Лилии

      Ещё раннее утро, но к школе Намимори уже сходятся люди. Школьники то по одному, то группками неспешно проходят через ворота к учебному заведению. Утро сегодня солнечное, так что хочется побыть под ласковыми лучиками подольше.       Даже неизменный Хибари подпирает ограждение молча, наслаждаясь утром. Солнечные зайчики аккуратно скользят по умиротворённому лицу. Шумные неторопливые ученики, заметив, что на них не обращают внимания, используют этот момент с радостью. Когда же ещё Глава ДК не станет избивать тебя за то, что ты громко разговариваешь/думаешь/дышишь?       Единственное, чего не понимали учащиеся, так это причины такого поведения на протяжении целой недели. И это не зависело от погоды. Будь то дождь или солнце — он не обращал на галдёж внимания. Нет, за явные нарушения правил он неизменно наказывал провинившихся, но теперь не хватался за тонфа чуть что. Это несколько настораживало, но пока всё хорошо — никто не вмешивался. А те, кто догадывались о причинах, оказывались в больнице и не смели рассказывать об этом другим. Во избежание.       Голоса парней стали чуть громче, что стало «сигналом» к открытию глаз. Кёя уже догадывался о причине такой активности парней. Этих причин в школе было всего две: Сасагава Киоко и Хартфилия Люси — недавно переведённая ученица. — Люси-сан, доброе утро! — Люси, замечательно выглядишь!       И так далее по списку. Уже заученные наизусть фразы автоматически вылетали из уст ребят, поглядывающих на девушку влюблёнными глазами. Она всегда отвечала им дежурной улыбкой, приветствием и благодарностью, но спешила покинуть «аномальную зону». Ей нравилось, что на неё обращают внимание, но не настолько же. И спасением являлся стоящий особняком брюнет, рядом с которым на неё сходило необъяснимое, по началу, умиротворение. — Хибари-сан, здравствуйте.       На губах играет милая улыбка, а глаза лучатся весельем. Всегда такая добрая, похожа на травоядное, но назвать таковой язык не повернётся. — Здравствуй. — Что сегодня делаем?       Не смотря на свой мягкий характер, она являлась одной из Дисциплинарного Комитета. Некоторые шутники, оказавшиеся через некоторое время на больничной койке, говорили, что Хартфилия что-то вроде «сдерживающего механизма». — Я забираю тебя разбирать завалы из бумаг. Учителя не возражали. — Ещё бы они возразили, — рассмеялась блондинка, прикрывая рот ладошкой. — Люси, я тебе сейчас прибавлю ещё стопку бумаг. — Что-о-о? — Сходи оставь вещи в кабинете ДК и возвращайся. — Хорошо.       Красивая, милая, энергичная, тихая и заботливая. Она дарила тепло всем, и каждый хотел быть для неё хоть кем-то — другом или возлюбленным. Но были и такие, кто хотел быть просто рядом, оберегать и делать девушку счастливой.       Её называли солнышком, ведь она напоминала его — такая же светлая и тёплая по отношению к окружающим.       Почувствовав на себе взгляд, Хибари приподнял голову и начал осматриваться вокруг себя. На втором этаже, где находился кабинет Дисциплинарного Комитета, у окна, стояла Люси. На её щеках ярко полыхал румянец, а губы изогнулись в смущённой улыбке. Она прижимала к груди букет белых изящных лилий, прекрасных символов чистоты и величественности. Таких же, как она сама. Вторая ручка аккуратно сжимала маленькую карточку с выведенными на ней словами. Этот почерк она запомнила лучше всего — каллиграфический, уверенный, как и его обладатель.       Тоненький пальчик показал на лицо блондинки, как бы прося посмотреть на него. Пухлые розовые губки что-то прошептали, завершая произнесённое густым румянцем. Ей не важно было, услышит ли он. Ведь Кёя понимает её лучше других, понимает даже неясный шёпот на расстоянии нескольких метров. Главное, видеть двигающиеся губы. — Люси, ты нравишься мне. — Ты мне тоже…