Morgenstern

Было только ещё раннее утро, а Гоуст уже стоял напротив двери в комнату МакТавиша, едва решительно застыв с занесённым кулаком для стука. В кои-то веки, ему не хочется... Совсем не хочется будить мужчину, но он здесь, отнюдь, с немного другими намерениями. Конечно, солнце только начало подниматься из-за горизонта, проникая в комнаты надоедливыми светлыми лучами и окрашивая их в светлый, а Райли уже занял свой "дежурный" пост вместо того, чтобы ещё лишний часок-другой понежиться в постели. Зачем? Он кидает быстрый взгляд в окно – слишком рано. Каждое грёбанное утро повторяется одно и то же, но снайпер ещё ни разу не заходил к Джону. Что-то его отталкивает до сих пор, даже тогда, когда он слышит привычное шуршание за дверью. Ему точно кажется, что это - бессмысленно, но Саймон никак не может отказаться от идеи первым сказать капитану "доброе утро, МакТавиш". Как бы то ни звучало глупо, но... Он не может. А если бы и пересилил себя, то вместо доброй и приветливой улыбки в ответ Райли должен увидеть, как капитан непонимающе хмурит брови и злостно, недоумевающе смотрит на него. В таких условиях - условиях войны, жестокости и отчаяния, где количество мёртвых тел невозможно сосчитать по пальцам, - нет места другим, иным чувствам, кроме безразличия, поэтому лейтенант старается спрятать их в самых глубоких затворках своего сознания. В самом деле, снайпер преследует лишь единственную, почти ничего не значащую, но всё же цель - сделать хоть что-то хорошее для человека, к судьбе которого он не безразличен. Безусловно, он сделал многое, но... но что же ещё особенного может сделать запутавшийся в себе человек? Следить, защищать, оберегать... И желать доброго утра, надеясь, что оно не последнее ни у него самого, ни у Джона. Ничего не изменилось ни день, ни неделю спустя. Ничего не меняется даже месяц. Как и в прошлый раз, МакТавиш находит Гоуста облокотившимся спиной о бетонную стену и привычно смотрящим куда-то вдаль. Насколько капитан может судить, взгляд у того снова потерянный, задумчивый и пустой. Однако, он никогда не мог бы сказать точно, поскольку глаза Призрака всегда скрыты за массивными тёмными очками, сквозь которые без особого труда и внимательности рассмотреть глаз лейтенанта невозможно. За всю свою жизнь Соуп смог увидеть своего друга без очков всего лишь раз, да и то, когда тот отвлёкся и снял их, не заметив Джона поблизости. Не то, чтобы это было так важно и значимо для самого капитана, просто... МакТавиш почти никогда не видел Гоуста без маски, поэтому интересу, пусть и не совсем скромному, но всё же есть место занимать некоторые мысли мужчины. А это так непривычно... К счастью, увиденное всего лишь раз в жизни, пусть даже и мимолётно, прочно засело в памяти Соупа. МакТавиш ближе подошёл к снайперу, ненавязчиво махнув рукой прямо перед его носом. К его удивлению, тот даже не пошевельнулся. «Заснул, что ли? Или опять в облаках витает?» - Гоуст, что с тобой? - ненавязчиво поинтересовался капитан. Кажется, ему удалось вернуть незадачливого Райли из раздумий. Тот слегка вздрогнул, поднял свинцовой тяжести голову, вцепив внимательный взгляд на нарушителя его спокойствия, и слегка наклонил её вправо. - А что со мной? - задал встречный вопрос лейтенант спокойным и, на удивление, мягким голосом. Теперь стало понятно, что отвлекаться на что- или кого-либо от своего собеседника он теперь не намерен. МакТавиш слабо улыбнулся. Такой Саймон, любящий отвечать вопросом на вопрос... Вроде бы всё тот же, разговаривает в своей привычной манере, а что-то всё-таки в нём не так... То ли голос слишком мягкий и спокойный, то ли вид слишком рассеянный. Он редко выглядел... так. Но в последние дни что-то его изменило, причём заметно. И капитан никогда не задумывался, что же стало причиной столь резкого изменения его приятеля. Конечно, нельзя поспорить с тем, что так на него повлияло равнодушие к убийству, но... Его "потерянность" стала проявляться и в минуты отдыха. Капитан ни в коем случае не отрицал, что Гоуста тоже можно понять. Никто не осуждает, нет, и Джон честно готов на всё, лишь бы очередной боец не упал духом и не сломался, как это сделали другие жертвы. - Что-то с тобой не так... - МакТавиш осмотрел приятеля с ног до головы, - лица на тебе нет, что ли... Гоуст тихо усмехнулся, кивнув чему-то головой (или, похоже, собственным мыслям). - Можно подумать, что ты точно знаешь, что оно у меня есть на самом-то деле, - невозмутимо сказал Призрак. На эту колкую фразу Джон лишь фыркнул. - Не говори глупостей, Гоуст. Лицо у всех есть, - он рассуждает так, словно объясняет пятилетнему ребёнку, как следует разговаривать со взрослыми. - А ты хочешь проверить? Кажется, лейтенант немного не в духе. Или это всего лишь домыслы... В любом случае, поговорить с ним стоит. - Нет. И всё. Слов будто бы больше не осталось ни у него, ни у собеседника. Казалось бы, что все темы, даже о замечательной погоде, разом просто исчезли из головы, а фонтан слов предательски иссяк. Джону хочется сказать что-то ещё, может быть, даже спросить, что же происходит, но привычная и подлая тишина так и давит на слух, заставляя забывать всё, с чего бы следовало начинать всякий разговор. И её, похоже, никто не собирается нарушать. Гоуст привычным движением руки выудил из кармана штанов потрёпанную на вид зажигалку. Потом он снова полез туда, но уже за сигаретой. Не обнаружив её, расстраивать не стал, будто бы так и должно быть. Вместо того, чтобы уйти к себе и взять упаковку, он потянулся к небольшому нагрудному карману капитана, двумя пальцами ловко выудив оттуда сигарету. Уж кто-то, а Райли знает, что такие вещи у капитана МакТавиша есть. Капитан сначала не сразу понял, что к нему тянется рука наглого лейтенанта. И только лишь потом, через несколько секунд, он осознал, что Гоуст взял его сигарету. К удивлению, он совсем не рассердился, хоть и почувствовал себя немного странно. Будто бы это – нормально, обыденно, а не что-то «из ряда вон выходящее». Так бывает иногда, когда уверен, что помогаешь человеку. Из лёгкого ступора его вывел короткий, но очень заметный кивок младшего по званию. «Я готов поделиться с тобой не только сигаретой, Райли…» Что происходит? Саймон пару раз попытался щёлкнуть зажигалкой, но всё заканчивается неудачей. Капитан замечает, что его пальцы предательски дрожат. Это слишком заметно, поэтому внимательный МакТавиш не оставил эту странность без внимания. Не то от холода, не то от волнения… Здесь, вроде, тепло. Да и вряд ли Призрак в первый раз берёт в руки зажигалку, боясь… Обжечься? Когда же у него это получилось, с попытки, кажется, пятой, Гоуст поднимает взгляд. Мужчина поднимает край маски и берёт сигарету в рот. Капитан задерживает взгляд на губах лейтенанта – если уж запоминать, так все мельчайшие детали, что уж там. - Спасибо за это, - Райли вдыхает порцию никотина и улыбается. - Я всегда готов помочь, - как бы буднично и равнодушно отзывается старший, - если есть проблемы, можешь рассказать мне о них. - Непременно, - ухмыляется Саймон. Джон честно не хочет уходить, слова так и срываются с губ, только вот какие – никто не знает. Может быть, это немой вопрос, может быть – ответ. По крайней мере, снайпер ничего не имеет против. Но видит лишь спину мужчины и слышит, как растворяются в тишине уходящие в даль шаги – слишком поздно для ответа. На следующий день. 23:56. Прошло пятнадцать минут с тех пор, как Гоуст стоит напротив такой знакомой двери в такую, казалось бы, незнакомую комнату. Он просто стоит, как тогда, застыв с занесённым кулаком для стука. Он не верит, что дверь перед ним сама откроется, и так же не верит, что сам откроет её. Он смущён. Тем, что пришёл за помощью к тому, кто создал ему проблемы, которые он не в силах решить самостоятельно – в какой-то степени, игры разума рождают чудовищ. В том и дело, что он ещё ни разу не был влюблён в кого-либо, а тут… Ещё и в мужчину. Может, так будет даже легче. Проще обсудить проблему с Джоном, а не с другими бойцами – по крайней мере, он должен понять и не осудить. Если лейтенант, в кои-то веки, сразу не раскроет карты… Да и это мало что решит. Может быть, капитан уже сталкивался с этим, Райли не знает, но точно уверен, что не выйдет из комнаты с простреленной головой. Гоуст сам не заметил, как дрогнула собственная рука. Стук прошёл по его ушам каким-то отстранённым, чужим и глухим звоном. Он словно бы досчитал до ста прежде, чем раздалось короткое «входи». Наверно, ему показалось, что его рука снова предала его, так подло дёрнув за дверную ручку. Но, в то же время, он не пожалел о содеянном. Очень странно… Подобно кошмару, из которого нет выхода, и всё же ты в конце понимаешь, что на самом деле спишь. Вздохнув, Саймон несмело вошёл в комнату, насквозь пропитанную сигаретным дымом. Райли обратил внимание на Джона, сидящего за столом и увлечённо рассматривающего записи в какой-то книжке. Похоже, в своей собственной. Но даже сейчас у капитана сигарета во рту. Лейтенант улыбнулся краешком губ и неспешно подошёл к другу, бесцеремонно устраиваясь на столе. - Хватит курить, - мягко сказал снайпер, протянув к МакТавишу руку. Словно бы по инерции… А сожалеть уже поздно. Джон продолжал хмурить брови и смотреть на куда более интересные вещи, нежели чем на своего товарища. Он преданно ждёт, когда Призрак начнёт ведать ему «о делах своих нелёгких и переживаниях душевных», и поэтому не сразу замечает, как легко и отточено у него вынимают сигарету изо рта. «Нужно действовать… Я слишком долго ждал. Боялся… не успеть...» Мужчина недоумённо распахнул глаза и удивлённо посмотрел на Райли в упор. Лейтенант готов поклясться, что такая невероятная голубизна не может умещаться в глазах одного-единственного человека, но доказательство сидит прямо перед ним. Лейтенант ухмыляется и ловко зажимает сигарету меж своих губ, вдыхая в лёгкие свою порцию горького дыма. Слишком много. Но так нужно. - А ты, можно подумать, меньше, - усмехнулся капитан, так и ничего не заподозрив. Видимо, отошёл от недавнего. Так что же произошло на самом деле? Похоже, что он не против, что его личное пространство так бесцеремонно нарушили. Поэтому, опираясь на тонкую натуру Саймона и его руководство по «сделал что-то не то – обязательно повтори», можно смело сделать вывод, что останавливаться он не намерен. Райли пожал плечами, вовремя подумав о том, что обратного пути уже нет. Лёгкие саднит от никотина, но Призрак всё ещё молчит, смакуя дым на своих губах. Снайпер берёт сигарету двумя пальцами и, убрав её изо рта, ближе наклоняется к приятелю. МакТавиш быстро сообразил, что наглец собирается сделать, однако вида не подал, именуя тем, что это всего лишь его грёбанное воображение. Но реальность выдвигает свои условия и заставляет играть по своим правилам, даже тогда, когда даёт лишь секунду на обдумывание происходящего. В принципе, ничего страшного не произошло. Ничего, что не могло бы не удивить. Джон, конечно, и раньше догадывался, что Райли по-своему непредсказуем, но придумывать себе ничего не стал лишнего. Поэтому какой-то секунды не хватило Соупу, чтобы среагировать правильно. А вот Гоусту хватило, но уже чтобы коснуться губ застывшего капитана своими. Саймон воспользовался смятением друга и выдохнул дым ему в рот, нагло улыбнувшись после. Соприкосновения губ избежать не удалось – в этот момент лейтенант подумал, что умер. А может, и вправду, что ничего неправильного не произошло… Чувства вины нет. Едва ли это можно назвать полноценным поцелуем. Джон дёрнулся, словно его ударило током. Отойдя от шока, он вспомнил, что умеет дышать, но тут же мужчина зашёлся кашлем – дым. Во взгляде распахнутых глаз читается лишь удивление, возмущение и непонимание. Лейтенант усмехнулся – лучше бы его убили сразу, не задумываясь. С другой стороны, смешок от досады, что не встретил от капитана поцелуя, скорее, совсем несбыточного. Или ему повезло, что сразу не впечатали кулаком? «Какой же я дурак…» - Райли, - минуту погодя, разорвал полотно тишины МакТавиш, - что за чёрт это был? А вот теперь Саймон не нашёлся, что ответить. Съязвить, конечно, было бы куда легче, но не к месту – не тот случай подвернулся. Да и не так, чтобы слишком уж не в терпёж… - Ну, капитан… Может быть, так бы вы перестали курить, - отмахнулся младший по званию, - конечно, не самый лучший способ… - Я не про это, - строго перебил капитан. Снайпер замер, прислушиваясь к своим мыслям. Понятно, про что… А вот нужно ли объяснять? «Прости» или «Да я ж прикалываюсь!»? - А про что? – может, это не вариант – прикидываться дураком, но… Смерть – тоже оправдание. - Ты пил, что ли? - Нет. Есть сомнения? – приподняв бровь, спросил лейтенант, - дыхнуть? - Успокойся. Саймон уже в который раз пожал плечами, заинтересованно вперив взгляд в пол, будто бы там было что-то необычное. - Ладно, поговорим, когда будешь готов. Кажется, время неумолимо начало течь назад. Не исключено, что Джон сейчас уйдёт, оставив Призрака одного в своей комнате. Этого ли он добивался? Чтобы снова остаться одному и терзать себя тем, что упустил такой замечательный шанс? Но МакТавиш упорно продолжает восседать на стуле, напряжённо разглядывая страницы в дневнике. Может быть, он и спокоен, только вот своеобразная «аура» вокруг него не совсем-то добрая. Видимо, ждёт. Столько, насколько хватит терпения. Гоусту хочется сказать что-то ещё, но слова вяжут язык, словно тёплая хурма. Что-нибудь лишнее – движение или слово – и, кажется, всё, ничего не вернёшь обратно. Мужчина скрестил ноги и снова потянулся к МакТавишу, но чтобы уже дотронуться до его руки, там, где запястье. Нерешительность убивает, но говорить так ничего и не хочется. - Знаешь, Джон, - тихо, заплетающимся языком начал лейтенант, - первые дни мне казались сущим адом. А теперь… Лишь стоило подступиться к тебе ближе… И я изменился. Мы бы, знаешь, смогли снова встретиться, когда-нибудь... в феврале, например, - он повёл рукой выше, аккуратно и словно боясь касаясь руки друга, - делаю ставку на тридцать первое. Пальцы легко очертили путь от запястья и до предплечья, а потом Райли своевольно коснулся щетинистой щеки друга. Сердце Соупа ухнуло вниз, а мысли связались в один тугой и довольно огромный комок. То, что его пугает больше всего – он совсем не хочет оттолкнуть снайпера, и чуть меньше – он чуствует что-то другое, а не только возмущение. Возмущение… и волнение? Это всё… Слишком странно. Странно, когда Саймон, закусив губу, легко и почти невесомо касается губ капитана своими пальцами в перчатке. Странно, что они оба молчат, заворожённые. Гоуст слишком внимателен и осторожен, он словно изучает какую-то реликвию. А капитан… У него, кажется, просто нет сил сопротивляться, его точно приковали железными цепями к металлическому стулу. И оставили разбираться с мусором мыслей и чувствами, что так для него в новинку. Снайпер не понимает. Он просто, чувствуя постепенно нарастающее возбуждение, действует инстинктивно, повинуясь ничему. Райли аккуратно надавливает на нижнюю губу мужчины, заставляя того чуть приоткрыть рот. И замирает, когда видит, что МакТавиш подчиняется. Только уже немного хмурится – не понимает, что собирается делать его друг. Но лейтенант отмахивается и улыбается, как бы уверяя, что ничего плохого он не сделает любимому человеку. Конечно, вряд ли Джон услышал его мысли. Может расценить всё по-своему, но снайпер пресекает все его попытки, одними губами прошептав: «Сегодня просто верь мне». И Соуп снова доверяет себя. Он видит перед собой лучшего друга и не может отрицать, что лейтенант всегда готов прикрывать его спину, может пожертвовать своей жизнью за то, чтобы чужое сердце билось хоть на минуту дольше. Не может, потому что не хочет, и это понятно им обоим. Дыхание обоих мужчин становится тяжелее и быстрее. Снайпер громко выдыхает и облизывает собственные губы, когда проталкивает палец чуть дальше, касаясь языка и кромки зубов капитана. Тот снова сводит брови к переносице и поднимает взгляд вверх, не понимая ни мотива, ни дальнейших действий со стороны своего приятеля. Его взгляд сталкивается с единственной преградой – темнотой чужих очков. Кто бы мог подумать, что Джон всего-навсего решит найти ответ на все свои вопросы в глазах лучшего друга? Однако Райли понял всё. Он сам снял очки и просто неподвижно стал рассматривать восхитительную картину перед собой – смущённый капитан со слегка приоткрытым ртом, собственный палец, легко давящий на нижнюю губу лидера, словно Райли требует большего. Он не жалеет, что видит это всё теперь не через тёмную пелену. К первому пальцу добавляется второй, а затем, минут несколько спустя, и третий. Лейтенант словно слетел с катушек от безупречной сложившейся картины и взгляда старшего по званию. Сейчас, непонимающий и до сих пор напряжённый, такой доверчивый, он не знает, как сильно возбуждается снайпер, когда вязкая прозрачная слюна стекает с пальцев по нижней губе, по подбородку и исчезает где-то в районе чужого кадыка. Гоуст не может больше смотреть. Этот внимательный взгляд голубых глаз сводит с ума. Вот, чего он ждал – быть человеком, а не бездушной машиной с пустыми глазницами. Чтобы эти глаза смотрели только на него, чтобы в них можно было бы прочитать доверие. Но капитан, вопреки всему, подумав, что тот слегка перегнул палку, откровенно и слишком долго любуясь, ничего так и не предпринимая, резко схватил приятеля за запястье, вынуждая последнего прекратить всё, что начал. Поднять свинцовой тяжести руку оказалось непростой задачей, однако Соупу это сделать удалось, пусть и немного с трудом. Он убрал руку Райли со своего лица. Только вот тот оказался проворнее. - Нечего уже терять, капитан, - дёрнув Джона на себя, прошептал Саймон. Воспользовавшись смятением мужчины, Гоуст потянул его на себя, отчего МакТавишу пришлось подняться со своего места. - Мы и так уже потеряли многое. На самом деле, никто не ожидал, что так получится. Лейтенант прав – терять больше нечего. Поэтому он просто отчаянно целует капитана, осознавая, что забывает. Забывает, каково это – быть живым, и кусает чужие губы. Не встречая сопротивления, углубляется. Поцелуй выходит жёстким, грубым, но Райли по-другому не может. Ему хочется верить, что это не сон. Что он сам – не сон. МакТавиш чувствует чужой запах, в котором в большем случае доминирует сигаретный дым, и замирает. Гоуст тоже много курит. Но это так… правильно и привычно в таких условиях. Каждый умирает, как умеет. Он отвечает медленно, нехотя. Не поддаётся, потому что почти не умеет. В последний раз он целовался… Год назад, а может и больше. Сложно вспомнить – этот кусочек памяти потерялся в обломках войны. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, первым отстранился Саймон, потянув за собой ниточку слюны. Он без зазрений совести рассматривает мужчину перед собой, запоминает всё, от ярко порозовевших влажных губ до затуманенного взгляда голубых глаз. Словно во сне… Невероятном сне, где туман лжи постепенно растворяется, оставляя за собой чувства, которые невозможно унять. Снайпер бросает взгляд в окно – темно. Звёзды на ночном небе сегодня особенно яркие, и лейтенант как-то глупо подумал, что именно эта ночь станет для кого-то особенной. Может быть, для них обоих. А капитан… Просто не знает, что делать. Война украла все чувства, но эти – к своему же лучшему другу – ни подавить, ни обмануть невозможно. Выхода нет – ведь сердцу не прикажешь. Взаимность? Скоро наступит утро. Через часов шесть-семь, не больше. Надо успевать жить. Саймон живёт. Живёт, разделяя сигаретный дым на двоих. Это так мало и так много, но лишь до того, как лейтенант всё ближе и ближе подходит к МакТавишу. Он садится на колени Джона и смотрит в глаза напротив, ожидая хоть какую-нибудь реакцию – одобрение кивком головы или удар в челюсть, чтобы после этого начинать ждать следующий, новый рассвет. Хотя, может быть, глупо теперь думать, что получишь пулю в голову. Взгляд Соупа потерянный. Он отстранённо смотрит то вдаль, то на лейтенанта. - Твои глаза… - шепчет капитан, - никогда такого прежде не видел. Райли ухмыляется, подавляя смешок. Сместив руку с колена старшего по званию на поясницу, он притянул его к себе так близко, что чувствовал, как вздымается от дыхания чужая грудь. Саймон снова жадно приникает к губам мужчины. Джон пытается ответить, и у него это получается, хоть и не так умело, как это делает снайпер. Саймон медленно провёл языком по обветренным и надкусанным губам капитана, что так нравятся ему, и ещё прикусывает их, до красноты, а потом опускает руки с чужой спины на ягодицы и крепко сжимает их. Буквально кожей почувствовал, как удивлённо выдохнул МакТавиш и усмехнулся, снова встречая непонимающий взгляд. - Серьёзно? Улыбка. - А ты против? – словно желая отыграться, Райли крепко сжимает пальцами довольно твёрдый член капитана сквозь плотную ткань штанов. Джон не смог подавить впечатляющий не только слух снайпера вздох – он зарычал, пытаясь отодрать руку наглеца от себя, но тот оставался непоколебим, лишь крепче сжимая и чуть поглаживая у основания. Результат виден налицо, поэтому оскал смущённого Соупа нельзя расценить, как яростный. Лейтенант снова кидает взгляд в окно – всё ещё темно, всё ещё звёзды. Может быть, часа два ночи, а может и меньше. Кто знает… По правде, мужчина не хочет, чтобы звёзды гасли, ведь он… влюблён в одну из них. Он не был романтиком, никогда, но сейчас он просто уверен в том, что нуждается в капитане, как звёзды нуждаются во тьме, чтобы светить. Сравнивать особо не с чем, но Райли знает, что не расскажет это своему приятелю. Он боится однажды потерять его. Возможно, сделал много, а отнял… ещё больше – себя. А правда остаётся правдой – капитан МакТавиш, конечно, не показывает свою слабость, но она у него точно есть. И дело даже не в ежедневном принятии спиртного… Он тоже ведь боялся этого. Боялся потерять Райли так, как потерял других своих бойцов. Беспечно стрелять в голову… В эту странную улыбку на рисованном черепе. Закрыть глаза и раствориться в холоде чужого тела, которого нет. Почувствовать сигаретный дым на своих губах, хотя давно перестал курить. С тех самых пор, как не курит он. На рассвете облака сизые, а небо – серое. Капитан просто хотел быть хоть кем-то для своего приятеля, как он был для него – лучше, чем другом, а звёзды для них были слишком далеки. Если бы это была правда, Джон бы солгал. Если бы это были те самые маленькие огоньки, что исчезают с утреннего неба, на рассвете, он бы постарался их вернуть. Сквозь тернии, ужас, страх, но они давали ему хоть какую-то надежду. Звёздам иногда свойственно падать и разбиваться. Иногда их света достаточно, чтобы осветить несколько миров, но лишь одна, единственная звезда готова осветить вселенную для одного человека. Звёздам иногда свойственно исчезать в свете бледной, но бодрой луны, за сизыми, словно клубы дыма, облаками, обрамлёнными нежно-розовой окаёмкой. Он знает, что небо всегда окрашивается в тёмный, но только ночью. Знает, что только в темноте появляются звёзды. И знает, что утром, когда небо светлеет, на нём всегда исчезает одна-единственная звезда – утренняя. Сколько бы капитан не смотрел в окно, как восходит солнце над горизонтом и окрашивает небо в розовый, а затем, чуть дальше – в голубой, он никогда бы не подумал, что переживёт такое. Кажется, Джон сошёл с ума. Становится безнадёжным романтиком, но… Так есть и остаётся надежда жить. Непонятная и странная, но он, капитан ОТГ-141, не может отпустить своего бойца, как делал это тысячу раз, но уже других. Стрелять… Чтобы звуки пуль отражались от стен и глубоко оседали в душе одного человека. Как однажды считать звёзды по пальцам, так и не сосчитать одной. Он мог бы бросить курить ещё тогда, когда видел его смерть. Но не может. Поэтому с тех пор он курит слишком много. Выкуривает одну или две пачки в день, не меньше. Смотрит на всех безразлично и холодно. На Райли он смотрел по-особенному и тепло, а сейчас… А сейчас он задыхается в никотине. То, что происходило ночью, нельзя назвать сном. Что-то, что реально и нет – та граница, где застреваешь надолго. Во сне, как наяву. Ложь со вкусом счастья – самое горькое, что ему приходилось пробовать. МакТавиш слишком долго молчал. Умирал в своём мире, где ему было больно. Мир сузился до темноты, где светят звёзды – каждое утро он слышит чьё-то дыхание за дверью, тихие, едва различимые шаги. Но Джон боится открывать. Он знает, что всё исчезнет, лишь только ему покажется знакомая до боли в груди маска с оскалом черепа. Вздох капитана разрезает тишину – он бы никогда не хотел, чтобы она снова наступала каждую ночь и поглощала с головой. Лишь утром, после той бессонной ночи, Джон встаёт раньше восхода солнца. Он просто думает, что умирал не один раз. И шепчет в тишину, сглатывая застывший комок слёз в горле: - Я думал, что потерял тебя, - ещё тише, - возможно, навсегда.