким не найдут общих точек для соприкосновения. Уверенность испарилась, как только Чживон уселся на край его парты во время обеденного перерыва и, ткнув пальцем в лежащий на столе комикс, сказал: - Мне не нравится Джин Грей. Циклопу больше подошла бы Шельма, вот она реально классная. БиАй понял, что они подружатся. Ему тоже не нравилась Джин Грей, эта рыжая мэрисьюшная стерва, которая превращала сюжет в самый настоящий мексиканский сериал и выпила немало крови у такого крутого парня, как Росомаха. Прошло всего два года, но такое ощущение, будто он знает Чживона всю свою жизнь. Яркий, обаятельный Ким Бобби относится к жизни легко и просто. У него целая армия поклонниц, куча девочек на одну ночь, о которых он любит рассказывать Ханбину, когда они рубятся в приставку у него дома, и странная привычка прижиматься к нему слишком интимно, так что БиАя будто окатывает жаркая волна. У Ханбина строгие родители, мечтающие вырастить из него примерного христианина и достойного члена общества, воскресная школа по выходным, дядя-священник, который проводит службы в местной католической церкви, и целая тетрадка текстов песен, в которых есть мат и другая порицаемая родителями дьявольщина и которые видел только Чживон. Бобби говорит, что ему давно пора выступать в андеграундных клубах, потому что это больше, чем круто, и придумывает ему прозвище «БиАй», потому что это «звучит стильно и загадочно». Ханбин представляет себя перед ликующей толпой, зачитывающего все то, что скопилось у него в глубинах души, и испытывает безумное желание воплотить фантазию в жизнь. Но потом перед глазами возникает суровое лицо отца и расстроенное – матери, его властный голос и ее руки, сложенные на груди, и желание испаряется, как дождевая вода под лучами солнца. Чживон бесится и заявляет, что все это чертова хуйня. Ханбин дает ему подзатыльник и говорит, что он ни черта не знает. Хотя в глубине души согласен с ним на сто процентов. - Ханбин, зуб даю, что скоро принесу тебе ее трусы! – Чживон толкает его в плечо и показывает взглядом на Соён. – И потом мы наконец-то найдем тебе подружку! - Жду с нетерпением, - усмехнувшись, отвечает БиАй. Взгляд невольно цепляется за острые ключицы Чживона, проглядывающие сквозь незастегнутый воротничок рубашки, почему-то становится стыдно, и Ханбин поспешно отворачивается, глядя на стоящую у дверей Соён. Кто знает, возможно, именно она станет «той самой» для любителя непродолжительных связей Чживона и у них получится что-то серьезное. Будут ходить на свидания, вместе обедать, она будет приносить ему бенто, называть противными сладким прозвищами типа «Бонбони-Чживонни» и обнимать его тонкими наманикюренными руками. Ханбин представляет себе Бобби в обнимку с Соён, воркующего и присюсюкивающего, и становится на редкость противно, так что он невольно морщится и вновь утыкается взглядом в экран телефона. Он примет любую девушку Чживона. По крайней мере, старательно себя в этом убеждает. ******* - Твой отец говорит, что ты делаешь большие успехи в учебе, - дядя смотрит на него ласково и покровительственно. У него спокойные светлые глаза, похожие на безмятежную морскую гладь, в которых не малейших признаков волнений или душевных потрясений, и Ханбин думает, что иногда завидует дяде Сынхвану, который существует вне мирских забот и тревог. Он священник, любимый прихожанами и почитаемый среди остальных священнослужителей, достойный и благочестивый человек, который всегда готов помочь страждущему и прийти на помощь несчастной заблудшей душе. Дядя одергивает воротничок рубашки и, наклонившись, треплет его по плечу. - Это так здорово, Ханбин-а, что ты не поддаешься дьявольскому искушению и сохраняешь душевную чистоту. - Голос дяди звучит гулко и убаюкивающе, и БиАй сонно моргает, пытаясь стряхнуть с себя подступившую дремоту. Проходящие мимо пожилые дамы почтительно кланяются дяде, на что тот мягко улыбается и вновь поворачивается к Ханбину. - Папа сказал, что тебе нужно помочь с какими-то бумагами, - говорит БиАй и вдыхает исходящий от него запах трав и меда. Запах такой же уютный и убаюкивающий, как и все, что связано с дядей, и Ханбин вновь пытается справиться с дремотой. - Да, точно, мне нужно помочь с кое-какими финансовыми документами, - кивает дядя. – Твой отец говорит, что ты великолепно во всем этом разбираешься, а я, если честно, в таких вопросах полный профан. Ханбин едва не говорит, что для таких вещей следует пригласить опытного бухгалтера, а не старшеклассника, пусть и с неплохими способностями к расчетам. Но, глядя в безмятежные глаза дяди, он понимает, что тому просто безразлично на все эти прозаические жизненные реалии. Потому молча кивает и искренне надеется, что от него потребуется лишь пересчитать пару цифр. Дядя вновь улыбается и поднимается со скамьи. - Подожди меня здесь, - говорит он. – Я поищу нужные бумаги. Госпожа Сон так далеко их убрала, так что придется как следует постараться, чтобы их найти… Он продолжает бормотать себе под нос, плавно шагая по проходу. Ханбин громко зевает и скользит расслабленным взглядом по полутемному помещению: маленькая церквушка практически пуста, не считая худощавой старушки в ярко-зеленом бархатном платье, которая, прикрыв глаза, тихо дремлет, склонив голову на грудь. Ханбин елозит спиной по неудобной деревянной скамье и поднимается, разминая затекшие плечи. Он проходит мимо однотипных неудобных скамеек и подходит к трибуне, на которой стоит букет белых цветов. Взгляд падает на покрытую ажурной резьбой исповедальню: когда он был совсем маленьким, он любил прятаться в ней от родителей, садился на низкую, оббитую синим бархатом скамеечку и пытался заглянуть в решетчатую перегородку. Ноги сами несут Ханбина в крошечный закуток, и он захлопывает дверь, оглядываясь и вдыхая запах старого дерева и чего-то сладковатого и пряного. Исповедальня осталась все той же, сам же БиАй вырос, и теперь скамеечка, которая раньше казалась такой большой и внушительной, оказывается тесной и весьма неудобной. Ханбин проводит рукой по резной стене и вздрагивает, когда слышит громкий стук и шорох: кто-то, желающий исповедоваться, заходит внутрь и крепко захлопывает за собой дубовую дверь. Надо поскорее уходить, ведь кто-то действительно пришел сюда, чтобы поделиться сокровенным, думает Ким и уже поднимается со скамейки, когда внезапно за перегородкой раздается знакомый хрипловатый голос: - Святой отец, вы здесь? У Ханбина возникает ощущение, будто его только что хорошенько приложили головой о крепкую дубовую стенку, прямо о резные барельефы с завитками и узорами. Почему-то колени подкашиваются, и БиАй оседает обратно на скамейку, а за перегородкой Чживон, надежно скрытый от его глаз, вновь повторяет с нескрываемым нетерпением: - Святой отец? Сердце колотится так быстро, будто вот-вот вырвется из грудной клетки наружу, и Ханбин глубоко вдыхает, ощущая, как грудь сжимается от странного предчувствия. Надо уходить, уходить, как можно скорее, бьется в его голове лихорадочная мысль, и БиАй, облизав пересохшие от волнения губы, говорит, старательно понижая голос: - Да, сын мой. Как тебя зовут? Что привело тебя сюда? - Называйте меня Боб, - хмыкнув, отвечает Чживон. - Звучит загадочно, согласитесь? Как в какой-нибудь глупой голливудской комедии. Вы заметили, что в таких фильмах всегда есть какой-нибудь Боб, и, как правило, он либо очень глупый, либо маньяк с обрезом в руках? Бобби несет полнейшую ерунду, но по его напряженному, деланно веселому тону Ханбин понимает, что он нервничает и боится. БиАй открывает рот, чтобы прервать вдохновленные рассуждения хёна о шедеврах американского кинематографа, как вдруг Чживон прерывисто вздыхает и, помолчав пару мгновений, обреченно говорит: - Знаете, святой отец, я грешен. Нужно что-то сказать, лихорадочно думает Ханбин, но он, черт возьми, ничего не знает о подобных обрядах. В голове всплывают сцены из просмотренных кинофильмов, и он, кашлянув, заявляет, стараясь, чтобы голос как можно больше напоминал убаюкивающий баритон дяди Сынхвана: - Все грешны, сын мой. Я выслушаю тебя и дам достойный совет. Давай же, поведай мне, что гложет твою душу, я постараюсь помочь тебе найти путь к свету. Звучит на редкость пафосно, и, по мнению Ханбина, неправдоподобно, но, кажется, Бобби совсем не разбирается в подобных вещах. Хён вновь громко вздыхает, и БиАй слышит его шумное напряженное дыхание. - Я вообще не люблю такие вещи, знаете, я не особо в них верю, но мне больше не с кем об этом поговорить. - В голосе Чживона нет привычных ноток веселья, и сердце Ханбина сжимается, когда он думает, что в жизни его лучшего друга есть нечто такое, что он не решается доверить даже ему. – Это такое дело… Я люблю… Соён. Он любит эту тупую кривляку Соён, думает БиАй и сжимает руки в кулаки, больно царапая ногтями ладони. Черт возьми, Чживон может любить кого угодно, это же его естественное право, но почему у Ханбина сейчас такое ощущение, будто его вот-вот вывернет наизнанку. Сама мысль о том, что придется видеть, как Соён вешается на Чживона, как она его целует и трогает своими ухоженными худенькими ручками, вызывает у него странное болезненное чувство, и БиАй морщится, зажмуриваясь и прикусывая нижнюю губу. Черт возьми, почему он… - Я люблю своего лучшего друга, - полушепотом заканчивает Чживон. – И я, святой отец, совершенно не понимаю, что мне делать с этим дальше. У Ханбина возникает ощущение, будто его только что окатили ушатом кипятка. Становится жарко и душно, так что воздух испаряется из легких, а в глазах темнеет, и он хватается руками за скамейку, царапая ногтями тонкую обивку. - Я его как увидел, так сразу пропал. - Голос Чживона доносится до него будто сквозь пелену. – Никогда до этого не думал ни о ком в таком смысле, ну, я про парней, понимаете? А он просто такой… такой… Он замолкает и тяжело выдыхает. Тонкая футболка прилипла к телу, противно холодя кожу, но Ханбин не может даже пошевелиться. БиАй обычный. В нем нет абсолютно ничего примечательного и интересного, он скучный мальчик из образцово-показательно христианской семьи, прячущий от родителей тетрадки с малоприличной лирикой и всего пару раз в жизни пробовавший алкоголь, на дне рождения Чжинхвана. Но Чживон произносит его имя так, будто он нечто неземное и совершенное, бесценное и уникальное, и сердце в груди стучит слишком быстро, как будто он только что пробежал пару кругов по школьному стадиону. Он жадно вглядывается в очертания чужой фигуры, скрытой плотной решеткой, а Бобби продолжает свистящим сбивчивым полушепотом: - Он же думает, что я к нему просто как к другу отношусь, что у меня куча девчонок и я трахаю их каждый вечер, потому что я сам ему так рассказываю. - А в реальности? – у Ханбина севший, совершенно не похожий на его обычный голос, и это хорошо, потому что меньше всего ему сейчас хочется, чтобы Чживон узнал его в молчаливом «священнике». - А в реальности я ни с кем из них не трахался, - невесело хмыкает Бобби. – Просто не могу. Я же первый раз переспал еще в шестнадцать в Штатах, с девчонкой по имени Мелисса. Знаете, такая белокурая пляжная девчонка, с кучей фенечек на запястьях и с шоколадным загаром. Я, помню, поставил ей засос на шее, а она в отместку расцарапала мне спину. Все вообще было так неловко и глупо, но зато легко. А с остальными теперь ничего не получается, а все потому, что я всегда на их месте видел Ханбина. Это все похоже на какой-то странный сон. БиАю кажется, что стоит ущипнуть себя за руку, как тесная исповедальня исчезнет, как дым в нагретом летнем воздухе, а он окажется в своей кровати, укрытый пледом в шотландскую клетку. Ногти с силой царапают кожу, оставляя алые следы, и Ханбин вдыхает пахнущий старым деревом воздух, слушая сбивчивый шепот Чживона: - Черт возьми, я так его хочу… - голос хёна низкий, проникающий, кажется, под самую кожу, и низ живота наполняется жаром, когда Бобби выдыхает, отчаянно и надрывно. – Он такой красивый, вы себе не представляете… Я, когда первый раз девчонку пригласил на свидание, думал, что это пройдет, что это чувство к нему просто мимолетное и временное, но, черт возьми, как только она застонала, я сразу подумал, как было бы здорово, если бы он вот так стонал подо мной. У него такой голос звонкий и чистый, и я бы ловил эти стоны с его губ, ох, боги, какие же у него губы… Ханбин прикусывает те самые губы практически до крови, потому что напряжение внутри становится практически невыносимым, оно разрывает его на части, и каждое слово Чживона отдается во всем теле болезненной вспышкой. - Я хочу, чтобы он кричал, когда я его трогаю, хочу увидеть его развратным и открытым в своем возбуждении. Он всегда такой серьезный и сосредоточенный, у него очень «правильная», - слово «правильная» Бобби произносит с легкой издевкой, – семья, и ему разрешается, разве что, дышать и ходить в воскресную школу, и каждый раз, когда он начинает говорить мне о благочестии и прочих вещах, которыми ему промыли голову родители, я хочу заставить его почувствовать себя грязным и грешным. Я хочу, чтобы он начисто позабыл всю эту хрень о «целомудрии» и «чистоте помыслов», чтобы он стонал и выгибался, когда я его касаюсь везде, где раньше было нельзя. Знаете, я все время хочу к нему прикоснуться. Он думает, что это просто потому, что я люблю скиншип и объятья, но на деле я хочу быть к нему так близко, как только возможно, и, черт его дери, как он не чувствует, что порой у меня стоит так, что вот-вот прорвет штаны? Он не замечает. Потому что Чживон каждый раз утыкается носом в его шею, и его дыхание щекочет чувствительную кожу, отчего по всему телу проходит дрожь. Шея – это его «та самая» зона, одно касание к которой заставляет Ханбина практически терять чувство реальности, и сквозь пелену в сознании в голове возникает мимолетная мысль: а что если Бобби знает и все это время просто… - Мне хочется, чтобы он просто терялся в ощущениях, когда я буду трахать его везде, везде, черт возьми, да я хочу нагнуть его везде, где только можно и нельзя! - Голос Чживона срывается, и Ханбин зажмуривается, потому что картинка слишком яркая и смущающая. Он сглатывает, ощущая на языке вязкую слюну, и тихо спрашивает, машинально царапая ногтями бархатную обивку: - А что если он откажет тебе? Вдруг он однажды догадается, что ты… - Это настолько стыдно, что БиАй не справляется с нахлынувшими эмоциями и сдавленно продолжает, вытирая со лба выступивший пот. – Что ты хочешь сделать с ним нечто настолько грязное? Что ты в реальности просто хочешь предаться с ним греху? - Я не хочу предаваться с ним греху, святой отец, - Чживон говорит это устало и как-то безнадежно. – Я, конечно, больной подросток со спермотоксикозом, я хочу трахаться всегда, и, конечно, я хочу трахаться именно с Ханбином. Но я его люблю, понимаете? Люблю так сильно, что это будто сжигает меня изнутри, это больно, больно физически. Когда любишь того, кого можно, то тебе легко и здорово. Когда любишь того, с кем никогда не сможешь быть, это чувство проникает тебе под кожу и разрывает тебя изнутри. Я не мастер объяснять, но… - Он замолкает, и Ханбин физически ощущает исходящее от него напряжение. – Я люблю Ханбина. Но никогда не скажу ему об этом, потому что боюсь потерять. Понимаете? Ханбин понимает. Мысли в голове путаются, воздух в легких испаряется быстро, как под палящим солнцем, а член болезненно давит на ширинку, потому что слова Чживона, грязные, неправильные и, несомненно, греховные, действуют на него как жаркий дурман. - Спасибо, что выслушали, святой отец, - нарушает молчание Бобби. – Мне… стало полегче, что ли. Пожалуй, я приду к вам еще, если вы не против. - Я не против, - хрипло отвечает Ханбин, сжимая руки в кулаки и опуская голову. Чуть помедлив, он добавляет: – Будь сильным, сын мой. Я отпускаю тебе твои грехи. - Аминь, - хмыкает Чживон, и БиАй слышит тихий шорох, затем громкий стук двери. Некоторое время он сидит молча, буравя отсутствующим взглядом резную деревянную поверхность. В ушах все еще гулом звучит хриплый шепот хёна, и Ханбин закусывает нижнюю губу, не в силах совладать с подступающим чувством растерянности, страха и чего- то странного, непонятного и потому еще более пугающего. Он не знает, как завтра будет смотреть Бобби в глаза, и, главное, сможет ли сам смотреть на лучшего, самого близкого друга так же, как и раньше. БиАй поднимается со скамейки и, толкнув дверь, выходит из исповедальни. В церкви по-прежнему практически ни души, только старушка, которая проснулась от стука и теперь сидит на скамье, сонно моргая выцветшими глазами. - Ханбин-а! Он вздрагивает и оборачивается. По проходу к нему, крепко прижимая к себе толстую кожаную папку, быстрым шагом идет дядя, виновато улыбаясь. - Прости, пожалуйста, никак не мог найти документы, - слегка запыхавшись, говорит он. – Ты, наверное, меня заждался. - Ничего страшного, дядя, - качает головой БиАй и машинально смотрит на толстую папку. – Я совсем не скучал. - В это время практически никто не заходит, - цокает языком дядя. Он кладет руку Ханбину на плечо и говорит: - Ладно, давай пройдем в мой кабинет. Там ты сможешь спокойно проверить подсчеты. Я думаю, что там нет ничего сложного, но… Он продолжает говорить, и его голос гулкий, мягкий и очень успокаивающий. БиАй машинально идет рядом, кивая и видя перед глазами чужой практически неразличимый силуэт, скрытый плотной непроницаемой решеткой. Горло сдавливает свинцовой хваткой, и Ханбин судорожно вдыхает теплый воздух и прикусывает нижнюю губу. В расчетах дяди Сынхвана все понятно и просто, чистые цифры и законы математики. В жизни Ханбина непонятно ничего, и, к сожалению, это не решить с помощью калькуляторов и уравнений. Это неправильно и очень дурно. Но он точно знает, что будет приходить сюда каждый день в надежде увидеть здесь Чживона. Греховно. Непростительно. Необходимо. ****** - Как свидание с Соён? – спрашивает Ханбин и невольно сжимает руки в кулаки, потому что волнуется. Чживон, быстро листающий учебник по истории, вздрагивает и поднимает на него взгляд. Затем широко улыбается и подмигивает: - У меня все на мази. Завтра идем с ней в парк аттракционов, я готов поспорить, что ночью я вставлю свой ключик в ее замочную скважину. - Тебе когда-нибудь говорили, что ты мастер изящных метафор? - кривится БиАй, жадно вглядываясь в беззаботное лицо хёна. Бобби кажется абсолютно обычным, и Ханбин думает, что, возможно, все, что произошло тогда в крошечной кабинке, пропахшей старым деревом и чужими грехами, ему просто померещилось. Бывают же такие удивительно реальные галлюцинации, ведь Чживон здесь и Чживон там – это будто два абсолютно разных Чживона. - Моя бабушка так говорила, - Бобби улыбается, обнажая белые-белые кроличьи зубы, и почему-то Ханбину хочется взвыть. - Твоя бабушка врет, - говорит он и садится рядом. Чуть помолчав, он добавляет: – И я уверен, что ничего у тебя с ней не получится. - Это потому, что она крутая и популярная? – возмущается Чживон и толкает его локтем в бок. Это потому, что ты хочешь меня, думает Ханбин и придвигается ближе. От Бобби пахнет чем-то сладким и одеколоном, таким же, как и у самого БиАя, потому что покупали они его вместе, в большом торговом центре недалеко от дома Чживона. Почему-то Ханбина кроет, и он кладет ладонь на колено Чживона и шепчет, практически касаясь губами его уха: - Ты ведь принесешь мне ее трусики? А иначе я тебе не поверю… Бобби вздрагивает и разворачивается к нему, практически сталкиваясь с ним носами. В его глазах легкий страх и что-то темное, липкое, проникающее прямо под ребра, и Ханбин задерживает дыхание, скользя взглядом по его лицу. У Чживона тонкий нос, розовые губы, белые кроличьи зубы, спутанные волосы и черные глаза, хитрые, как у хищного зверя. Он некрасивый, думает БиАй и сглатывает, потому что в ушах отчетливо звучит чужое приглушенное «я хочу Ханбина», сказанное хриплым, полным нескрываемого желания и отчаяния голосом. - Хорошо, - завороженно говорит Чживон, и БиАй понимает, что не привиделось. Он слабо улыбается и кладет голову хёну на плечо, крепко сжимая пальцами острую коленку: - Я так и знал, что ты согласишься. От Чживона надо держаться как можно дальше, потому что «я хочу его трахнуть» и «я так сильно его люблю», но Ханбин придвигается еще ближе и едва не стонет, когда Бобби дышит ему в шею, тихо, гулко и прерывисто, так что нутро наполняется жаром. - Вы похожи на парочку ванильных пидорасов, - сообщает Чжинхван и изображает рвотный рефлекс, смешно поморщившись. Чану отрывает взгляд от экрана телефона и с любопытством на них таращится, и Ханбин неловко поводит плечами, стряхивая пелену наваждения. - Они только что обсуждали, как Чживон-хён завтра потрахается с Суён, - качает головой Юнхён. – Тебе кажется. - Она Соён, а не Суён, - цокает языком Донхёк. Юнхён пожимает плечами: - Это не я такой забывчивый, это у кого-то слишком беспорядочная половая жизнь. Чживон в ответ вяло возмущается и тянется, чтобы отвесить ему подзатыльник. Юнхён и подошедший Чжунэ громко смеются, а Ханбин опускает взгляд и смотрит на собственные аккуратно вычищенные ботинки. Он знает, что ничего не будет, но почему-то всю ночь не смыкает глаз, таращась на экран телефона. Чживон не позвонит, да и не должен, БиАй набирает чужой номер раз двадцать за эти бесконечные часы и быстро-быстро стирает, будто боится, что кто-то застигнет его за неправильным и бесполезным занятием. Наутро Бобби, воровато оглядываясь, сует ему в руку пакетик, в котором лежат маленькие розовые трусики, отделанные тонким кружевом. В них нет практически ничего сексуального, напротив, они очень милые и девичьи, но почему-то Ханбин со злобой думает, что Соён – самая настоящая шлюха. - Это было классно! – радостно говорит Чживон и толкает его локтем в бок. – Ну же, Ханбин, хватит тебе блюсти целибат, мир секса и разврата так прекрасен! «Я хочу, чтобы он кричал, когда я его трогаю, хочу увидеть его развратным и открытым в своем возбуждении», - набатом звучит в воспаленном мозгу Ханбина, и он сглатывает, сжимая в руке помятый пакет. Он ловит Соён на перемене и придумывает какой-то дурацкий повод для разговора, что-то про грядущий тест по химии. Она удивленно смотрит на него, но покорно идет следом за ним в пустой класс математики, и у Ханбина слегка подрагивают руки, потому что все время кажется, что Чживон увидит. В этом нет ничего неправильного и плохого, но у БиАя такое чувство, будто он совершает один из самых тяжких грехов. - У тебя же ничего не было с Чживоном? – без обиняков выпаливает Ханбин, начисто теряя терпение и остатки спокойствия. Напряжение разрушает его изнутри, оно гложет его, как хищный зверь сырое мясо, и он смотрит в упор на замеревшую Соён, которая краснеет и открывает рот, намереваясь что-то сказать, но БиАй качает головой. - Он нравится моей двоюродной сестре, - врет он, переминаясь с ноги на ногу. – Я хочу их познакомить, потому и спрашиваю. У него неудобно, ведь он всем нам успел похвастаться, что вы… Лицо Соён проясняется, и Ханбин с легким чувством раскаяния думает, что наверняка она не такая уж и плохая. Девушка выдыхает и засовывает руки в карманы форменного кардигана: - Ничего не было, - говорит она и робко улыбается. – Только не говори остальным, хорошо? У Чживона такой статус среди вас, что его просто засмеют, если узнают правду. - Я не засмею, - на крыше тепло, и Ханбин жмурится, прикрывая глаза от ярких солнечных лучей. Чуть помедлив, он уточняет: - То есть, вы не… - Нет, конечно, - вздыхает Соён. – Я, конечно, не ложусь в постель с первым встречным, но, поверь, с Чживон-оппой была бы не прочь. Он такой… такой… Такой, мысленно соглашается Ханбин. Такой, что даже слов не хватает. - Он сказал, что любит другого человека и не может делать ничего такого с кем-то еще. - Соён восхищенно улыбается. – У него был такой голос, когда он говорил, что больше ни на кого не может смотреть, что это навсегда и навечно… - Чуть помолчав, она вздыхает. – Я бы хотела, чтобы кто-то любил меня так же сильно. У Ханбина в легких запах старого дерева и одеколона Чживона, и он зажмуривается, ощущая, как голова кружится от переполняющих его противоречивых чувств. Это плохо, что не галлюцинация. И почему-то радостно до дрожи в поджимающихся пальцах. - Он говорил, что эта любовь несчастная, - врывается в его сознание голос Соён. – Знаешь, мне было его так жаль... - Почему несчастная? – Ханбин открывает воспаленные ярким светом глаза и смотрит на нее. - Потому что против них даже небеса, - отвечает Соён. – Именно так он и сказал, представляешь? Соён совсем не шлюха. Она добрая, милая и очень отзывчивая, думает БиАй, ощущая, как форменная рубашка прилипает к мокрой от пота коже. - Нет, - говорит он, и в голове вновь звучит приглушенное «я люблю Ханбина». – Понятия не имею, о чем это он говорил. ****** - Он слишком близко, - говорит Чживон, и голос у него настолько несчастный и усталый, что Ханбин протягивает руку к плотной сетке, что скрывает его от посторонних глаз, в каком-то бессознательном желании коснуться хёна, и одергивает ее, сжимая в кулак. - Он все время рядом, как будто нарочно прижимается ко мне, касается и смотрит так, будто о чем-то подозревает, - бормочет Чживон. – И смотрит на меня так, что у меня просто колени подгибаются. Почему, святой отец? Неужели мне все это кажется? - А что если он сам пытается разобраться в себе, - говорит Ханбин и мысленно рисует перед глазами профиль Чживона и почему-то линию его плеч. У Чживона худые плечи, не такие широкие, как у того же Мино или Сынюна, с которыми он частенько зависает на переменах, но они, эти плечи, кажутся БиАю удивительно сильными и мужественными. – Может… он тоже что-то чувствует, просто не может понять, что именно. - Вы так уверенно об этом говорите, - вздыхает Чживон. – Как будто знаете наверняка, но, святой отец, Ханбин не такой. Он никогда бы не стал думать обо мне в… таком смысле. Ханбин такой. И говорит абсолютно честно, потому что знает наверняка. Дьявол силен, говорила мама, наказывая его за мелкое вранье и съеденные тайком конфеты в детстве. Дьявол силен, ты не видишь его лица, но должен с ним бороться, втолковывал ему отец, когда Ханбин спрашивал его о девушках. Его дьявол не обладает алыми рогами и острыми, как бритвы, зубами. У него смуглая кожа, антрацитовые смешливые глаза, заразительная улыбка и хриплое «Ханбин-а». БиАй честно пытается противиться, но не может, ведь здесь бессильны молитвы и все библейские заповеди, это что-то невероятно сильное, безумное, что-то, что все это время дремало в недрах его души, но теперь рвется на свободу. Мама бы сказала, что это «внутренние демоны». Ханбин думает, что это нечто другое, но боится ошибиться. - Я пытаюсь поставить себя на его место, - говорит он, старательно понижая тон голоса. – Ты же сам говорил, что ты и этот мальчик – лучшие друзья. Что вы с ним близки практически как родные братья, и, как знать, быть может, он тоже ощущает к тебе… - БиАй теряется в словах и пытается подобрать название для этого греховного всепоглощающего чувства. – Что-то подобное. - Вы хотите сказать, что Ханбин… любит меня? – помолчав, спрашивает Чживон. БиАй вздрагивает и невольно прижимается к жесткой стенке кабинки. Раздается громкий гул, и он подскакивает как ошпаренный: церковные колокола извещают о начале нового часа. Гулкий звук разносится по помещению, и Ханбину чудится, что они звонят по его душу. Липкое въедливое чувство вины заполняет его нутро, и он тихо отвечает, лихорадочно сжимая рукав футболки и царапая кожу ногтями: - Я же не твой друг. Я не общался с тобой в реальности, я не видел твоего лица… - БиАю хочется блевать от того, насколько его голос звучит лживо и фальшиво. – Но… Если бы я был Ханбином, таким, каким я его себе представляю, наверное, я… - У него возникает ощущение, что между ними нет никакой перегородки. Что это он сидит сейчас перед Чживоном, смотрит в его глаза и говорит, захлебываясь собственными эмоциями, как будто тонущий в морской пучине. – Наверное, я бы мог тебя полюбить… Чживон не отвечает, и Ханбин прислоняется лбом к деревянной стенке, зажмуриваясь и слушая прерывистое дыхание хёна. Наконец Бобби глухо выдыхает и говорит: - Спасибо. Правда, спасибо. Я думал, что вы начнете говорить мне про небесную кару, грехи и все такое, а вы просто слушаете меня и поддерживаете. Я даже и не знаю, что я могу вам еще сказать, но… - Он замолкает, и БиАю хочется кричать в голос, потому что чувство вины и стыда сжирает его практически до костей, раздирая нутро острыми клыками. – Почему-то с вами говорить практически так же легко, как с ним. Я же могу доверить ему все, что угодно, кроме… ну, вы сами понимаете. - Понимаю. - Ханбин прислоняется лбом к стенке и касается ладонью резного дерева, мысленно проводя рукой по волосам Чживона. Спутанным, непокорным, пахнущим зеленым чаем и какими-то травами. Желание оказаться рядом с ним, как-то утешить, быть как можно ближе становится невыносимым, и БиАй шепчет одними губами, царапая ногтями дерево: - Я отпускаю тебе твои грехи, сын мой. Иди с миром. - Спасибо, - повторяет Чживон, и Ханбин слышит, как за ним гулко захлопывается тяжелая дверь. Он зажмуривается и с силой проводит по твердой деревянной поверхности, так что ногти ломаются почти под корень, и БиАй скулит, прижимая к груди ноющие пальцы и баюкая руку, как ребенка. В голове будто что-то переклинивает, и он пинает ногой дверь, практически вываливаясь из кабинки. Пульс бешено стучит в висках, Ханбина лихорадит как от высокой температуры, и он едва не падает на колени, хватаясь дрожащей рукой за спинку лавки. - Ханбин-а! – слышит он обеспокоенный голос и не сдерживает вопля, подскакивая как ошпаренный. Дядя Сынхван, прижав руки к груди, смотрит на него расширенными от изумления и волнения глазами и недоуменно спрашивает, скользя по нему внимательным взглядом: - Ханбин-а, что ты там делаешь? Господи, да ты весь белый как мел! Что-то случилось, тебе нехорошо? - Я болен, - хрипит БиАй и качает головой. – Окончательно и бесповоротно. Дядя всплескивает руками и делает шаг ему навстречу. - Тогда надо срочно позвонить твоей матери! Или нет, я позвоню брату, пусть он заберет тебя отсюда, и… Ханбин не слушает его. Он стремительно разворачивается и бежит по проходу, прямо к широко распахнутым дверям церкви. Сынхван что-то кричит ему вслед, но БиАй продолжает бежать, задыхаясь и прижимая к груди отчаянно саднящую руку. Он не помнит, как добирается до дома. Мать встречает его на пороге и что-то спрашивает, взволнованно заглядывая ему в глаза. Кажется, Ханбин весьма убедительно врет ей что-то про тренировки перед школьными спортивными соревнованиями, и она верит, успокаивается и возвращается обратно на кухню. Оттуда доносятся вкусные запахи свежей выпечки, и БиАй, поднимающийся по лестнице, вяло думает, что в последнее время он слишком часто лжет. Видимо, настолько убедительно, что ему готов поверить каждый. Он заходит в комнату и, захлопнув за собой дверь, валится на кровать, утыкаясь лицом в пахнущую лавандой и ландышами наволочку. Запах кондиционера для белья, химический и едкий, кажется упоительным после аромата воска и старой древесины, и Ханбин вдыхает его полной грудью, переворачиваясь и устраивая голову на подушке. Наваждение постепенно проходит, и он, морщась, вытаскивает занозы из пальца, дуя на поврежденную кожу. Громкая трель мобильного звучит как оглушительный перезвон колоколов, и Ханбин вздрагивает, выуживая из кармана телефон и глядя на светящийся экран. Взгляд выхватывает до боли знакомое имя, и БиАй облизывает пересохшие губы, проводя по экрану влажным пальцем. «Эй, друг, как дела? Слушай, я тут подумал, что мы с тобой сто лет не проводили время вместе. Как насчет того, чтобы завалиться завтра ко мне с ночевкой? Мама обещала упросить твоих отпустить тебя к нам, так что можешь собирать вещи, она умеет убеждать. Посмотрим пару классных фильмов, прихвати с собой чипсы, а с меня кола и мороженое!» Ханбин перечитывает сообщение несколько раз, прежде чем нажать на «ответить». Надо отказаться, бьется в голове настойчивая мысль. Надо придумать какую-то убедительную причину, чтобы не оставаться с Чживоном наедине, чтобы держаться от него как можно дальше, от его чертового хриплого голоса, от сильных рук и влажного, жаркого дыхания, так что… Я люблю Ханбина. БиАй расстегивает ширинку и трясущимися пальцами обхватывает полувставший член. Ладонь скользит по стволу, и Ханбин тихо стонет, представляя, что это пальцы Чживона, сильные и крепкие, сейчас, жарко, трогают его разгоряченную кожу: Я хочу тебя, Ханбин. - Чживон,-а, - шепчет одними губами БиАй и сжимает член у основания, задыхаясь. Ты такой грязный и грешный. Хочешь, я сделаю тебя еще грязнее? Так, чтобы ты отбросил все свои навязанные дурацкие ценности и наконец-то стал самим собой? Похотливым ублюдком, который сейчас дрочит на своего лучшего друга. - Нет! - вскрикивает Ханбин и выгибается на кровати. Стыд смешивается с каким-то животным, туманящим разум возбуждением, и он чувствует, как в руку ударяет липкая сперма, а пальцы поджимаются от самого сильного оргазма в его жизни. Судорожно глотая ртом воздух, он проводит рукой по стволу и одними губами шепчет, закрывая глаза: - Хочу… Хочу… Некоторое время БиАй лежит молча, не двигаясь и тяжело дыша. Затем вытирает липкую от спермы ладонь о пододеяльник и берет телефон в руки. Пальцы замирают, неуверенно касаясь экрана, затем быстро набирают короткое сообщение. «Завтра в восемь. Я принесу сразу несколько упаковок». Ханбину стыдно до тошноты. И почему-то хорошо до темноты в глазах. ******* - Три пачки «Принглс»! – радостно восклицает Чживон и с силой хлопает его по плечу. – Ты, однако, расщедрился, друг! На Бобби свободные шорты и майка с логотипом баскетбольного клуба «Lakers». Ханбин ни черта не понимает в баскетболе, но помнит, что в Штатах Чживон болел именно за эту команду. Кажется, они выигрывали какой-то там кубок и за них когда-то играл сам Майкл Джордан. - У меня есть кола. - Чживон заговорчески подмигивает. – Кола, ты понимаешь? Рука соскальзывает с плеча Ханбина и мягко касается не скрываемой футболкой кожи. От простого прикосновения БиАй вздрагивает и неловко поводит плечами, затем, хмыкнув, отвечает: - Ты считаешь, что дурацкая газировка вызовет у меня восторг и первобытный экстаз? - Дурак ты, Ханбин, - вздыхает Чживон и, поднявшись с пола, подходит к стоящему на столике телевизору. Комната у Бобби небольшая, заваленная самым разным хламом, который хозяин называет «нужными и важными вещами», и БиАй молча наблюдает за тем, как Чживон, чертыхаясь, копается в сваленных в неаккуратную кучу дисках. Наконец он с победным видом выуживает один из них и гордо заявляет: - В бутылку с колой я добавил отцовский виски. - Он садится рядом с Ханбином на небрежно валяющуюся на полу подушку и тянется, чтобы забрать с кровати ноутбук. - Поймал момент, когда его не было в кабинете, и налил в бутылку вместо алкоголя крепкий чай. - Ты же огребешь. - Ханбин наблюдает за тем, как Чживон аккуратно разливает темную жидкость по стаканам. Хён протягивает ему его порцию и, прищурившись, улыбается: - Огребу. Но позже, а пока мы с тобой посмотрим классный боевик, потягивая элитный алкоголь как настоящие пафосные ублюдки. Ханбин смотрит на его губы и нервно сглатывает, машинально отхлебывая из стакана. Жидкость оказывается слегка горьковатой на вкус, но приятной, и БиАй осушает стакан наполовину, а Бобби хмыкает, щелкая мышкой и запуская фильм на экране: - И это наш мальчик-святоша! - Заткнись. - От звука его хрипловатого голоса по всему телу бегут мурашки, и Ханбин утыкается взглядом в экран, старательно пытаясь уловить суть происходящего. Популярный голливудский актер, вооруженный автоматом, вбегает в горящее здание, перемазанная грязью смазливая девушка что-то громко кричит, размахивая руками, и БиАй невольно морщится, потому что фильм на редкость шаблонный и дурацкий. Он машинально тянется к упаковке с чипсами и невольно вздрагивает, когда его рука касается теплых пальцев Чживона. С самого начала заявиться домой к хёну было на редкость отвратительной идеей. Ханбин долго мялся на пороге его дома, и, если бы не мама Чживона, неожиданно распахнувшая дверь и с радостным восклицанием затащившая его в прихожую, он бы наверняка так и стоял у входа, потому что войти внутрь казалось чем-то непосильным. Ханбин будто бы пересек некую черту невозврата, после чего все пути назад были отрезаны напрочь. И, когда в прихожей показался Бобби, взъерошенный, растрепанный, в старой майке и мешковатых спортивных шортах, нутро невольно сжалось от сильного болезненного спазма. Я люблю Ханбина, гулко звучал в ушах БиАя чужой отчаянный хрипловатый шепот. Ладони моментально стали влажными, и Ханбин едва разлепил пересохшие губы, чтобы сказать какие-нибудь шаблонные слова приветствия. Перед глазами почему-то возникло резное дерево, в легкие ударил резкий запах воска и ладана, БиАй смотрел на Чживона в упор, и в голове раненой птицей билась отчаянная мысль, что ничем хорошим сегодняшняя встреча не закончится. У Чживона сильные плечи, жилистые запястья и тягучий темный взгляд, проникающий буквально под кожу. Близость хёна пугает, и БиАй ощущает, как Бобби медленно проводит кончиками пальцев по его запястью, так что по всему телу проходит легкая дрожь. Ханбин медленно одергивает руку и нервно смеется: - Налей мне еще немного колы, хорошо? А то, кажется, моя порция уже на исходе! Чживон продолжает смотреть на него не мигая, пока, наконец, не отворачивается к экрану и не смеется в голос, беря в руки ополовиненную бутылку: - Малолетний алкоголик. Смотри, чтобы тебя не повело, ты же ничего крепче вина на дне рождения Чжинхван-хёна не пил. - Вообще-то, пил, - Ханбин вспоминает тот дурацкий день и невольно смеется. – Но меньше, чем вы все. Помню, Чжунэ напился так, что начал раздеваться. - Фу, не напоминай, - Чживон кривится и изображает рвотный позыв. – Я до сих пор не могу забыть его тошнотворные трусы в мелкий цветочек. Интересно, сам купил или мама подарила? - Он говорил, что бабушка. - БиАй вспоминает красное осоловевшее лицо донсэна, его тощие ноги в синих носках и желтые трусы в красную розочку и смеется в голос. – Как не стыдно наговаривать на несчастную старушку! Бобби заливается смехом и утыкается ему в плечо. Он теплый, нет, жаркий, горячий, как раскаленная печка, отстраненно думает Ханбин и смеется вместе с ним, чувствуя, как внутри разливается знакомое чувство умиротворения. С Чживоном все-таки хорошо и спокойно. С Чживоном уютно и тепло, особенно сейчас, когда он так близко, когда касается губами шеи, и… Голова кружится от выпитого алкоголя, Ханбин чувствует себя пьяным и несчастным, потому что, черт возьми, это слишком. Слишком много лжи, слишком много недомолвок и недосказанности, слишком много Чживона в его жизни и слишком мало определенности. Так хочется, чтобы все было как раньше, когда можно было просто дружить и подсознательно желать чего-то большего, не признаваясь в этом даже самому себе. - Ты теплый, - шепчет Ханбин и, поддавшись какому-то безумному порыву, касается губами черных волос хёна. – Теплый и пьяный. Я тоже пьяный. Я в говно, понимаешь? Его голос обрывается, когда Чживон поднимает глаза. Его взгляд темный и мутный, и БиАй сглатывает, когда пальцы хёна хватаются за его плечо, и он прижимается к нему всем телом, касаясь горячими губами щеки. - Ханбин-а, - хрипит Чживон. – Ханбин-а… У БиАя в голове звонят колокола, громко, так что реальность плывет перед глазами. Бобби цепляется за него руками, прижимая его к полу, влажные горячие губы касаются его губ, и Ханбин глухо стонет, когда в рот вторгается влажный язык. Чживон целует его глубоко и жестко. От него пахнет виски и приторной колой, его руки скользят по бокам БиАя, и Ханбин думает, что надо его оттолкнуть, пока не стало совсем поздно. Но вместо этого притягивает Чживона ближе, царапая ногтями смуглые плечи. На экране блондинка бросается на шею спасшему ее голливудскому красавчику, Ханбин задевает ногой бутылку, и та с легким стуком падает на пол, отчего сладковатая темная жидкость разливается по паркету. Кончик языка Чживона касается его языка, и Ханбина будто прошибает насквозь, настолько это ощущение сильное и до невозможности возбуждающее. Он чувствует, как Чживон трется об него напряженным членом, и, тихо простонав, тоже трется об Чживона, ощущая, как твердеет его собственная эрекция. Пальцы Бобби опускаются ниже, на его бедро, и сжимают кожу практически до синяков, и Ханбин стискивает его плечи сильнее, растворяясь в нахлынувшем наваждении. - Мальчики, это я, - раздается за дверью голос матери Чживона. – Вы уже спите? Я принесла вам пиццу, это ваша любимая, с пеперони и грибами. Ханбин подскакивает и с силой отпихивает от себя ничего не соображающего Чживона, судорожно приглаживая растрепанные волосы. Осознание того, что сейчас могло здесь произойти, если бы не появление госпожи Ким, заставляет его ощутить самую настоящую панику, и он одергивает на себе футболку, прикрывая напряженную эрекцию. Дверь с легким скрипом открывается, и на пороге показывается мать Чживона, держа в руках большую тарелку с соблазнительно пахнущей пиццей. Она окидывает взглядом разлитую по полу колу, всклокоченного Ханбина и растрепанного, красного как рак Чживона и укоризненно спрашивает, ставя пиццу на заваленный всяким хламом столик: - Опять подрались? Господи, вы же лучшие друзья, что вы не поделили? - Последнюю порцию колы, - бормочет себе под нос Ханбин. Странно, что она не почувствовала запаха виски, который, кажется, заполнил собой всю комнату. Он украдкой косится на Чживона и вздрагивает: тот смотрит в пол, избегая его взгляда, и по его побледневшему напряженному лицу БиАй понимает, что хён сейчас пребывает в самом настоящем ужасе. Он думает, что Ханбин не знает. Он думает, что Ханбин ни о чем не догадывается, и для него, такого чистого в своих помыслах, все это стало самым настоящим шоком, предательством лучшего друга, оказавшегося дьяволом во плоти. БиАю очень хочется сказать, что это не так. Что он давным-давно отпустил Чживону его грехи и больше всего на свете хочет, чтобы тот отпустил Ханбину его собственные. Но он молчит и медленно сгорает от разрывающих его изнутри противоречивых чувств. И, ежась от холода, смотрит на темную лужицу на полу, пахнущую приторной колой и крепким виски, обхватив себя за плечи слегка подрагивающими руками. ****** Он знает, что Чживон обязательно туда придет. Что он не в силах справиться с напряжением и чувством стыда явится на исповедь к такому понимающему и доброму «святому отцу», который ни за что не осудит и не сделает больно. Ханбин прикрывает воспаленные утренним солнцем глаза и говорит себе, что хватит. Он больше не должен врать и вести себя как последний мудак, не считаясь с чувствами Чживона. И, когда сегодня они с хёном встретятся в школе, он сделает вид, будто ничего не произошло, и скажет, что все понимает. Что это было лишь влиянием крепкого алкоголя, некое помутнение рассудка, со всеми бывает, Мино рассказывал, что они с Джину пару раз дрочили вместе на порнушку, но никто же из-за этого не превратился в гея. Ханбин утыкается лицом в подушку и, вдыхая запах цветочного кондиционера для белья, думает, что так будет проще. Последний раз соврать, чтобы раз и навсегда с этим покончить. Но, когда он приходит на занятия, Чживона в классе нет. Не появляется он позже, ни на уроке корейского, ни на обеденном перерыве, и Ханбин не выдерживает и сбегает, первый раз в жизни прогуляв уроки. Скорее всего, классный учитель позвонит и пожалуется его родителям, дома его встретит грандиозный скандал, ведь хорошие и положительные мальчики никогда не пропускают занятия без достойной на то причины. В церкви пахнет чем-то приторным и сладким, похожим на патоку, и почему-то Ханбину мерещится разлитая по полу липкая кола. Он осторожно оглядывается: просторный зал пуст, и только от алтаря поднимается тонкая струйка дыма от затушенной свечи. Скорее всего, некоторое время назад здесь была служба, но сейчас в зале царит какая-то неживая тишина, и БиАй невольно поводит плечами, медленно идя по широкому проходу. Внезапно он слышит громкий скрип и, как ошпаренный, бросается к исповедальне, спотыкаясь и практически падая на ковровую дорожку. Сердце колотится как сумасшедшее, он быстро вбегает в тесное помещение и захлопывает за собой дверь, тяжело дыша. Может, это был просто сквозняк или хорошо знакомая пожилая дама в бархатном наряде зашла, чтобы в очередной раз сладко подремать. Но почему-то Ханбин не сомневается, что это именно он. И замирает, когда слышит тихий скрип и знакомый хрипловатый голос: - Святой отец… вы здесь? Звук не идет из пересохшего горла, и БиАя хватает только на сдавленный вздох, тихий и практически неуловимый. Но Чживон воспринимает это как некое приветствие и, не дожидаясь каких-то иных слов, сбивчиво шепчет, глотая слова: - Я его поцеловал, вы представляете? Взял и поцеловал, просто не смог сдержаться! Как последний мудак, прости меня, Господи! Я же думал, что справлюсь, что смогу держать себя в руках, а тут он был так близко и смотрел на меня так, будто, ну, сам этого хочет! А, когда я его поцеловал, у меня будто в голове что-то переклинило, и я… - Чживон сбивается на стон, тихий, отчаянный, похожий на скулеж брошенной собаки. – Черт возьми, он был такой напуганный и несчастный, наверное, он теперь просто ненавидит меня! Ханбин вскакивает и хватается за решетку, рвано выдыхая. Потому что, нет, черт возьми, он не ненавидит Чживона, он его не презирает, потому что это было слишком здорово. И что, пусть видит сам Господь, если бы время повернулось вспять, то он бы обязательно ответил на поцелуй хёна, ведь хотелось это сделать просто до дрожи. И, черт возьми, он обязательно ему об этом скажет, потому что больше не может держать все в себе. БиАй облизывает пересохшие губы и тихо шепчет, утыкаясь лбом в жесткую решетку: - Чживон-а… - Эй, тут кто-нибудь есть? Знакомый голос звучит так же оглушительно, как звонящие церковные колокола. Ханбин замирает и слышит, как прерывисто и часто дышит Чживон, как хлопает тяжелая дубовая дверь, и дядя Сынхван удивленно говорит: - О, молодой человек, вы на исповедь? Ох, Бога ради, простите, совсем замотался с этими документами, надо было выйти и проверить, ждет ли меня кто-нибудь в зале. - Меня слушал ваш сменщик, - отвечает Чживон, и Ханбин медленно приближается к двери, ощущая, как от напряжения подгибаются колени. Он видит в щель дядю Сынхвана, который округляет глаза и качает головой: - Но, молодой человек, я один здесь. Не считая, конечно, моей помощницы, но она не обладает полномочиями слушать исповедывающихся, и… Чживон молчит, не двигаясь, затем стремительно бросается к двери. Ханбин отшатывается назад, а дверь открывается с оглушительным стуком, и он встречается глазами с белым как мел Чживоном, который смотрит на него дикими, полубезумными глазами. - Чживон-а, - одними губами шепчет БиАй, спиной натыкаясь на твердую стенку. – Я… - Ханбин! – пораженно вскрикивает отец Сынхван. – Что ты тут делаешь?! Ты же должен быть на занятиях! Ты что, прогуливаешь? Я сейчас же позвоню брату и… Бобби разворачивается и стремительно бросается прочь. - Чживон-а! – кричит Ханбин и бросается следом за ним, но Сынхван хватает его за запястье и тянет на тебя. - Что за шутки, скажи мне на милость! Ты что, слушал исповеди вместо носителя сана? Ты понимаешь, что это самое настоящее святотатство? Ханбин понимает, но сейчас ему на это абсолютно наплевать. Весь его мир сузился до исчезающей в проходе худощавой фигуры Чживона, и он резко поворачивается, глядя дяде прямо в глаза. - Эй, святой отец, - хрипло говорит он. – Я согрешил, очень-очень сильно. А дальше согрешу еще, и не раз. Отпустишь мне мои грехи? - Отпущу, - бормочет явно не ожидавший такого напора Сынхван. – Ханбин, ты… - Спасибо. - БиАй резко дергается и, вырвавшись из его хватки, бросается к дверям. На пороге церкви он едва не сталкивается со знакомой старушкой, на этот раз в красном бархатном платье, которая моргает и окидывает его сонным расфокусированным взглядом. Ноги подгибаются, горло пересыхает от быстрого бега, но Ханбин стремительно несется вперед, как можно дальше от тесной деревянной кабинки и запаха ладана. Святой отец отпустил ему грехи. Теперь осталось получить прощение от Чживона, и БиАй бежит изо всех сил, щурясь от холодного ветра и сворачивая на знакомую улочку, застроенную однотипными домами из светлого кирпича. Я люблю Ханбина. Я люблю Чживона. Больше, чем кого-либо еще на этом грешном свете. ******* - Чживон, мать твою, открой дверь! – кричит Ханбин и молотит кулаками по входной двери. Костяшки отчаянно саднят, и он беспомощно смотрит на деревянную поверхность, аккуратно выкрашенную белой краской. Он поднимает голову и находит взглядом окно Чживона: створки распахнуты, а на подоконнике стоит кактус, который когда-то подарил ему Чжунэ. Кактус почему-то зовут Чхвешивон, хотя сходства между ним и популярным айдолом нет ни на йоту. - У меня есть такая привычка, когда мне плохо или грустно, брать и залезать в шкаф, - признается ему как-то Чживон в минуту откровенности, когда они смотрят какое-то дурацкое шоу по телевизору. – Знаешь, глупо, конечно, но возникает ощущение, что я будто отрезан от окружающего мира и до меня никто не может добраться. Как будто своя персональная Нарния. - Я почему-то вспомнил South Park. Помнишь серию, как у одного из тех придурков в шкафу сидели Том Круз, Джон Траволта и АрКелли? – хмыкает Ханбин и почему-то косится в сторону шкафа Чживона, просторного и на вид очень уютного. Настолько, что возникает желание залезть внутрь, и БиАй подскакивает, когда Бобби толкает его локтем в бок и обиженно говорит: - Я, значит, ему душу наизнанку выворачиваю, а он вспоминает каких-то рисованных придурков? Ханбин, ты дебил! Вопреки сказанным словам, его глаза смеются, а уголки губ подрагивают, потому что Бобби изо всех сил пытается сдержать смех. Ханбину всегда нравилось, как он смеется. Удивительно открыто и заразительно. Ханбин ударяет по двери в последний раз и задирает голову, беспомощно глядя на распахнутые створки окна Чживона. Он не Супермен, не Бэтмэн, не Человек-Паук, и потому остается лишь смотреть и в полной мере ощущать собственную беспомощность. На лужайке у дома растет высокий дуб, особая гордость отца Чживона, из-за которого, как он сам признался, он и приобрел этот особняк. Ханбин смотрит на раскидистые ветки, покрытые желтоватыми листьями, и думает, что если забраться практически до самой верхушки и, ухватившись за ветку, подтянуться к подоконнику, то… Желудок сжимается от напряжения, и БиАй прерывисто выдыхает: он не любит высоту. Не фобия, но Ханбин нервно сглатывает, зажмуриваясь и пытаясь совладать с подступившим страхом. Черт возьми, он же просто сорвется, и тогда… Перед глазами возникает Чживон, преданный, обманутый им Чживон, который сидит в недрах шкафа, заваленного всяким хламом, и молча смотрит перед собой немигающим взглядом. Как когда-то в детстве, когда мама накричала из-за неубранных игрушек, а двоюродный брат сломал любимого робота, только на этот раз все по-взрослому. Ханбин подходит к дереву и, коротко выдохнув, цепляется руками за ветку. Повлажневшие пальцы практически не слушаются, дыхание сбивается, и БиАй отстраненно думает, что наверняка со стороны он выглядит на редкость жалко. Почему-то это веселит его до истерического приступа хохота, и он буквально заходится, медленно продвигаясь наверх. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем он оказывается на уровне окна Чживона. На полу комнаты валяется смятый форменный пиджак, а створки шкафа плотно прикрыты. Сердце сжимается, и Ханбин, выдохнув, сползает к краю ветки, стараясь не смотреть вниз. Пульс гулко стучит в висках, и он замирает, судорожно вцепившись в хлипкую ветвь. Надо слезать, надо слезать, бьется в голове БиАя, и он зажмуривается, прикусывая нижнюю губу. - Я люблю Ханбина. Ким Ханбин далеко не Супермэн, не владеет крутыми гаджетами и не стреляет паутиной, ловко передвигаясь по вертикальным поверхностям. Но что-то безумное заставляет его резко вытянуться и, ухватившись пальцами за подоконник, практически упасть на пол комнаты Чживона, едва не уронив на пол горшок с Чхвешивоном. Во рту пересохло, сердце колотится как сумасшедшее, БиАя ведет от бурлящего в крови адреналина, и он поднимается, отряхивая испачканный форменный пиджак. Из шкафа не доносится ни звука, и Ханбин подходит ближе, замирая. - Знаете, святой отец, я грешен, - помедлив, говорит он. – Я люблю своего лучшего друга. Он садится на пол и скрещивает ноги, глядя на плотно закрытые створки. - Только я был слишком трусливым, чтобы признаться в этом самому себе. я думал, что все это просто мимолетное помутнение рассудка, то, что я хочу быть для него самым нужным и важным, то, как меня бесили его многочисленные подружки, а еще каждый раз, когда он меня касался… - Он запинается и коротко выдыхает: – Черт возьми, я просто не знаю, не знаю, как это сказать! Не знаю, понимаешь? Я же думал, что это будет просто шутка, что ты расскажешь мне про какую-нибудь свою очередную девицу вроде Соён, я придумаю какой-нибудь глупый ответ, а потом раскроюсь, и мы оба посмеемся над этим, как всегда, как старые друзья. Но, черт возьми, мы не друзья, Чживон! – Он сбивается на крик и с силой ударяет по створкам шкафа. – Я не хочу быть тебе другом! Я, мать твою, был так счастлив, когда узнал, что все эти девчонки были лишь выдумками. Я, блядь, был так счастлив… - Ханбин давится словами и судорожно стонет: – Я боялся, да, блядь, я до сих пор боюсь, я гребаный трус, и после смерти я точно попаду в ад, и боюсь еще и этого, потому что я во все это верю! Я боялся и тогда, когда полз сюда по этому чертовому дереву, потому что мог в любой момент сорваться и полететь вниз. Но, когда я думаю о том, насколько ты мне важен… - Ханбин с силой стискивает запястье, царапая кожу до красных отметин, – все это отступает на задний план. Я готов гореть в аду, я готов к тому, что против меня будут небеса, как ты это называешь, я готов к тому, что будет больно и непросто. – Хочется расплакаться, как когда-то в детстве, и БиАй смаргивает выступившие слезы, ощущая себя до невозможности жалким и в то же время упиваясь подступающим чувством облегчения. – Я люблю тебя. И мне насрать, слышишь, насрать, что и кто про это скажет, мне насрать, насколько я грешный, неправильный и ебанутый, понимаешь, насрать! Я просто хочу, чтобы ты был рядом. И… Он захлебывается словами и, ощущая, как горло сдавливает ледяная рука, неловко вытирает глаза. Чживон ничего не отвечает, и в голове мелькает безумная мысль, что все это время его здесь и не было. Ханбин исповедовался пустоте, в то время как Бобби сейчас где-то совсем далеко. Нутро сжимается, и БиАй сгибается, жмурясь от подступившего болезненного спазма. Двери распахиваются, и он видит покрасневшие, лихорадочно блестящие глаза Чживона, которые смотрят на него в упор. Хён ногой толкает дверь шкафа и хватает его за запястье, дергая на себя. Ханбин утыкается лицом в его плечо и сдавленно выдыхает, ощущая исходящий от Бобби запах пота и хвойного дезодоранта. Чживон молчит, и Ханбин поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. - Ты прогулял школу, - неожиданно заявляет Чживон и громко шмыгает носом. Отвратительное чувство страха, сжимавшее его изнутри, медленно испаряется, и Ханбин тихо отвечает, кладя голову ему на плечо и чувствуя, как пальцы Чживона мягко поглаживают его запястье: - Ты тоже. - Мы плохие мальчики, - серьезно говорит Бобби и качает головой. – Лживые мерзкие притворщики, педики, малолетние алкоголики и святотатс… святотатели… черт, не знаю, как это сказать. - Я грешник, - Ханбин слегка поворачивается и практически сталкивается с Чживоном губами. Теплое дыхание опаляет тонкую кожу, и Бобби хрипло шепчет, дергая его на себя: - Я отпускаю тебе твои грехи. У Ханбина в голове гулко звучат колокола, руки судорожно цепляются за форменную рубашку Чживона, а на локте отчаянно ноет набитая из-за неловкого падения ссадина. У Бобби мягкие и теплые губы, а целовать его неправильно, очень запретно и сладко до дрожи в коленях. В шкафу не пахнет ладаном, старым деревом или растопленным воском. И почему-то с каждым касанием Чживона Ханбин чувствует, что очищается. Медленно, но верно становясь собой настоящим. ******* - Ты не сдашь математику, - говорит Ханбин и тыкает Чживона ручкой в бок. – Как у тебя здесь получился икс в квадрате? - Ай, больно же! – морщится Бобби и мстительно толкает его острым локтем. – Ты понимаешь, что ты должен меня морально поддержать и сказать что-то хорошее? Что я, по меньшей мере, Аристотель или кто-то в этом роде. - Ты придурок, - отвечает БиАй и, не сдержавшись, треплет Чживона по спутанным темным волосам. – Самый настоящий иди… Бобби рывком дергает его на себя и прижимается к губам, опуская руки на поясницу. Горячие пальцы задирают тонкую футболку, и Ханбин вздрагивает и выгибается, когда хён ласково проводит кончиком указательного пальца по линии позвоночника. - Нельзя, - бормочет он, упираясь руками в грудь Чживона. – Мы же к экзаменам готовимся. - Ничего, иногда можно сделать перерыв. - Теплое дыхание опаляет кожу, и БиАй тихо стонет, когда Бобби трогает шею языком. - И еще мои родители дома и в любой момент могут сюда зайти, как, например, в прошлый раз зашла твоя мама, когда решила предложить нам печенье, - говорит он и отстраняется, слезая с колен Чживона. Слова действуют на хёна отрезвляюще, и он морщится, разворачиваясь к письменному столу и беря ручку. - Она опять подумала, что мы деремся. - Чживон качает головой и усмехается. – И ее совсем не удивило, что ты лежал подо мной со спущенными штанами. - Ты же мне в приступе гнева еще и футболку стащил. - Ханбин открывает учебник и подчеркивает карандашом нужный пример. – Отвратительный неуравновешенный мальчишка. Телефон на столе начинает вибрировать. БиАй берет его и видит на дисплее незнакомый номер. Поколебавшись, он нажимает пальцами на экран и подносит телефон к уху: - Да? Кто это? - Ханбин-оппа! – врывается в его сознание знакомый высокий голосок. - Соён? – удивленно переспрашивает БиАй. Бобби округляет глаза и косится на смартфон в его руке, а Ханбин поднимается со стула, закрывая учебник. - Ханбин-оппа, - повторяет Соён и, помедлив, робко говорит: – Я знаю, ты не ожидал моего звонка, но… - Соён, - хмыкает Чживон и, поднявшись со стула, ловко выхватывает телефон у Ханбина из рук. - Ты что, охуел? – БиАй тянется, пытаясь забрать смартфон обратно, но Бобби ловко хватает его за запястье и тянет на себя. - Не переживай, - ласково говорит он и кладет телефон на стол. – Я включу громкую связь. От его хрипловатого насмешливого полушепота у Ханбина пересыхает во рту, и он сдавленно выдыхает, когда Чживон вжимает его в стол, крепко придерживая за запястья. - Я просто очень переживаю за Чживон-оппу, - продолжает взволнованно говорить Соён. – Я до сих пор за него переживаю, смог ли он поговорить с той девушкой и признаться ей в своих чувствах. Он случайно ничего не говорил тебе об этом? - Какая заботливая, - цокает языком Бобби и прижимается губами к его шее. У Ханбина подгибаются колени, и он сдавленно выдыхает, ощущая, как пальцы правой руки хёна скользят по его бедру, опускаясь на пах. - У него… все хорошо… - с трудом выговаривает БиАй и откидывает голову назад, когда Чживон сжимает его член сквозь ткань джинсов. Больше всего на свете ему хочется развернуться и врезать Бобби по нагло улыбающемуся лицу, и он, прикусив нижнюю губу, со всей силы наступает Чживону на ногу. Тот в ответ лишь хмыкает, щекоча дыханием чувствительную кожу, и дергает язычок молнии на ширинке, поглаживая член сквозь белье. - Это так здорово! – радостно восклицает Соён. – Дай угадаю, ты познакомил его со своей двоюродной сестрой? Как ты мне тогда говорил, когда спрашивал про наши с Чживоном отношения. Соён, определенно, очень красивая и добрая девушка, но умение держать большую часть информации при себе и не вываливать ее одной большой кучей явно не является ее сильной стороной. - Значит, сестра? – Чживон спускает его штаны вместе с нижним бельем и обхватывает его член поперек основания. – Как трогательно, она такая же миленькая, как ты, Ханбин? - Заткнись, ублюдок, - хрипит БиАй и выгибается навстречу его руке. – Только не говори, что ты собрался трахаться прямо здесь и сейчас? - Собрался, - Чживон наваливается на него сверху, кладя голову ему на плечо. Ханбин ощущает, как влажный палец касается его входа, и дергается, а Бобби шепчет: - Только представь, твои родители могут войти сюда в любой момент, а еще нас слушает малышка Соён… Что если она услышит, как ты стонешь, и обо всем догадается? - Ублюдок, - выдыхает Ханбин и ощущает, как от чувства опасности и неправильности ситуации член твердеет и болезненно пульсирует. - Оппа? – удивленно говорит Соён. – Ты с кем-то разговариваешь? Я все время слышу чей-то голос… - Это телевизор, Соён-а, - хрипит БиАй и сжимает зубы, чувствуя, как Чживон вгоняет в него второй палец, оглаживая тугие стенки. – Я смотрю аналитическую программу по телевизору. Бобби тихо смеется и гладит его свободной рукой по бедру. Ханбин упирается повлажневшими ладонями в твердую поверхность стола, а Соён восклицает: - Так вот оно что! Оппа, не сочти за наглость, но расскажи мне о своей сестре. Как ее зовут, она старше или младше тебя? - Она… - начинает было Ханбин, но в этот момент Бобби вытаскивает пальцы из растянутого входа и толкается в него напряженным членом. - Блядь! – вырывается у БиАй, и он утыкается лицом в сложенные руки, тяжело дыша. - Оппа? – неуверенно переспрашивает Соён. – С тобой все хорошо? - Просто… отлично… - с трудом выдавливает из себя Ханбин. – Телевизор. Включил случайно то дурацкое шоу с рэперами, где они матерятся и читают микстейпы. Чживон движется быстро и отрывисто, БиАй царапает ногтями деревянную поверхность стола и прикусывает нижнюю губу, когда Чживон обхватывает его плоть влажными пальцами и начинает поглаживать головку, обводя уретру кончиком пальца. - Ее зовут Хаи, - выговаривает Ханбин, ощущая, как Бобби прижимается к нему грудью и сдавленно выдыхает. – Она очень милая и симпатичная. Хаи – его приятельница из воскресной школы, и на секунду БиАй чувствует нечто похожее на чувство вины. Она милая, приветливая и очень хорошенькая, и, определенно, ни капельки на него не похожа. Особенно сейчас, когда он едва держится на ногах, а Чживон втрахивает его в поскрипывающий стол, надрачивая член в такт ритмичным движениям. - Это так здорово! – Соён чуть ли повизгивает от восторга. – И как? Они давно встречаются? Он с ней счастлив? - Очень, - шепчет Чживон и проводит кончиком языка по его плечу. – Хаи, ты такая милая, Хаи. Он сжимает руку сильнее, и Ханбин не сдерживает тихого стона, потому что, черт возьми, это слишком хорошо. Осознание того, что в любой момент их могут застукать, а Соён, дружелюбная дурочка Соён, даже не подозревает, что ее приятель Чживон сейчас берет его раком прямо во время их трогательного разговора, возбуждает до алой пелены в глазах, и Ханбин хрипло бормочет, ощущая приближение разрядки: - Очень. Я никогда до этого не видел его таким счастливым. Я… Хаи действительно любит его, а он… Он… - Я люблю тебя, - вскрикивает Чживон и стискивает его бедро свободной рукой, вжимаясь в него бедрами и утыкаясь лбом в плечо. Ханбин ощущает, как низ живота наполняется болезненным жаром, и царапает ногтями стол: - Он… любит ее, ох, черт! Рука Чживона сжимается на члене, и Ханбин кончает, чувствуя его губы и жаркое сбивчивое дыхание на своей коже. - Оппа! – надрывается в трубке Соён. – Тебе плохо, оппа? Реальность плывет перед глазами, и БиАй чувствует, как Чживон дергает его на себя, прижимая свободной рукой к груди. Он слабо выдыхает и разворачивается к Бобби, встречаясь с ним глазами. Бобби смотрит на него с легкой насмешкой, и Ханбин ухмыляется, вытирая краем футболки липкую сперму с живота: - Нет, Соён. Мне сейчас очень хорошо. Чживон протягивает руку и нажимает на «отбой». Затем касается губами губ Ханбина и хмыкает: - Интересно, она о чем-то догадалась? - Я думаю, она подумала, что это были очень напряженные политические дебаты. - Ханбин пинает его ногой в голень, и от неожиданности Чживон ойкает и отскакивает назад. Все тело будто наполнено гелием, БиАю легко и хорошо, и он наклоняется, натягивая на себя трусы. - Тебе же понравилось, - утвердительно говорит Бобби и застегивает ширинку джинсов. Ханбин тянет штаны вверх и, поведя затекшими плечами, вздыхает: - Намного лучше, чем в первый раз. Я поражен. Первый секс был неловким, болезненным и дурацким. БиАй до сих пор помнит осоловевшие глаза Чживона и его липкие от крема пальцы, тыкающиеся в плохо растянутый анус. Крем пах кокосом и чем-то сладким, и почему-то в голову лезла реклама с длинноногими девушками, сулившими ему «райское наслаждение» от шоколадки. Было больно практически до одури, и Ханбин матерился, кажется, на весь дом Чживона, благо родители того уехали навестить дедушку в Ичхоне. Бобби что-то бормотал про простату и «улетный кайф», но кончил БиАй в тот день от его неумелого минета, когда Чживон скользил влажными губами по стволу, иногда достаточно болезненно прихватывая кожу зубами. - Все приходит с опытом, - оптимистично сказал Чживон, улыбаясь и вытирая рот. Ханбин отвесил ему оплеуху и, морщась от боли в саднящей заднице, подумал, что больше ни за что и никогда. Бобби трахнул его во второй раз в школьной раздевалке сразу после тренировки по баскетболу, затем в его собственной комнате, на заднем дворе, в пустом классе, и, черт возьми, чувствуя, как головка чужого члена проезжается по простате, БиАй был вынужден признать, что все действительно приходит с опытом. Чживон не был силен в математике, но трахаться он учился быстро и виртуозно. - В следующий раз я поражу тебя еще больше. - Чживон обхватывает его руками поперек груди и прижимает к себе. – Вот увидишь. Ханбину хочется сказать какую-нибудь очередную неловкую колкость, но в объятиях хёна слишком тепло и уютно, и потому он просто закрывает глаза, наслаждаясь ощущением чужой близости. От Чживона пахнет колой, точнее, жвачкой с привкусом приторной газировки, и почему-то перед глазами БиАя возникает липкая темная лужа на полу и тесная деревянная каморка, пропахшая ладаном и чужими горестями. Дядя Сынхван так ничего и не сказал родителям, за что Ханбин благодарен ему всей душой. Он только смотрит на него встревоженно и выжидающе, так, что у БиАя екает сердце, и желание войти в тесную исповедальню и наконец-то поведать кому-то о своих страхах становится все сильнее. Он знает, что святой отец не станет осуждать и попытается понять, знает, что будет трудно, а еще любить Чживона очень больно, настолько, что это бесконечное, бушующее чувство буквально разрывает его на части. - Поедем после экзаменов на море, - неожиданно говорит Бобби. – Нет, тут тоже море, но куда-нибудь в Пусан. Там, говорят, очень красиво, и по вечерам… Ханбин вслушивается в его хрипловатый голос и ощущает, как гнетущее чувство страха испаряется, как дождевая вода на жарком полуденном солнце. У него нет деревянной кабины и лавочки, оббитой синим бархатом. Но зато у Чживона есть платяной шкаф, персональная лазейка в Нарнию и огромное, бесконечное чувство, которое он отдает БиАю без остатка. Ханбин грешен, но для Чживона он подобен ангелу, спустившемуся с небес, и БиАй думает, что нет, небеса не будут против. Как можно быть против чего-то настолько искреннего и прекрасного в своей чистоте? - Я хочу в Пусан, - говорит он, и, развернувшись, прикасается губами к щеке Чживона. – Море – это здорово. В мире Ханбина много лжи, глупых предрассудков и оглушительного звука колоколов. В мире Ханбина есть боги, ангелы и демоны, грехи и искупление, и Ким Чживон, странный, немного нелепый и несовершенный. В мире Ханбина есть любовь. И, кажется, больше ничего и не нужно. Я приду, когда тебе будет больно И когда ты будешь чувствовать себя ничтожным, Я возьму себе твою боль и разделю с тобой твои грехи. Я не ангел, не демон и не тот, Кто имеет право говорить с небесами, Я просто Человек. Который любит тебя всем сердцем. The End