Милочка

До сих пор в городе помнят эту историю. Историю, которая просто не может никого оставить равнодушным. Знаете, бывают такие девушки…легкие. Нет, не доступные, а именно легкие. С которыми общаться можно непринужденно, с которыми рядом вздохнуть легко. И вот одним из таких людей была Милочка. Да, все ее звали именно Милочка – никто не осмеливался назвать полным именем или любой другой формой, даже учителя к ней обращались именно так. Это была девочка невысокого роста, волосы у нее вились и от природы были цвета каштана. Милочка никогда их не красила, справедливо считая, что волосы – ее главное богатство. Да и глаза у девчушки были в тон – карие, с тем самым разрезом, таким характерным для украинской крови, равно как и черты чуть заостренного и худоватого личика с острым и горбатеньким носиком, как у хищной птички. Фигурка ладненькая, не худая, но и не полная – то самое очарование не до конца сформировавшегося женского тела. Да немудрено, Милочке шел всего семнадцатый годок. Собственно, это классический пример умницы и красавицы: примерная ученица, которая никогда не прогуливала уроки, приятная в разговоре девушка, ни с кем не конфликтовала. Даже по поводу мальчиков ни разу не возникало претензий – Милочка не была замечена ни в каких пьянках-гулянках, «тусовках», да и с мальчиками не гуляла. Предпочитала дружить. На вопросы о женихах Милочка отшучивалась, махала руками и чуть виновато опускала карие глаза, затем поднимала взгляд из-под пушистых ресниц и произносила: «Но ведь как-то еще рано…», причем произносила скорее не утвердительно, а словно спрашивала. Собственно, после этого отпадали все вопросы, да и парни сами девушку не обижали: всегда заступались. Была у Милочки подруга, которую она всегда таскала с собой. И не подруга таскалась, а Милочка ее таскала – обычно за руку вела, всегда за собой. Казалось, Брагинская не была против. Если Милочка не имела фамилии, то Брагинская – имени. Да и это не последнее их различие. Брагинская – высокая особа, с короткой стрижкой черных волос, с каким-то колким взглядом ледяных глаз. Да, многие говорили, что ледяных, поскольку они были синими, но при некотором освещении казались как ярко-голубыми, так и серыми, или ударялись в другую крайность. Губы Брагинской были всегда неестественно изогнуты в презрительной усмешке, да и на лице было настолько явное чувство превосходства, что хотелось запихнуть эту камуфлированную особу в школьной форме и на высоких каблуках в ванную, чтобы смыть с нее эту спесь. Вдобавок, девушка уж очень любила краситься, и ресницы красила всегда только синей тушью. Милочка была ниже ее на две головы, и никогда не носила высоких каблуков – лишь легкие туфельки, с каблучком низким, но звучным. Часто девушке задавали вопрос, почему же ее лучшая подруга такая неразговорчивая, так злобно на всех смотрит и часто уходит от компании, просто разворачивается и уходит. Милочка всегда улыбалась в ответ и мчалась за Брагинской, напрыгивая на нее. Высоченная пошатывалась, но останавливалась, внимательно выслушивая все, что Милочка нашептывала ей на ухо, и тогда губы спесивой особы на несколько секунд принимали подобие улыбки настоящей. Брагинская всегда фыркала и поправляла сумку на плече, ожидая, пока Милочка слезет и пойдет вместе с ней. Когда девушка этого не делала, Брагинская расстраивалась. Она бросала испепеляющие взгляды то в сторону компании, то смотрела в упор на саму Милочку, которая поспешно что-то бормотала, рассказывая про то, что сегодня совет старост старших классов, или играет школьная футбольная команда, которую надо обязательно поддержать. Милочка заламывала руки, на ее лице всегда была гамма разных эмоций, а в этот момент особенно, она явно переживала, подбирая слова, затем хватала Брагинскую за руку, дергая к себе, привставала на цыпочки и коротко целовала ту в щеку. Брагинская с недоверием щурилась и уходила, а Милочка неслась в сторону очередной компании, где была нужна ее помощь. Так продолжалось все школьное время, пока не настала пора выпускных экзаменов. Милочка носилась по всем этажам, ища учебник по истории, а Брагинская стояла около зеркала в фойе и делала вид, что пристально рассматривает себя. Внезапно в школу влетел какой-то мужчина почтенных лет, с ходу наскакивая на охранницу и требуя предоставить перед его глазами Милочку. Та пожала плечами, однако мужчина был неумолим, направился прямо к директору, на лестнице и столкнулся с девушкой, хватая ту за руку и таща за собой. За ними полетела и разъяренная Брагинская, желая выяснить, в чем дело. Время было субботним утром, старшее звено прилежно училось, но половина одиннадцатого класса столпилась около кабинета директора. Молчали все, не шумел никто – было слишком интересно, что происходит. - Как вы, вы, можете не замечать, что творится в вашей школе? – буквально ревел тот мужчина, перекрывая тихие всхлипы, которые могли принадлежать Милочке. Слышалось также шипение Брагинской, которая ратовала за то, чтобы мужлан отпустил руку ее подруги. - А ты вообще помолчи! – вновь взревел мужчина. - Станислав Владимирович, успокойтесь… - видимо, директриса вспомнила, что нужно успокоить посетителя. Как выяснилось в процессе недолгого разговора, это был отец Милочки. Он что-то сбивчиво говорил про насилие, про растление малолетних… И обвинял во всем Брагинскую. Как только он выкрикнул ее фамилию, то в кабинете директора стало подозрительно тихо. Старшеклассники расползлись по коридорам. Через полчаса из кабинета вывели зареванную Милочку. Ее обнимал Станислав Владимирович за плечи, и уверял, что они больше не вернутся в эту школу. Брагинской не было видно. На следующий день в школе было тихо без странной парочки подруг, зато все по углам обсуждали услышанное около кабинета. Слухи обросли страшными подробностями – будто бы Брагинская насиловала Милочку прямо на учительском столе, зажимала в туалетах… Говорили всякое. А еще через три дня школа погрузилась в траур. Хоронили Милочку. Ее нашли повешенной в своей комнате на галстуке собственного отца. *** Когда мне рассказали эту историю, я еще не проживал в самом городе N. Я случайно услышал эту историю от своего друга – он учился в одном классе с этими двумя. Конечно, меня заинтересовало, что дальше было с Брагинской. Оказалось, ее никто не видел на похоронах, и в школе, да и в городе больше не встречали, - впрочем, город был не маленьким. Я стал разыскивать фотографии этих девушек, опрашивать знакомых, свидетелей… Как-то раз я зашел в магазин, чтобы распечатать фотографии. Женщина пообещала мне, что распечатает прямо сейчас, поскольку у нее есть время, и я искренне обрадовался этому. Меня попросили подождать, я присел на стул. Прошло минут пятнадцать, наверное, и из подсобки вышла работница магазина с конвертом, где были фотографии. Я стал их просматривать, и внезапно заметил лишнюю карточку. Вернее, у меня вообще не было фотографии такой. - Милочка была очень красивая, не правда ли? Она была самая красивая. Постоянно улыбалась, моя лучезарная девочка… Слушая женщину, я соображал как можно быстрее. Это не могла быть ее мать, слишком молода, у Милочки не было сестер, теть и дядь я всех опросил… Женщина протянула мне руку, пристально глядя мне в лицо ледяным взглядом, и криво усмехнулась. - Брагинская. *** Именно от Брагинской мне удалось узнать всю эту историю. Растлением малолетних и изнасилованием здесь ничего не объяснялось – девушки были ровесницами, и по словам Брагинской, все было обоюдно. Но главным ответом на все у женщины было лишь одно слово – любовь. Милочка действительно повесилась сама. Она не могла пережить того стыда, тех слов, что наговорил ей отец. Узнал он случайно – из дневника самой Милочки. И не дожидаясь объяснений дочери, даже не дождавшись, пока она придет из школы, он помчался «устранять проблему». - У нее не было матери – она умерла при родах. А отец ее, Станислав Владимирович всегда хотел, чтобы Милочка поскорее вышла замуж. Жениха ей подыскивал, выгодную партию, хм, богатенькую… Меня не любил никогда. Считал, что я мешаю его дочери учиться. Может, я и правда мешала… Милочка была бы жива… Я…мешала ей?... – Мерно размешивая чайной ложкой сахар в кружке, Брагинская смотрела даже не на меня – куда-то в стенку. – Я не была на похоронах Милочки – я бы не смогла этого вынести. Я на могилу-то хожу крайне редко. Один раз встретилась с отцом ее, хорошо, что он меня не узнал. А ведь и не скажешь, что мне и двадцати пяти нету, не правда ли? Высохла я, слезы меня высушили, да любовь… Любовь высушила, смешала я ее с тоской, да со слезами и выпускаю… Долго я еще слушал Брагинскую. Она и правда не выглядела молодой – возможно, если бы она не горбилась, а держала ту царственную осанку, которая была на всех ее фотографиях, если бы она не рыдала, если бы не мешки под глазами и то ее задорное черное каре, то она была бы все той шестнадцатилетней дивой. Мне была интересна ее жизнь с Милочкой, и без нее. Брагинская так и не нашла свою любовь, так и не обзавелась семьей и детьми. Частенько перечитывала записки и письма… Это оказалось так мило – девушки каждый день после школы писали друг другу письма, запечатывали их в конверты и бросали в почтовые ящики, хоть и жили в соседних подъездах, и почти никогда не расставались. Когда я уходил, и она уже закрывала дверь за мной, я почему-то спросил: - Эмм… Брагинская… А как твое имя? - Любовь. – ответила она, светло улыбаясь и закрывая за мной дверь. Я некоторое время постоял, затем развернулся и пошел вниз по лестнице, нелепо улыбаясь. Любовь?