Дым

      Дым с лёгкостью разъедает глаза, точно так же он разрывает душу подрывника на мелкие, окровавленные клочья, огонь на кончике сигареты прожигает весьма ощутимые дыры между рёбер, пытаясь достать до сердца. Ещё одна затяжка, и боль всё-таки достигает своей цели, где-то в крови селится неприятное, ноющее чувство. На губах и языке горчит весь выкуренный за день никотин. Личный отсчёт, который Хаято начинает каждое утро с нуля, медленно подходит ко второй пачке, мирно покоящейся в кармане до своего часа.       Всем уже давно наплевать на его состояние, отец лишь машет рукой, когда слышит о том, что его сын самолично убивает себя едва ли не каждым новым вдохом. Нет никого, кто мог бы напомнить ему об ответственности, которую он несёт за подростка. И можно убить себя, никто не придаст этому особого значения. Может быть, его даже не станут забирать из морга, просто одарят осуждающими взглядами, вспомнят всё, якобы, самое хорошее о нём, цокнут языком и забудут, как о страшном сне. А может быть, сестра всё же проследит за тем, чтобы тело доставили в крематорий и превратили в пепел, абсолютно идентичный тому, что остаётся от губительной привычки.       Ветер бьёт по лицу лёгкими крупинками песка, жжёный порох преданным псом лежит у ног своего хозяина. Только вот он же и прикончит его, стоит лишь подрывнику на время забыть об осторожности или окончательно утонуть в своих мутных мыслях, захлебнувшись прогорклым дымом. Глаза не слезятся, горло не болит от застрявшего в нём комка, и всё, вроде бы, тоскливо-привычно. Тонкие нити, скрепляющие воедино куски сердца, натянуты до предела, по ним течёт невидимая кровь, заменяющая слёзы. Кажется, скоро придётся наложить на смертельную рану новые швы, но сперва - просто необходимо удалить весь накопившийся гной.       Кости трещат, грозят сломаться в любой момент, а руки лижет нестерпимым жаром от тонких фитилей, вспыхнувших всего на мгновение. Почему-то вопрос стоит ребром: или точность, или скорость. Стёртые в кровь пальцы саднит, кожа покрывается ожогами и мозолями, как узорами, горелый запах заботливо наполняет лёгкие - задохнись этим угаром. Земля под ногами мертва, она стала прахом и напоминанием себя прежней, всё вокруг присыпано её останками. Красиво настолько же, насколько отвратительно. Хочется взять в руки карандаш и небрежными, слишком резкими и агрессивными жестами перенести увиденное на лист бумаги. А потом скомкать его и бросить прямо в огонь, пылающий где-то совсем близко.       Гокудера сплёвывает и недовольно морщится, потому что нужного эффекта достичь так и не получилось. Потому что ему придётся вновь вернуться к людям, которым он абсолютно не нужен. Потому что он всё ещё жив. "Кто-нибудь, положите конец этому существованию, чёрт возьми!" Желание остаётся не исполненным. Гордость и сладкий яд презрения к самоубийцам не позволяют наложить на себя руки, остаётся только курить и надеяться, что одна из тренировок довершит начатое. Вскрыть вены и проверить кровь на наличие едкой горечи - непозволительная слабость. Мафиози не имеет права быть слабым и отметает в сторону все мысли подобного рода. Но не забывает.       Небеса отвечают на его мысли и разрываются ледяным дождём. Вода течёт за шиворот, скапливается на коже, попадает прямо в глаза и скатывается по щекам. Должно быть, это те самые осколки проклятого стекла, которые должны навсегда заморозить его душу. Этого навсегда хватает только на минуту. Капли на губах не отдают привкусом соли, значит, можно оставаться спокойным: ничто не мешает отрицать собственную способность чувствовать что-либо. Зато металлический запах прибит каплями, как самыми острыми гвоздями, к земле, пыль, щедрой рукой смешанная с порохом, оседает вниз в робкой попытке увязаться за парнем.       Гокудера улыбается всем редким прохожим, что встречаются на его пути. Ему смешно наблюдать за тем, как они пытаются выдавить из себя ответ, раздражённо морщатся, застенчиво смущаются или же только злятся. Он напоминает себе одного из сумасшедших, которых так любят описывать в книгах или газетных статьях. Сравнение вызывает лишь желание закатить глаза и покачать головой. Улыбок хватает только на обратную дорогу, а когда в поле зрения появляется крыша слишком хорошо знакомого особняка, на лице подрывника клеймом застывает презрение.       На крыльце стоит Бьянки, конечно же, она не ждала его возвращения так рано, поэтому не надела очки. Скорее всего, сестра поссорилась с отцом или её новый кулинарный "шедевр" никто не оценил. Ей просто нет смысла встречать его буквально на пороге дома. Дождь танцует по каменным ступеням, отбивает ритм уличных крыш и срывается на раскисшую землю. Парень кивает головой, чтобы скрыть странную дрожь в голосе, и проходит внутрь, чтобы спрятаться от чужого взгляда и сырого холода.       Сестра, уже позаботившаяся о том, чтобы скрыть хоть часть своего лица, идёт за ним следом. Слишком сладкий запах духов маячит на периферии сознания, раздражает и свербит нос. Пора бы уже привыкнуть, что в Ядовитом Скорпионе смертельно буквально всё. Даже от одного её запаха слишком быстро начинает болеть голова, путаются мысли, а безразличие в серо-зелёных глазах отравляет воздух прямо в лёгких. Губы колет от невысказанных слов. "Поговори со мной" - пульсирует протяжным эхом прямо в висках.       Впереди маячит неясная вероятность получить наказание от главы семьи за то, что пианино сегодня будет обречённо молчать, прохладно сверкая чёрно-белыми клавишами. Ещё одна вечеринка всеми признанных лицемеров пройдёт в цепкой паутине лживых речей и даже близко не похожих на реальность обещаний. Все знают об этом, но молчат, купая истину в бокалах с вином и наслаждаясь этим потрясающим зрелищем. Правда тонет на некоторое время, чтобы потом неминуемо всплыть на поверхность. И вкус у неё будет такой же терпкий, как у самого изысканного напитка.       Хаято больше по вкусу кофе - неприкрытая мишурой других вкусов и запахов горечь, чем-то напоминающая о нанесённых чужими словами ранах. Сразу после тренировки он варит для себя новую порцию бодрости, пытаясь повторить давно забытый вкус. Воспоминание исчезает раз за разом, а тёмная жижа отправляется прямиком в раковину. Только после новой неудачи парень идёт в душ, чтобы смыть с себя разочарование вместе с грязью. Он даже не думает предложить кофе сестре: ей это не нужно, а ему не хочется мыть лишнюю посуду.       Он рад, что ничей взгляд больше не впивается ему между лопаток, не метит невидимый удар в неопределённую пока что точку. Уж лучше бы она всё же забыла о своей проклятой маске и посмеялась над его болезненной реакцией на её прикосновения. Девочка из детства была достаточно жестока, чтобы смеяться своим жертвам в лицо, зато в ней не было ни капли двуличия. Он бы выдавил из себя подобие радости, чтобы разбавить сладкий запах духов своим дымом. Неясный план, как получить крупицу внимания, зреет в мыслях.

***

      Отнимать у других всё за один краткий миг оглушительного взрыва - работа достойная палача. Дымовая бомба Хаято не думает над этим разве что во сне, но это совершенно не мешает доставать новые заряды из карманов и поджигать их от кончиков сигарет. Всё делается торопливо, но со вкусом. У смерти ведь есть своя эстетика, ей нужно оказывать хоть каплю уважения или отправляться следом за жертвой. - Ты досадное недоразумение. Умри.       Приговор не подлежит обжалованию и должен быть приведён в действие моментально. Несуществующие в реальности члены суда молча стоят, вперив взгляд в пол и терпеливо дожидаясь казни. Они ни за что не пропустят это зрелище, какие бы маски не были высечены на их лицах. Жертва имеет право бежать до тех пор, пока не загонит себя в угол и не решит капитулировать, потребовав быстрой смерти. - Я загашу все фитили моим предсмертным желанием!!!       Ему не привыкать соревноваться с другими в скорости. Но в этой ситуации гораздо важнее точность, которой никогда раньше не хватало и которой нет сейчас. Числом взять тоже не получится, потому что собственное оружие щерится зубастой пастью пороха и обдаёт больные пальцы жаром.       Подрывник понимает, что это конец. Руки предательски дрожат, злосчастные бомбы, не сумевшие исполнить своё первостепенное предназначение, теперь уже мёртвым грузом лежат у ног. Шанса на спасение, наконец-то, нет. Правда, он с удовольствием выпил бы ещё чашечку кофе и выкурил несколько сигарет, а затем ушёл по своим правилам. Но выбирать не приходится, липкий страх поднимает голову, нити в сердце вновь расползаются, и по ним торопливо течёт желтоватый гной, словно боится того, что умирающий парень не успеет почувствовать всей порции каждодневной боли.       Нет смысла закрывать глаза, остаётся лишь наблюдать за тем, как догорают от чего-то чересчур короткие фитили, и смерть останавливается в нескольких шагах от него. Её дыхание мёртвыми кострами опаляет кожу, ерошит светлые волосы на затылке, плечи сжимают тонкие пальцы и нежно поглаживают абсолютно безвольную оболочку. Она ласкова с ним, но порох шипит и знаменует приближение грандиозного взрыва. Оказывается, даже ей свойственно лицемерие. Смирение приходит внезапно, сменяя собой всю бурю эмоций.       Шагнуть за грань, увидеть, что там, собственными глазами и разрезать пропитанные кровью нити, чтобы обнажить все свои раны. Тогда больше никаких чувств не будет. Отрава возьмёт своё и уничтожит его останки подчистую слишком быстро, но это мало кого волнует. Лишь бы никто не вздумал приходить к нему на могилу и смотреть своими невозможными глазами на землю.       Стоило бы составить завещание и отдельным пунктом запретить семье приходить на кладбище, которое станет прибежищем для его праха. Особенно Бьянки с проклятой отравой на кончиках пальцев. Он не готов знать, что она будет так же равнодушно смотреть на его надгробие. Но она так долго губила его своим взглядом, что было бы справедливо подарить ей вырванные серые глаза. Она тоже должна захлебнуться пустотой.       Примет ли отец в качестве прощального подарка сердце, испещрённое рваными ранами и разномастными рубцами? А истекающие гноем нити вен и сухожилий?       Тем неожиданнее видеть, как парнишка в трусах торопливо тушит каждую динамитную шашку, рискуя ещё и собой ради спасения человека, давно попрощавшегося с жизнью и похоронившего душу в прогнивших внутренностях. Знай он это сразу, полез бы спасать своего противника? Хаято точно знает, что он сам предпочёл бы развернуться и уйти как можно дальше от места чужой гибели. В конце концов, спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Его жизнь оказывается снова вне опасности, а старуха с косой отступает, ничем не напоминая о своём присутствии.       Ошибаться в людях явно его талант, такой же неправильный, как и весь чёртов мир. Иначе просто невозможно объяснить то, что он с таким потрясающим упрямством продолжает допускать промашки. Одна из них будет стоить ему, как минимум, спокойной жизни. Чёртово везение спасает от опасностей подобного рода, но парень прячет от чужих взглядов обезображенные ладони в карманах. Его линия жизни - досадно длинный шрам на светлой коже, в презрительной насмешке знаменующий долгое существование.       В усталых глазах спасителя слова силы и ответственности положены на ноты мучительных тренировок. Эта музыка кричит болью, истекает кислотой и не замирает ни на секунду, но Тсуна, кажется, пока и сам не осознаёт, что его выбор был принят другими ещё до его рождения. Реборн не спешит разрушать светлую иллюзию частичной свободы и несколькими словами туже затягивает ошейник на тонкой шее будущего босса. Он никак не хочет задыхаться, скребёт по крепко натянутому поводку и, понурив плечи, затихает.       Хаято понимает, что их травит одно и то же чувство, и склоняет голову перед Джудайме. Если всё внутри прогнило насквозь, нет смысла цепляться за гордость и дальше. Они будут умирать вместе. Видимо, это проклятие будет преследовать каждого, кто решит стать частью этой семьи. Губить себя рядом с другими жестоко, но гораздо легче, чем тонуть в грязной мути одиночества самостоятельно. Самое время проверить швы и промыть раны концентрированным раствором щёлочи.       Корабль под названием "Вонгола" медленно и величественно идёт ко дну. Каждое новое поколение делает засечки на своих телах, следя за количеством метров, отделяющих их от суши. Экипаж под управлением не-живого-не-мёртвого босса, десятого по счёту, выравнивает курс на поверхность. Мастера-кукольники пожимают друг другу руки и пишут новые сценарии для театральных актов.

***

      Первая любовь или хотя бы влюблённость должна приносить счастье и согревать душу. Это самое лучшее, что только может случиться с человеком. Подрывник слышал это от старшей сестры невероятно часто, с лёгкой подачи наследницы ложное представление о чувстве затаилось в груди, сомкнуло, как гремучая змея, холодные кольца вокруг сердца. Раздвоенный язык бережно касается нитей, играет на них Реквием и смачивает спасительным ядом. Хаято медленно тонет в реке этого чувства, на дне таятся мертвецы, которые оплетают ноги тиной и тянут к себе, манят желтоватыми фалангами пальцев. Беззубый оскал обещает долгие муки.       Клеймо добродушной улыбки, тёплые карие глаза и манера вести себя, свидетельствующая о наивысшей степени легкомыслия. У второго Хранителя, оказывается, вся душа на распашку. Ямамото Такеши - лицемер до мозга костей, принимающий всё вокруг за игру с чётко установленными раз и навсегда правилами. В мафии таких строгих правил нет, пора искать место на кладбище для одного наивного бейсбольного придурка. Напарники всегда стоят друг друга. Эти слова можно принять разве что за оскорбление и вбить их обратно в горло обидчику. - Тебе нравится убивать себя?       Ему, как и всем вокруг, собственно говоря, абсолютно наплевать на него, но тишина давит на плечи и её просто необходимо чем-то разбить. Можно не фыркать и не закатывать глаза, потому что собеседник такой реакции не оценит. Нужен ответ или намёк на объяснение причины. - Нравится. Хочешь попробовать, Ямми-тян?       Он демонстративно медленно затягивается, позволяя нравоучителю насладиться видом того, как он смакует дым, и улыбается уголками губ. Парень предвкушает эффект, которого сможет достичь одним лишь своим действием, ставшим настолько привычным, что нельзя уже и представить себя без терпкой горечи на губах. Смола въелась под кожу, протекла по венам и заменила собой кровь. Жаль, он пока ещё от этого не умер, но ведь начало положено.       Хаято привстаёт на цыпочки, лениво тянется вверх, только чтобы достать до чужого лица, и осторожно выпускает изо рта сизое облако сигаретного дыма. В карих глазах ширится тьма, поглощает под себя всё тепло и внутренний свет, от которого хочется стиснуть кулаки или забиться куда-нибудь в угол, чтобы не сломаться под этим напором приторной сладости. В тёмных стёклах зрачка отражается недоумение, и где-то за стелющейся мглой проскальзывает отвращение, связанное белыми лентами с разочарованием. - Тебе понравилось прыгать с крыши?       Он ступает на тонкий лёд и, полагаясь лишь на удачу, вслепую метит по сердцу, и его удар не проходит бесследно. Правду можно использовать в качестве яда или острого кинжала - эффект одинаково трагичен. У реки, в которой тонет подрывник, такое же имя, как и у бейсболиста. Утопающие, кажется, спасаются сами, а не ждут, когда им протянут раскрытую ладонь, на которую можно опереться. Прописные истины стираются из памяти, сменяясь новыми правилами и законами, почему-то удивительно далёкими по смыслу от предыдущих.       Такеши, к сожалению, не бьёт его по лицу, не подавляет кружевом слов, но его взгляда достаточно для того, чтобы захотелось наложить на себя руки. Он молча качает головой и тихо вздыхает. Счастливые люди так не поступают, счастливые люди не подходят к краю крыши из-за обычного перелома руки. К тому же, Гокудера каждый вечер ломает себя изнутри, чтобы проснуться утром. Сердце стучит быстрее и отчаяннее, скоро не выдержат нити и осыпятся старой трухой в межреберье. Нужно принять антидот. Желательно внутривенно и навсегда.       Мечнику лучше уйти и сделать вид, что этот инцидент не стоит никакого внимания, но в серых глазах отчаяние плещется, этого вполне хватит, чтобы заполнить целый океан солью. Ему определённо не стоит обнимать потерявшегося в самом себе парня и шептать что-то успокаивающе-ласковое в светлые волосы. Ошибки стоят дорого, но пока никто не просит платить по счетам. Гокудера вздрагивает от неожиданного ощущения и улыбается уголками губ, растворяясь под действием тепла. Ядовитые пары капельками оседают на стенках лёгких.       Мальчик, привыкший к одиночеству, ищет для себя дом. Домом становится один единственный человек. Эгоистично удерживать его рядом с собой, привязывая всеми возможными способами, и отчаянным молчанием просить удалить гной из сердца любыми средствами. На мышце, ответственной за перекачку крови, появляются первые крепкие заплаты, но холод ткани обжигает сквозь кожу.       Поцелуй напоминает по вкусу сигаретный дым и точно так же прочищает сразу ото всех мыслей разум, отчаянно пытающийся сохранить каждую мелочь. Губы податливо раскрываются и пропускают скользкий язык внутрь. Слишком горько и безнадёжность щекочет нёбо. Из лёгких вышло не всё облако ядовитого газа - теперь оно равными частями поделено на двоих. Сигарета падает на землю, когда Такеши требовательно разжимает холодные пальцы и переплетает их со своими.       Сестра ошиблась и на этот раз. Первый настоящий поцелуй может быть горьким, нет ничего удивительного в том, что по щекам скатывается солёная кислота слёз.