Малина

Лето – это самая большая перемена, лето – это время отдыха. Лето – это море и жара, в конце концов. В летнее время положено отдыхать, резвиться, плавать…да есть мороженное килограммами, в конце-то концов! Нет ничего прекраснее этого времени года… Вот только и нет этого времени хуже, если умудриться переплавать, переесть мороженного и пересидеть в тот же день на холодном ветру ночью и попасть в больницу с двухсторонним воспалением лёгких. Тогда уже список меняется: море – тёплым душем на этаже, пляж – прогулкой у лесного озера в клинике, коктейли, мороженное и прочие сладости – пилюлями и капельницами. Вот в такое незавидное положение попал Гилберт. - Сволочи…. Это все Америка виноват, да! У альбиноса абсолютно во всем был виноват Америка. Теракт? Америка! Дождь? Америка! Курицу загрызла собака? Америка и никто иной! И сейчас, лёжа в отдельной палате в лучшей московской клинике, которая находилась в глубине огромного парка, благодаря которому не долетал до неё смог и шум, он по-прежнему материл Джонса, свято веря, что «этот малолетний гнид» специально заразил его вирусом, чтобы охмурить Ивана. А что Иван? Иван варил варенье из малины, так любимое Гилом, и часами висел на телефоне, слушая болтовню альбиноса. - Ну ты только прикинь, отрезали ногу. Ни за что! Я в шоке с нашей молодежи! - Кому отрезали? Тебе!? Я сейчас приеду и устрою им Колколкол! – русский, потерявший нить беседы ещё минут 10 тому назад, встрепенулся от сказанной фразы, чуть не уронив новый мобильный в кипящее душистое варево. - Блять, ты меня вообще слушаешь? Я те говорю, парня утром привезли! Его хулиганы пытали, а затем ногу отрезали! - Гил, солнышко, не матерись… - взвыл Брагинский. – Ну прослушал я! Ну прости. Ну а мо’лодежь мою хоть под стенку и расстреливай. Эх… - Ладно, великий прощает! Кстати, что ты там делаешь? - Ммм…а что? – загадочно протянул Россия, одевая таки наушники и доставая с полки банки. - Да меня уже минут десять преследует запах малины! - Кто-то ест в соседней палате? – хихикнул русич. - Самое обидное, что нет! Я уже все тут оббегал, у всех поголовно на неё аллергия! - Растёт под окном? – мужчина пожал плечами, на мгновение забыв, что собеседник-то его не видит. - Солнце мое, тут сплошные сосны! - Тогда мне безумно интересно, как ты учуял за столько километров, что я варю тебе малиновое варенье и им уже весь дом пропах, а? - Варенье? – восхищенно пропел Гилберт в трубку. - Да, варенье…8 кило малины и 4 сахара, как ты любишь. А ещё тебя ждёт расписной шоколад от Лихтенштейн, которая чего-то запереживала о твоём здоровье, хотя, я подозреваю, что это её Людвиг надоумил, - рассмеялся мягко Брагинский. - Малина… - Есть ещё свежая. Урожай отличный в этом году. - Брагинский, мать твою, хватит меня дразнииииииить! - Хе-хе-хе - Не, ну он еще и издевается! - Хе-хе-хе - Хватит хе-хе-хекать! Где твоя совесть, а? - Моя совесть сейчас лежит в больнице и очень подозрительно учуяла варенье из малины! - Бу, Брагинский! Ладно, меня сейчас будуть пытать уколами. Я тебе позвоню, когда смогу, океюшки? - Я сам тебе перезвоню… - русский отключился. Слава Богу, есть час покоя и возможность разобрать варенье. Когда он набрал Гилберта через пару часов, никто не взял трубку. - Обиделся…или задрых, - буркнул русский, запуская телефон в подушку. – Ничего…перезвонит. Никуда он не денется. Но телефон молчал и через час, и через три. Иван серьёзно заволновался. Раз за разом набирая номер, он слушал длинные гудки и тихо сходил с ума. - Где этот кретин шляется!? Что, опять телефон утопил в душе!? - расхаживая из угла в угол, рычал Иван. Гудок….гудок… звон кастрюль на кухне. Уже решив, что это какой-то нерадивый вор решил залезть в его особняк, он схватил кочергу и рванул на тёмную кухню. Фигура обнаружилась у плиты, где так и осталось стоять варенье на завтрашнюю вторую варку. Естественно, сий силуэт тут же схлопотал "орудием" по голове и с тяжелым звуком свалился на пол. Щелкнув выключателем, Иван немножко прифигел. На полу лежал Гилберт собственной персоной. Руки были в чём-то красном, предположительно малине, а на голове явный след от кочерги. - Гил? – русский бросился к альбиносу. – Гилберт, прости, прости… Немец не реагировал. - Гилберт, Гилберт, прости! - он рухнул рядом с ним на колени и поднял на руки. - Эй, Великий, не помирай банально! - Блять, больно! - Прости! - Ууууууууууууу…….. - Гииииил... - Ивана уже пробирает на хи-хи при всей этой ситуации - Ты бессовестная скотина! Я сюда через полгорода перся, а ты! - А я тут чуть с ума не сошёл, пока ты не брал трубку несколько часов подряд, сволочь прусская бесчувственная! - А, так, у меня телефон уперли. - Ну отлично! Телефону неделя! Я представляю себе лицо Людвига... Он старался, достал самый лучший, какой только смог, а ты вот так. Ай-яй! - Знаешь, они у меня вообще-то семечки просили! Почему телефон отобрали – я не знаю! Не выдержав, Иван расхохотался, усевшись на пол. - Эй… Брагинский, ты че? - Великий, тебя лохонули по стандартной схеме! - И почему я не знаю об этой системе?! У Людвига такого нету! - У Людвига сразу по голове чем-то тяжелым, а эти с фантазией подошли к делу! Бальдшмидт надулся. - Ну Гиииил! - Иван закатил глаза. - Что? – играя на публику, Гилберт закусил губу, будто сейчас заплачет. - Дурак ты прусский! - Брагинский наклонился к нему, прикоснувшись губами ко лбу. - Ну вот так всегда, - пруссак громогласно закашлялся. - Идиот... - зашипел тихонько и угрожающе Иван. - Ты какого хрена пёрся сюда, больной!? - Я к тебе…. И к малине. - По-моему, к малине первоочередно. - А в итоге получил кочергой…. - А нехрен лазить по кухне, не включая свет! Я уже думал, что воры! - Все равно больно…. - Да знаю... Иван виновато посмотрел на обиженного пруссака. Тот продолжил корчить оскорблённую невинность и даже отвернулся. Да, будь он человеком, такой удар бы его запросто прикончил. - Тебе в больницу надо. - Мне к тебе надо, придурок! Не хочу туда! - Нет! Ты свой голос охрипший слышишь? - Он у меня вообще такой! - Нет, твой родной намного мягче. - От чёрт..Ладно. Скажем так - мне уже надоели все эти уколы! У меня задница более синего оттенка, чем в 47-мом, когда ты меня пнём выкинул из зала заседания, заявив "Аннексированным тут делать нехрен!" - А…. ну прости… Но все равно, тебя там, наверное, обыскались! Давай, я тебя отвезу. - Я рядом с тобой скорее поправлюсь! - пруссак надулся и обнял Ивана всеми конечностями. - А ещё, будешь смеяться, я шёл на запах малины... Громко рассмеявшись, Иван вместе с Гилом сел на диван и прижал к себе нерадивого пациента. Тот доверчиво к нему прижался и тыкался холодным носом в шею. А ещё у него был жар... - Спи, спи мой хороший, - Брагинский успокаивающе погладил его по голове. Гил только недовольно хмуритлся, фыркал и вытирал испачканные вареньем пальцы об белую рубаху русича с крайне подлым видом. Похоже, это так выражалась его месть за поврежденную голову. «Сволочь», - закрыв глаза, подумал Иван. – «Редкостная!» А сволочь все температурил, постепенно проваливаясь в объятия Морфея. И Брагинский решил отвезти его в больницу, едва он уснёт. «Устал бедный». Утром Гилберт проснулся в кровати, обвешанный капельницами. Первой реакцией был громогласный немецкий мат на всю палату. Но затем он заметил небольшую корзинку на тумбочке. В ней была миска малины и баночка с вареньем.