Punishment

Как-то раз Майклу предложили место младшего учителя в одной из школ Сиднея. Парень был по возрасту ближе к ученикам, чем к преподавателям, и потому нуждался в какой-то приметной черте, которая причисляла бы его к взрослым. Теперь мысль о том, что долговязый юнец с трубкой в зубах выглядит напыщенным охламоном наихудшей разновидности, голову Клиффорда не посещала, а окружавшие его люди были слишком добры, чтобы указать ему на это. Мальчики прозвали парня «Вздымающимся адом», но — быть может, потому, что трубку курил и директор школы, — само это обыкновение возражений у них не вызывало. А еще наверное потому что ярко-красные волосы на голове парня напоминали пламя... Похожий скорее на недоросля, чем на наставника, и скорее на молокососа, чем на мачо, Майкл благодушно разгуливал по школе, полный такого счастья, какого никогда еще за всю его молодую жизнь не знал. При всем при том первая неделя стала для парня сущим адом. Он и не думал никогда, что учительство настолько утомительно. Его обязанности были весьма обширными: не просто преподавать и поддерживать в классе порядок, но готовиться к урокам, проверять письменные работы и выставлять оценки, давать дополнительные уроки, подменять других учителей и вообще быть у всех на подхвате с утреннего, призывавшего мальчиков к завтраку звонка и до той минуты, когда в школе гасили на ночь свет. А поскольку Майкл жил в самой школе и никакими брачными узами вне ее связан не был, директор и старшие преподаватели использовали его по полной программе. Он был нанят в подмену милому, доброму старичку по имени Джозеф, который в самом начале триместра поскользнулся на льду и что-то такое сломал в тазовом поясе. Поэтому основная работа парня состояла в том, чтобы преподавать немецкий, английский и французский, однако очень скоро он начал подменять директора школы и иных учителей на уроках истории, математики, географии и физики. Уже на третий день ему было велено провести в старшем пятом классе урок биологии. — Что они сейчас проходят? — спросил Майкл, обладавший по этому предмету лишь обрывками знаний. — Воспроизведение человека. В то утро он многое узнал и о профессии учителя, и — заодно уж — о воспроизведении человека. — Ну-с, расскажите мне, что вам известно о… — потребовал он у школьников. Майкл притворялся, будто проверял их знания, и важно кивал, слушая ответы, но на самом деле просто тянул время. И слушал точно зачарованный, испытывая отвращение и едва веря своим ушам, как они в подробностях описывают трубки, железы, клапаны и бугры, о которых он лично кое-что краем уха слышал, но о свойствах, особенностях и назначении коих решительно ничего не знал. Классную комнату Клиффорд покинул потрясенным глубиной и размахом познаний пятиклассников. Ученикам было чем заняться и вне уроков. Майкл же, не имевший ни малейшего понятия о правилах какой бы то ни было спортивной игры, теперь носился со свистком в зубах по регбийному и футбольному полям. И вскоре обнаружил, что если раз в пять или десять минут дуть в свисток, топать ногой по грязи, тыкать пальцем в сторону ворот и объявлять схватку или непрямой свободный удар, то никто его невежества не заметит. — Но, сэр! Он же нарушил правила! - вопил кудрявый мальчик, то и дело размахивая руками. — Не думайте, Ирвин, что я этого не заметил, - гордо сказал Клиффорд с усмешкой на лице. — Так ведь за это штрафной полагается, сэр! - подхватил второй мальчик. — Если бы за это полагался штрафной, Худ, я и объявил бы штрафной, не так ли? Если в том, что Майкл, ненавидевший спорт, повсюду сеявший смуту, антисоциальный, недисциплинированный, трижды исключенный из школы, отбывающий испытательный срок преступник, теперь наказывал учеников, судил их спортивные матчи и требовал от них тишины на уроках, и присутствовала великая ирония, то в том, что он проверял их знания и не переставал улыбаться, никакая ирония и не ночевала. Майкл часто грозился, что запорет весь класс до полусмерти, если он сию же секунду не умолкнет, — устроит ему поездку в ад и обратно, — и не вертитесь, Хеммингс, иначе я высеку вас! Телесные наказания в то время и в той школе все еще практиковались. Поднимал ли Майкл когда-нибудь — во имя дисциплины и порядка — руку на ребенка? Да, поднимал. Школьником его и самого подвергали побоям, и он никогда не ставил под вопрос роль, которую играли в школьной жизни указка или линейка. Значит, дело было примерно так… POV Майкл Время вечернее, с начала моего первого школьного триместра прошел примерно месяц, я дежурю по школе. Это означает, что мне надлежит уложить мальчиков спать, выключить в их спальнях свет и бодрствовать на случай возникновения каких-либо неожиданных кризисов или просто непредвиденных обстоятельств. Я гашу свет в комнатах и направляюсь коридором верхнего этажа к комнате, где спали все трое виновников торжества: Эштон Ирвин, Люк Хеммингс и Калум Худ. — Ладно, все успокоились! И почему это если шум, так непременно в вашей комнате? - я скрестил руки на груди. — Сэр, сэр, у меня подушка лопнула, - поджал губы Калум. — Сэр, тут такой ужасный сквозняк, - поежился Люк. — Сэр, я только что привидение видел, честное слово, - Эштон спрятался под одеяло. — Мы боимся, сэр, - сказали все хором. — Ладно. Хватит. Я гашу свет. И чтобы никакого писка. И. Чтобы. Никакого. Писка. Да-да, Хеммингс, это и к вам относится, в первую очередь. Я спускаюсь вниз и направляюсь к учительской. Там горит камин, я сажусь перед стопкой тетрадок, которые мне предстоит проверить. Однако, прежде чем начать править работы школьников, я извлекаю из кармана пиджака трубку. И стоило начать курить, как до меня донеслись звуки, создаваемые пробегающими по половицам босыми ногами. Трое мальчишек. Я горестно вздыхаю и встаю, кладя трубку на стол. Поднимаясь по лестнице, слышу приглушенные смешки, шлепки, щелчки и шепотки. Вхожу в спальню, щелкаю выключателем. Участники ритуальной потасовки замирают во внезапно вспыхнувшем свете. В руках они держат школьные галстуки, которыми хлестали друг друга. Я хорошо помню такие схватки по проведенным мной в общих спальнях ночам. — Тишина! Все по постелям. Немедленно! - рявкаю я на малышей, отчего они запрыгивают в кровати и мгновенно притворяются крепко спящими. Я выключаю свет. — Еще хоть один звук из этой спальни — и тот, кто его издаст, получит порку. Понятно? Порку. Я не шучу. Вернувшись в учительскую, наступает миг, которого так жаждали мой мозг и мои легкие: вновь курю. Я попыхиваю трубкой. Первое, второе, третье, четвертое, пятое посасывание; я причмокиваю уголком рта. Табак разгорается, и шестая не то седьмая затяжка позволяет мне наполнить дымом все легкие. Столь богатая порция никотина способна довести до головокружения и холодного пота даже закоренелого курильщика трубки. Курильщики выглядят довольными, поскольку знают, что они суть символы старозаветного довольства, и довольны этим… но тут чья-то звучная пробежка над головой заставляет меня оторваться от тетради, которую я проверяю. Чтоб вас черти взяли. Ну пошумели разок, точно мышь, прошмыгнувшая за стенной панелью, и ладно. Можно не обращать внимания. А, нет, вот и еще один звук — безошибочно узнаваемый топот босых ног по дощатому полу. Волна гнева с головой накрывает меня. Я разъярен точно в той же мере, в какой был только что доволен. Если бы я не курил столь мирно и благостно, то и не скакал бы сейчас по лестнице с таким неистовством. — Хеммингс! - я влетаю в спальню мальчиков - Ну разумеется. Кто же еще? Хорошо. Ладно. Что я сказал в прошлый раз? Я сказал, что следующего нарушителя тишины ожидает порка, и сказал это всерьез. Наденьте халат, шлепанцы и извольте явиться в учительскую. Немедленно! Спускаясь вниз, я осознаю всю огромность того, что сейчас произойдет. Я вступаю в учительскую. Трубочный дым виснет в комнате совсем не так, как сигаретный. Созданные открывшейся дверью воздушные струи сминают тяжелые слои дыма в рифленые волны. Я открываю шкаф и нахожу под ящичками для бумаг толстый кожаный ремень. Что я наделал? Если я не выполню угрозу и не побью мальчика, весь авторитет, какой у меня есть, окажется подорванным и я никогда больше не смогу управлять учениками. И сильно ли его придется бить? Что, если он заплачет? О господи! Я расхаживаю по учительской взад-вперед, хлопая ремнем по ладони — все сильнее, сильнее, пока не ощущаю жгучую боль. Робкий стук в дверь. Я откашливаюсь: — Войдите. Входит Люк, шаркая ногами. Лицо его неподвижно, серьезно. Он испуган. Всем известно, что я никогда еще никого не бил, а значит, он не может знать наверняка, какой жестокости кара его ожидает. Зато формальную сторону дела он явно знает лучше меня, поскольку снимает халат и вешает на дверной крючок так уверенно, что я понимаю: наказание это он получал уже не раз. — Я говорил вам, что тот, кто попадется мне в следующий раз, получит порку, ведь так, Хеммингс? — Да, сэр. Почему он не просит пощады? Тогда у меня была бы возможность смилостивиться. А он просто стоит передо мной, испуганный, но полный препротивной решимости, не оставляющей мне почти никакого выбора. — Хорошо. Ладно. В таком случае, давайте покончим с этим. Я не имею ни малейшего представления о том, что мне следует делать дальше, однако Люк снова берет инициативу на себя: он подходит к стоящему перед камином кожаному креслу, сгибается над его подлокотником, положенным образом подставляя мне свои ягодицы. О господи. О черт. Внутри происходит что-то странное и я срываюсь, размахиваясь и шлепая его, не со всей силы, но достаточно, чтобы услышать жалобный писк и услышать, как его ногти впились в обивку кресла. На белоснежной коже остался розовый след, постепенно переходя в красный. Надо ли еще? Для равномерности я снова замахиваюсь и ударяю по другой, отчего мальчик снова вскрикивает и жмурится, тихо всхлипывая. Не понимая, что делаю, я откидываю ремень в сторону, после идя к двери и запирая ее на ключ. — Сэр? - мальчик поднимает на меня мокрые от слез глаза и я вижу, как дрожит его нижняя губа. — Я решил проучить тебя как следует, Хеммингс, - тихо говорю я, стягивая с себя одежду. — Что?! - тихо пищит он, пытаясь натянуть боксеры обратно на попу, но я не даю ему этого сделать и буквально вдавливаю его своим телом в обивку кресла. Он жалобно стонет, потому что я задел своим телом его красные ягодицы. Боксеры летят в сторону камина и теперь оба тела полностью обнаженны. Мне хочется удобства, поэтому я беру его словно тряпичную куклу и несу в сторону дивана, который стоял напротив стола в другой части учительской. Люк пытается вырваться, но ведь он сам прекрасно знает, что я сильнее. — Сэр… Пожалуйста, не надо… - бормочет мальчик, начиная плакать еще сильнее. — Замолчи, Лукас, - рычу я и кладу его на диван. Он пытается ползти, но я снова притягиваю его обратно, располагаясь сверху и целуя кожу на его спине. Люк жалобно хнычет и ерзает. Я опускаюсь к его ягодицам, начиная целовать их, слыша в ответ лишь тихие стоны и шипение от боли, сжимаю их руками, а Люк отзывается все громче. Он такой невинный и маленький, такой манящий. Я всегда был нетрадиционной ориентации, может еще именно поэтому согласился вести уроки именно в мальчишеской школе? Скорее да, чем нет. — Какой ты сладкий, Люки, - мурлычу я, на что блондин лишь сжимает в руке подушку, что лежала рядом с ним, и кусает губы до крови. Ох, как же он прекрасен. Не желая больше с ним церемониться, я трахаю его языком. — Ах, сэр! - он вскрикивает, боясь называть меня по имени или даже “мистер Клиффорд”. Только “сэр” и только в своем стиле, который мне так нравится. — Пожалуйста… - слышу я столь тихо и невнятно, но понимаю, что мальчик уже желает куда большего. — Я знал, Люки, что ты не сможешь устоять… - улыбаюсь я как-то по кошачьи, словно хищник, который желает загнать в угол свою жертву и добить окончательно. Его член уже твердый и Люк жалобно скулит, потираясь им об обивку дивана. Я не желаю его растягивать, в конце концов это же наказание. Плюнув на руку и распределив слюну по члену, я лишь немного приподнимаю попку Люка и вхожу, одной рукой придерживая хрупкое тело, а другой сжимая его волосы на затылке. Думаю, вся школа слышала его громкий полу-стон полу-вскрик. Как же красиво он стонал, вы бы знали. — Ааах! Боже! - он закрыл глаза, поджимая пальчики на ногах и пытаясь впустить меня до конца, а я в это время сходил с ума от его узости… — Не сопротивляйся, Лукас, позволь мне войти в твою узкую дырочку… Ты такой волшебный… Ты сводишь меня с ума, - шептал я, словно зачарованный его сексуальностью и невинностью, хотя по сути так и было, я просто потерял голову, ведь трахать девственника - ощущение лучшее из лучших. Наконец он расслабился и позволил мне войти до конца, а я, не теряя времени, начал тут же двигаться в нем, чтобы скорее найти заветную точку. Толчок, затем еще. Мальчик стонет и извивается подо мной, выпячивает попку навстречу члену, скулит и задыхается в собственных вздохах, а я облизываю губы, любуясь таким прекрасным видом и, делая резкий толчок, наблюдаю, как выгибается в спине малыш и просит большего. Он так и норовит коснуться себя, но я ни за что не позволяю. — Сэр! - вновь повторяет он. — Прошу, Люки, просто Майкл, - наконец разрешаю я. — Майкл...Ах, Майкл… - он задыхается, то и дело повторяя “еще!”, но я чувствую, что он уже близок, ведь девственники быстро кончают. Я и сам близок, ведь давно не был ни с кем, особенно с невинными мальчишками. Толчок, два, три и в конце сладостная волна наслаждения, куча мурашек по всему телу и частое дыхание. Мы кончили одновременно, словно давние любовники, которые занимаются этим ежедневно и уже выучили все друг про друга. Но нет, просто нам было хорошо, слишком хорошо. Люк пытается восстановить дыхание, смотря в одну точку, а точнее на тлеющие угли в камине. Я лежу сверху, не полностью, конечно, опираясь на руки по бокам от мальчика, но я так же дышу, стараясь прийти в себя после бурного оргазма. — Сэр… - тихо шепчет Люк снова. — Да, Хеммингс? - спрашиваю я, ведь если не трахаемся, то уже возвращаем все на свои места и не зовем друг друга по именам. — Это было лучшее наказание за всю мою жизнь… - смущенно говорит мальчик, после переводя взгляд на меня. Я не думаю, я просто целую его. — Никому не говори об этом и если спросят, скажешь, что я тебя просто порол… Иначе… — Ни за что не скажу, сэр! - тут же отвечает Люк и улыбается, оставаясь все таким же невинным, как был всего пару мгновений назад, все такой же милый мальчик с голубыми глазами. Спустя несколько минут он быстренько оделся и вышел, перед этим еще обернувшись и игриво улыбаясь мне. Думаете, что он доставал меня и делал все эти проделки, мечтая о наказании с участием меня? Возможно, вы правы. Но в следующий раз я накажу его сильнее.