Под одним небом

За всю свою историю работы на кладбище я повидала многих людей. Их было такое огромное количество, что становилось трудно дышать. Я почти каждый день вижу, как людей закапывают под землю, а потом в течение недели их приходят оплакивать. Сначала я тоже плакала. Хоть и не знала этих людей, не знала их истории, я плакала. Мне было больно смотреть на то, как день за днем тела падали под землю, а потом их закапывали. А потом я привыкла. Мне понадобился год или два, чтобы научиться воспринимать смерть как должное. Моя мама очень переживала по этому поводу. Говорила, что эта работа меня до добра не доведет, что со временем я сойду с ума, но я научилась контролировать свою сентиментальность. Хоть она и до сих пор против, потому что теперь я кажусь ей бесчувственной. Очень редко на кладбище приходили дети. Раньше я тоже не бывала на похоронах, хоть мой отец и умер, когда мне было 7 лет. Я его мутно помню. Его тело закопано далековато от маленького домика, в котором я проживаю. Мне часто предлагали недорогие гостиницы или комнаты в домах, чтобы я не жила на территории кладбища, но мне не хотелось покидать это место. Здесь всегда было тихо и мне это нравилось. Воздух здесь всегда был чист, потому что трасса находилась далеко от сюда. Моя работа не забрала у меня друзей, хоть они и не понимали моего постоянного нахождения здесь. Если я не ухаживала за могилами, я гуляла по лесу, который находился сразу за кладбищем. Там тоже почти никого не было, поэтому я садилась около какого-нибудь старого дуба и читала книгу. Такую работу я выбрала благодаря своей сестре. Нет, она жива и здорова, и я думаю, проживет долгую счастливую жизнь где-то далеко отсюда. Просто в детстве мы безумно любили сбегать вечером и гулять по кладбищам. Приключения тянули нас, как магнит, а страх заманивал в свои сети, поэтому, не слушая никакие запреты, мы бегали сюда втайне от всех. Мы любили перекладывать цветы с могилы на могилу. Нам это казалось чем-то магическим, как бы глупо это не звучало. Нам часто доставалось за наши выходки. А из такого маленького дьяволенка, которым я была раньше, выросла девушка, любящая тишину и спокойствие. И легкое одиночество, сопровождающееся тишиной и спокойствием. Я совсем разучилась плакать. Это было связано с тем, что очень часто я успокаивала людей, потерявших своих друзей или родственников, слушая их увлекательные истории. Так я узнала о многих жителях города, о которых никогда не слышала ранее. Мне это никогда не было интересным, скорее моим обязательством. Меня очень любили местные бабульки, так как я им казалась очень чутким человеком. Всё в пользу валерьянки, которую я храню у себя в доме. Лучшее лекарство для всех бед. Ну и то, что я их выслушиваю и киваю время от времени тоже играет какую-то роль. Сегодня ветер был необычный. Скорее даже загадочный. На сегодня заказов не было, поэтому у меня намечался выходной. На улице была осень. Никогда не любила это пору года. Вызвано это тем, что мне всегда она казалась грустной и магнитной для похорон. Но сегодня, видимо, день исключение. Вернее, я так думала. Я успела поухаживать за некоторыми могилами, даже положила цветок на одну из них, что не было похоже на меня. Ветер не прекращался, что заставляло меня кутаться в свитер. Деревья легонько пошатывались, а листья медленно считали, напоминая, что скоро приблизится зима. К ней я отношусь нейтрально. Мне ближе лето, хоть выходных у меня и нет. Где-то далеко была слышна машинная толкучка. Её я распознала по злостным выкрикам бесовских голосов и звуков, издающихся от машин. Поэтому я теоретически и живу на работе. Не люблю толкучки. Холод никогда не был мне помехой, чтобы отправится в лес. Я делала это всегда, независимо от погоды. Поэтому, одевшись потеплее и взяв книгу в руки, я выхожу из домика и неожиданно для себя замечаю маленького мальчика, сидящего рядом со свежей могилой. Кстати, именно с той, куда я положила цветок. Эта могила появилась вчера, но к ней не приходили люди. Меня это порядком удивило, но, закружившись в заботах, я забыла посмотреть или узнать, кого похоронили. А сегодня просто не подумала, кинула цветок и прошла мимо. Мальчик был легко одет и босс. Я поняла, что рано выписала себе выходной, закинула книгу на маленький диван и взяла покрывало с меховыми ботинками для малыша. Не думаю, что в такой холод ему стоит ходить босым. Когда я подошла к нему, мальчик тихонько всхлипывал. А когда он заметил меня, то перестал плакать. На могиле был нарисован пёс. Такой хорошенький, со смазливой мордой и счастливой улыбкой. Породу я не знала, хоть она и была популярна. Таких собак тысячи бродит по улицам. Под рисунком было написано: «Коди Ренжер Бей (1995-2016) Хороший друг и верный пес. Покойся с миром, мой Коди». Я поставила обувь перед мальчиком и накинула на него покрывало. Он послушно замотался в него и засунул свои маленькие ноги в ботинки. — Спасибо, — тихо проговорил он ещё совсем писклявым голосом. — Какая у него порода? — захотелось всё-таки узнать мне. — Лабрадор, — грустно отвечает мальчик. Конечно. Всегда же умирают только самые лучшие собаки на планете. — Скучаешь? — смотрю я на него. Мальчик опустил голову, и пучок его полос упал на глаза. Волосы у него пушистые, темно-коричневые и совсем непослушные. Одет он был бедно: старые серые штаны и порванный по швам свитер. Мне не хотелось спрашивать, почему именно он был так одет, потому что чувствовала, что ответ меня не обрадует и не утешит. — Безумно скучаю. Он был моим лучшим другом, — его голос прогибается. Он уже не кажется мне писклявым или детским. Скорее глубоким и стонущим. — А как же другие друзья? — Ты про других мальчиков? — он поднимает на меня голову, а когда я киваю, опускает обратно. — Разве можно сравнивать собаку с человеком? — Я не совсем понимаю, о чем ты. От холода у меня дрожат губы, а пальцы на ступнях ноют от боли. Даже если мальчишке холодно, он вовсе не подает виду. — Звери гораздо лучше, чем люди. Потому что они человечнее, — поясняет он. — С чего ты это взял? — Они не бросают свои семьи, защищают своих детей. Они верные. Готовы на всё ради тех, кого любят. А люди — убийцы. Причем большинство сами же себя и уничтожают. Я уже хочу возразить ему, а потом задумываюсь и прикусываю язык. Думаю, я могла бы ещё поспорить, но главное правило в успокоение человека, который потерял своего родного — это не спорить с ним. Думаю, с ребенком это правило работает вдвойне. — Не знала, что собаки умеют улыбаться, — говорю я с улыбкой, смотря да доброго лабрадора. Мальчик лишь глубоко вздыхает. — Ты придумал его имя? — Нет. Это было написано на ошейнике, когда мы встретились. — Ты его нашел? — Нет, это он нашел меня. Я удивленно посмотрела на него, а потом на могилу. — Я переходил через дорогу, — без лишних вопросов стал объяснять он, — не заметил машину. Коди появился из пустоты и вытолкнул меня, когда казалось, что шансов спастись совсем нет. Он рисковал собой, — с гордостью заявил мальчик, — а потом следовал за мной всюду. Коди заменил мне семью. Он склонил голову набок и смотрел на недавно погибшего друга. Мне стоило сразу обо всем догадаться, но видимо для этого я слишком тормоз. — Тебе не пора домой? Родители будут волноваться. — Я живу в детском доме. Вряд ли кому-то там есть до меня дело. Я поняла, что я полная дура. Мои щеки пылали от стыда, а совесть влепила сильную пощечину. Я бы на её месте сделала бы тоже самое. В такие моменты крайне важно не тупить. Но я нарушила золотое правило. — Как же ты держал у себя собаку? — хрипло спрашиваю я, боясь наступить на скользкий вопрос. — Я живу на первом этаже, а Коди всегда спал под окном. Или же, когда все спали, я открывал окно, и он запрыгивал ко мне и спал у ног. У меня никогда не было животных. Я даже понятия не имею, как это жить с ними, любить их, ухаживать за ними. Тем более чувствовать, что их нет. У меня были друзья, у которых умирали животные. Они долгое время унывали, но потом вновь оживали. Но, похоже, у этого мальчика с псом были серьезные отношения. Он поднял голову и улыбнулся, как будто вспомнил что-то. — Знаешь, мне давали таблетки от депрессии, когда я притворялся, что это я лаю, чтобы защитить его. Мне приходилось делать вид, будто я и вправду пью их, но на самом деле я выплёвывал, куда только мог. Однажды я увидел, как Коди роет яму. Там я нашел около 6 таблеток, закапанных моим другом. Потом я подменивал эти таблетки с теми, что пили дети из детского дома, когда простужались. Это было забавно. Особенно, когда потом оказалось, что у одного из них была аллергия на подобные сильные вещи. Это напомнило мне мои детские выходки с подругой. Хоть они и были более безобидные, но я всё равно улыбнулась. Хорошо, когда мальчик улыбается. Ему это очень идет. Но потом его взгляд вновь грустнеет. А потом и вовсе гаснет. — У детдомовских есть своя школа, — продолжает уже печально он. — Ренжер всегда провожал меня туда, так же тайно, чтобы его не засекли, а потом встречал. Казалось, будто не он спас мою жизнь, а я его. Мальчик замалчивает. Я опускаю взгляд вниз и начинаю рыться в земле. Одна из моих глупых привычек. Я нахожу разные камешки, которые начинаю перебирать пальцами. Потом беру их в две руки, как в миску, потом отвожу их в стороны, и камни падают. — Хочешь узнать как он погиб? — внезапно спрашивает он. Я киваю ему, не в силах выдавить слово. — Спасая жизнь. — Твою? — первое, что приходит мне в голову. — Свою. Я смотрю на небо и вижу злобные тучи, которые так и норовят наброситься на нас дожем и громом. — Может, зайдем в дом? А то промокнем. — Я никуда не пойду, — уверено говорит он. Ответ был очевиден, поэтому я даже не пытаюсь уговорить его передумать. Я только вздыхаю. — От чего он спасал себя? Вернее, от кого? — От людей. Убийц. Монстров, — злостно перечисляет он. Я догадываюсь, откуда он взял, что люди страшнее, чем звери. — В детском доме все враги. Дети не знают, что такое любовь или верность. Они даже понятия не имеют, что такое душа. На меня упала первая капля дождя, от чего я вздрагиваю. Мальчик поджимает под себя ногу, обхватывая её руками и кладя голову на колено. — Они как-то узнали о нем. Эти нелюди чуть не лопнули от злости и зависти, — по голосу было слышно, как он сцепил зубы. Но я почему-то сомневаюсь, что виной этому холод. — Я пошел в школу, оставив спящего Коди лежать под окном. Ведь я не знал, что больше его не увижу. Дождь пошел более настойчиво. Ветер тоже пугал своей силой. Он больше не казался мне загадочным, скорее зловещим и грозным. — Я сидел на четвертом уроке, — тем временем тихо продолжал малыш, — и представлял нашу встречу. То, как он побежит ко мне, начнет запрыгивать, счастливо вилять своим хвостом, громко и задорно лаять! И вдруг… всё затихает. Было ощущение, что в классе никто не дышал. Все взгляды были повернуты к окну. На улице раздался отчаянный вой… Мои руки покрылись гусиной кожей, а по телу вновь пробежали мурашки. Чувство, будто он рассказывает мне страшилку, желая напугать. Но мне было страшно от того, насколько реально это звучало. А самое страшное… в тот день я тоже его слышала, но не придала этому никакого значения. Я слышала, как умер Коди, но я понятия не имела о том, что я упускаю. В тот же день я о нем же и забыла. Это было вчера. Если бы я не встретила этого мальчика, о вое я бы и не вспомнила. — Он был близко… Боже, он почти был в безопасности, почти прибежал ко мне. Но его убили… Эти скоты, они убили его! Мальчик встает на ноги и хватается руками за голову. — О Господи, если бы я знал, что он умрет, я бы не пошел в эту чёртову школу, если бы я знал, что больше его не увижу, я бы не отходил от него ни на шаг! Если бы я только знал! Вместе с его криками гремит гроза, словно поддерживает его. Я вздрагиваю и кутаюсь в одежду, но не от холода, а от страха. Он падает на землю, опустив на неё голову и разместив свои руки по обе сторону от неё, будто поклонялся могиле. Впервые за долгое время, по моей щеке скатываешься слеза. Несмотря на то, что я полностью мокрая, я различаю её на своих губах. Мои руки стали дрожать, как и губы. Мне было очень жаль, что я не могла ничем ему помочь. Мне было жаль, что я десять минут назад была готова спорить с ним, что люди лучше, чем звери. Мне было жаль, что такая тяжелая судьба упала на плечи этого маленького мальчика, не успевшего познать, что такое детство. Я посмотрела на Коди, и мне показалось, что вовсе он не улыбается. Что вовсе он не пёс. — А всё потому, что человечнее нас звери… и зверя нет страшней, чем человек, — голосом уже совсем не ребенка произносит он. Я уже мысленно соглашаюсь, рукой вытирая мокрые следы на лице. Гроза прогремела несколько раз, а потом успокоилась, как и дождь. На улице стало совсем тихо, лишь был слышен чьи-то всхлипы. До меня не сразу дошло, что они мои. Когда наступил вечер, мальчик не уходил с могилы друга. Он сидел там один, а я наблюдала уже со своего домика. Когда я принесла ему чай с булочкой, он даже не обратил на меня никакого внимания. Он лишь плакал, а потом успокаивался. Это повторялось очень долго. До тех пор, пока он не лег на влажную после дождя землю и не уснул. Тогда я принесла его в дом и положила на кровать. Она была слишком маленькой для нас двоих. Я взяла подстилку и спустилась по горбу к могиле Коди и села перед ней. В небе горели звёзды, а фонари вокруг совсем не работали, поэтому было очень темно, но я, привыкнув к темноте, смогла различить силуэт Коди и надпись под ним. Я перечитывала её снова и снова, словно пыталась найти что-то новое. Какое-то открытие для себя. Но как бы я не пыталась всмотреться в буквы и цифры, это не помогало мне. С того дня я не могла прийти в себя. Я была поглощена мыслью о псе, которого уже не могла называть псом, и о мальчике, который лишился лучшего друга и светлой стороны своей жизни. Через долгих два месяца (долгими они казались именно мне), я усыновила его. Долго не могла этого сделать, так как опекуны были против, чтобы мальчик жил на кладбище с женщиной, заработавшей себе плохую репутацию. Но мне повезло, что работники детского дома оказались ужасными эгоистами, желающими избавится от мальчика при первой возможности. Это помогло забрать его себе. Я предлагала ему переехать, чтобы жить ему было уютней, но он сказал, что хочет жить рядом с Коди, и я его поняла и не стала спорить. Я чувствовала долг перед этим мальчиком, ставшим мне сыном. Прошло не так много времени, когда он впервые назвал меня мамой. И каждый раз, когда он так делал, меня не слабо встряхивало. Я пыталась заметить ему семью, но не лучшего друга. Мы быстро сошлись и стали семьей. Он научился улыбаться и радоваться мелочам. От предложения купить собаку он сразу же отказался. Однажды я проснулась ночью и обнаружила, что его нет рядом. Малыш сидел около двери на улице и смотрел в звездное небо. Я вышла к нему и села рядом. — Знаешь, о чем я подумал? — спросил он, смотря куда-то вдаль. — О чем? — А ведь мы с ним под одним небом. А значит, мы всё ещё вместе. Он посмотрел мне в глаза, и там я увидела звёзды. — Ты прав. Он навечно будет с нами, ведь мы под одним небом…