Малыш

Ты плачешь, а я не знаю, что делать. Ты плачешь, а я не представляю, как тебе помочь. Ты плачешь, а я могу лишь одно — обнять тебя за плечи и видеть, как по моей рубашке текут твои слезы. Они не впитываются, а ты плачешь. — Что ж, — бесконечные обнимашки в подобных ситуациях не помогали, и я, пожалуй, не представлял, что делать. — Пожалуй, есть один вариант, — озвучил я свои мысли. Прищурив уголки глаз, я посмотрел на тебя. Длинные волосы уже привычно в творческом бардаке, под глазами синяки. Ловлю твои руки, целую по-детски маленькие пальцы, все это время не спуская с тебя глаз. Забравшись руками в твои рукава, быстро расстегиваю пуговицы на них, а затем, притянув тебя к себе за запястья, мягко целую, слегка прикусывая нижнюю губу. Не прерываясь, подхватываю тебя на руки, чтобы буквально через пару секунд уронить обратно на кровать и оказаться сверху. Не зная предпочтений, почти сразу отпускаю твои запястья и позволяю делать все, что вздумается. Прерываю поцелуй, насмешливо смотря тебе в глаза. Ты такой милый, а в твоих глазах отражается свет ночника. — Красавица моя, — шепчу, почти касаясь тебя губами, — малышка. Пробегаю пальцами по шее, быстрыми движениями расстегивая пуговицы рубашки. Е-мое, ты серьезно? Ты же вроде маленький такой, скромненький… Целую шею, и, не удержавшись, слегка прикусываю кожу. Следы, боги, меня сводит с ума возможность оставлять следы на людях. Как метка альфы, как будто бы была сцепка, будто бы, черт возьми, ты нежная течная омежка, дорогуша, а не какой-то там… Кто ты? Черт тебя знает, мне плевать! Дорожкой из поцелуев дохожу до лифчика и недовольно морщусь. Нет уж, это лишнее. Почти срываю с тебя рубашку и, повозившись с чертовой фигней, преградившей мне путь, кидаю их куда подальше. Ты прекрасно, мучительно беззащитен, и для этого не нужны никакие наручники. Мне хватит наблюдать следы от покусываний на твоем теле, следы от меня, никого больше, только я, дорогуша. Почти игнорирую грудь, лишь обведя языком явно затвердевшие — от холода ли? — соски, провожу чуть влажноватую линию до живота и замераю. Мне хочется, чтобы ты просил, умолял, хочется слышать твои стоны, хочется знать, что ты хочешь, ХОЧЕШЬ, детка. Обхватываю руками твою талию и даю одной из них соскользнуть чуть ниже, зацепиться за джинсы. Поглаживаю тебя кончиками пальцев, уравновешивая собственное дыхание. Твоя кожа покрывается мурашками под моими пальцами. Ты то и дело пропускаешь пару вдохов-выдохов, с замиранием сердца, прикрывая глаза от накативших эмоций и возбуждения. — Да сними уже эти джинсы, балбес, — выходит очень хрипло и неестественно, но я всё же услышал. Более того — я ждал этого призыва, божественно-хриплый голос, твой голос. — Как-как? — насмешливо щурюсь и стягиваю очки. Затем, проведя одну, казалось, бесконечную линию, я расстегиваю ширинку и задержав от собственного волнения дыхание, стягиваю их вместе с бельем. Боже, ты же… Мысленно представляю сцену расправы надо мной за такое, но все же быстро и порывисто поднимаюсь и впиваюсь в твои губы, ногами окончательно стягивая с тебя доселе спущенные джинсы. — Балбес, говоришь? — сильно кусаю твою нижнюю губу, усмехаюсь, и подхватываю тебя так, что тебе ничего не остается, кроме как обвить ногами мою талию. Как-как это называется? Миссионерская? Все исправим. Самыми кончиками пальцев провожу линию до твоего бедра, старательно замедляя движения. Мне уже самому не терпится почувствовать, что ты лишь мой, мой милый и маленький идиотик, мое чудо, которого я не смогу оставить без чего-либо после таких эпитетов. Под моей кроватью есть все, и скакалка — одна из вещей, входящих в это понятие. На прощание быстро целую тебя в шею и пропадаю вверх, так, что твое лицо приблизительно на уровне своей футболки. Нет, не смей, малыш, сегодня сверху я. Перехватываю твои руки и, аккуратно перетянув неподатливым спортснарядом, привязываю к спинке кровати. Боги, это ты, ты, совершенно без каких-либо лишних тряпок, лишь ты, твоя бледная кожа, твои глаза — пронзительные глаза. Снова целую, и, наконец, быстро кладу ладонь на внутреннюю сторону твоего бедра. Аккуратно, медленно, осторожно продвигаюсь все выше и выше, а потом мягко и медленно ввожу один палец, одновременно оставляя на твоей шее, в самом низу, недалеко от плеча, алый засос. О, дорогуша, этот вечер ты запомнишь надолго. Божественно узко, крышесноно. Дорогу-уша, какой ты альфа, когда я помню, что окно в комнате закрыто? Какой ты альфа, когда ты стонешь подо мной, когда уже два пальца, в тебе, когда я, запустив пальцы в твои волосы, оттягиваю твою прекрасную головку назад, целуя в шею и снова кусая? Нет, малыш, ты не альфа. Третий палец, несколько движений — и мои старания вознаграждены. И сполна. Дорогу-уша, здравствуй, а что надо сказать мне, сладенькая? Аккуратно целую тебя, уже мягче, уже уравновешеннее, но все равно невероятно по-собственнически и кусая губы. Тяну одеяло на себя и набрасываю сверху. Все. Теперь спать, теперь все будет хорошо. Скакалка развязана, и все чудесно, не правда ли?