Улыбнись, Челси

Любители пощекотать себе нервы. Недополучившие адреналина клерки, готовые впитывать чужую боль, как губки. Больные на голову извращенцы и просто любопытные — все спешили под черный купол. Где еще в наше время увидишь настоящий цирк уродов? Как по мне, они все просто могли любоваться собой в зеркало. Это было экстравагантное развлечение в стиле ретро, вызывающее в людях низменные чувства, заставляющее их видеть свое совершенство. Смех, страх и отвращение привлекали их своей порочной природой. Как бы не было грешно издеваться над убогими, когда уроды загоняли сами себя в угол — это было самым завораживающим ужасом. Каждое новое выступление давалось моей Челси с трудом — растущий живот, который она старательно утягивала, мешал танцевать. После сегодняшнего номера она была совершенно разбита. Еле поднялась по ступеням, ведущим в трейлер, долго возилась у двери, пытаясь отдышаться. — Бородатая беременная балерина — просто хит, — громко сказал Ник, врываясь в нашу гримерку вслед за девушкой. Челси сидела на полу, устало выдохнула, потягиваясь и принимая из детских дрожащих ручонок конверт. Гладко зачесанные темные волосы растрепались, и прядь упала на взмокший лоб. Я тихонько пододвинулась к ней, протягивая руку к ее лицу. — На следующей афише окрестим тебя членодевкой, — потер крошечные ладошки карлик, недовольно зыркнувший на меня, — больше бабок. — Как тебе будет угодно, — безразлично отозвалась Челси, отклеивая уголок бороды и ласково обращаясь ко мне, — ну, что ты? Я дождалась, когда Ник спустится с непомерно высоких для него ступеней, выругиваясь на каждую из них, и попыталась что-то показать ей, но она снова не поняла меня. — Как ты выбралась из кресла? — спросила танцовщица, запуская руку под рубашку и расстегивая бандаж. Пока я обнаружила в нашем бардаке свой блокнот и обгрызенный карандаш, она уже разделась и уселась перед зеркалом, стирая с лица остатки клея. Борода небрежной кучкой лежала на столе. «Давай оставим ребенка», — написала я. Немного помявшись, положила криво вырванный листок рядом с бородой и замерла в ожидании. Челси потерла глаза. — Ты как себе это представляешь? — хмыкнула она, поворачиваясь ко мне. Я дернула головой, угрюмо глядя в потолок. Она не заметила среди барахла на столе подготовленную мною коробку, куда я складывала все, что удавалось сэкономить. Туда же я положила пару стыренных мною украшений и странные часы, найденные на улице возле какого-то пафосного кабака. Челси было всего семнадцать, и она вовсе не собиралась оставлять ребенка себе. — Его отец был насильником, — в очередной раз говорила она, только сейчас серые глаза не были полны слез. Она привыкла к этой легенде, но у нее точно был секрет. «Челси, улыбнись». Она странно посмотрела на меня, затем рассмеялась и подхватила мое невесомое тело, усадила в кресло. Человека без ног могла носить на руках даже тощая балерина в положении, это почему-то уязвляло меня, заставляя чувствовать себя беспомощной игрушкой. Но от нее приятно пахло пудрой, когда она склонилась надо мной и поцеловала в лоб, мне стало стыдно за свои нелепые попытки поднять ей настроение. «Ты красивая», — я зачеркала эти слова так яростно, что продырявила карандашом лист. У меня тоже есть секреты, но я собираюсь их сохранить. Пусть они и питаются мною, паразитируя в моих легких, словно я дышу угольной пылью. Пусть они и когда-нибудь меня похоронят. Пока она улыбается, все должно быть в порядке. Я могу смотреть на черные длинные волосы, которые Челси наконец-то распускает, освобождаясь от тугой шишки. Завтра я спрошу про ребенка еще раз, я так хочу, чтобы ее существование продлилось, хотя она говорит, что будет еще множество шансов. А как передать, что я тоже так думала когда-то? Что жизнь невозможный моральный урод, похуже наших посетителей? Мне бы не хотелось, чтобы она открыла это для себя.

***

Через три месяца Челси увезли на скорой с выступления. С ней поехал только Ник, как наименее отвратительный из нас. Вечером ко мне пришла его жена Скалли, маленькая женщина с невероятными зелеными кошачьими глазами. Она принесла мне стакан с трубочкой — сегодняшний ужин и поделилась новостями. Девочка. С Челси все хорошо и через несколько дней она вернется. Без ребенка. — Детям не место среди нас, — задумчиво ответила Скалли на мой вопрос, в этом она была солидарна с Челси. А у меня дрожали руки, когда я представляла, что маленькая копия моей танцовщицы будет совершенно одна в стерильном боксе и никогда не увидит улыбку своей матери. Я написала десяток записок для Челси, мне было нестерпимо скучно. Мистер Банан заболел, поэтому я не участвовала в выступлениях, просиживая все свое свободное время в одиночестве. Даже когда я позволяла себе наслаждаться последними теплыми деньками осени, восседая в кресле на улице, редко кто подходил поздороваться. Не важно.

***

Челси красила ногти в черный. Каждый раз только в черный. Она больше не смеялась, только пыталась убедить себя, что все нормально: завела бойфренда — вполне себе обычного парня, работающего в магазине, оплатила семестр в колледже на деньги, которые откладывала эти три года, что прожила с нами. На выступлениях я видела, как она мрачна и сосредоточена. Я, как и раньше, передвигалась на коляске между рядами с маленькой мартышкой на коленях. Люди с удовольствием фотографировались с обезьянкой, наряженной в костюм клоуна, передавали ей по доллару за селфи, хохоча от деловой хватки Мистера Банана. Сегодня он умудрился незаметно сорвать с какой-то девицы цепочку, которую тут же затолкал в штанишки. Я не обращала внимания на проделки мартышки, мой взгляд был прикован к Челси. Уже завтра она покинет нас, это ее последний танец... Вечером все пришли попрощаться с ней. Ник и Салли, сиамские близнецы, яйцеголовый силач, грустная женщина-змея и прочие ее друзья. За легкими тяжесть была физически ощутимой — мне перепало сострадания и сожалений в этот день. Они знали, что значила для меня темноволосая девочка с тонкими бледными губами и застывшим лицом. После ее выписки из больницы прошло около трех месяцев. Челси твердо решила, что так будет лучше, но я знала, что сейчас она бежит от себя. Боится выдать свой секрет. В ночь перед тем, как уехать, она не плакала. У нее была только спортивная сумка, которую она запинала под кровать. «Челси, улыбнешься?» — она смяла мою записку, глядела куда-то мимо меня и так все время, пока за ней не приехал парень. — Я ненавижу тебя, — тихо сказала она на прощанье, садясь на корточки передо мной и утирая мягкими пальцами мои слезы, — потому что ты всегда права, Половинка. Береги себя. Ее поцелуй будто бы ничего не значил, но я сохранила надежду, что наш секрет существует, что он общий и когда-нибудь… Ничего не произойдет. Я наблюдала, как она закидывает сумку на заднее сидение, а сама медлит, оглядываясь. Подтягивает кожаные штаны совершенно неуклюжим движением, поправляет убранные в хвост волосы. Серые глаза полны скорби, будто она похоронила меня и первая бросила горсть земли. Жизнь прекрасна в своем уродстве, она на самом деле не догадывалась об этом.

***

Женщина-змея баюкала на руках малышку. Она стала ее мачехой спустя пару месяцев бумажной волокиты. Это было быстро и легко, неожиданно легко. Не обошлось без денег, я думаю, потому что Ник загадочно косился на Скалли. Мрачное сборище под куполом напоминало мне инквизицию, но каждый, кто хотя бы краем глаза видел девочку, давал свое согласие. Все полюбили ее за секунду и уже делили обязанности, весело переругиваясь. Амбал заявил, что ей необходима кроватка и куда-то свалил, чуть не сбив скамью. Я молча протянула руки, и мне передали ребенка. — Назовем ее Челси? — спросил Ник, на время избавившийся от образа властного жадного карлика. Никак иначе и не могло быть, он все прекрасно понимал. Моя Челси наконец-то улыбалась мне.