Break me

      У нее не было больше ничего. Ни семьи, полузабывшиеся воспоминания о которой хоть как-то грели в лютую зиму этого проклятущего города. Ни друзей, которые умирали у нее на глазах, когда бы не случилось человека назвать своим другом. Смерть будто шла за ней по пятам, отнимая все, что только могла дать жизнь. Это она уяснила еще в первые дни своего кошмара, который продолжается и по сей день.       Впиваясь обломанными ногтями в предплечье, оставляя алые и глубокие полоски, она почувствовала жжение, которое разгоралось с каждой секундой все больше, стоило лишь усилить нажим. Это помогало не думать, не зацикливаться на прошлом и будущем, которое в любой момент могло показать средний палец и столкнуть в волчью яму.       По телу пробежала дрожь, а ободранный рукав ветровки, что скорее просто напоминала о каком-то наличии одежды, местами окрасился багряными цветами. Приступы были нередкими гостями в ее теперешней жизни, и она знала только одно в такие моменты: перетерпеть. Но не всегда это удавалось, и приходилось чуть ли не ползти за дозой, вываливая с трудом добытые сотни баксов, чтобы ширнуться и выдохнуть с облегчением. И за это она себя ненавидела еще больше, впиваясь все глубже в исколотую руку. Конечно, мысли о суициде ее посещали часто, но вбиваемый пару лет принцип, которому она следовала последующие пять лет, не позволял просто так сдохнуть. От передоза или от ломки. В подворотне или под мостом.       - Не сегодня, - выплюнув в пустоту осточертелые слова с густым клубом пара, она подсела поближе к банке из-под керосина, коих в этой заброшке было не счесть, и задержала пальцы над огнем. Жалкий жар от пламени щекотал их, заставляя вздрагивать от нагревающейся ткани рваных перчаток. Тепло понемногу стало пробираться под кожу, что еще больше напрягало. Не ровен час, как придется вновь согнуться в три погибели.       Желудок жалобно заурчал, сбиваясь в комок. Прикусив губу, девушка мельком осмотрелась в поисках чего съестного. И, ясное дело, рядом с ней ничего не оказалось, а вот с западной части, где, сбившись в кучку, обосновались ее «товарищи», доносился слабый запах подогретых консервов. Помнится, вчера был хороший улов, Джеки даже купил несколько жестянок по акции и, на удивление, его даже не выгнали на кассе. Хотя, может это потому, что выглядел он куда менее похожим на бездомного. Или, что более вероятно, всем было просто насрать на них, отбросов общества. Главное, чтобы проблем не создавали и не высовывались. А там – тихо-мирно и сгниют.       - Эй, Бэт, - перед ней показалось обветренное лицо рыжеволосого мужчины, - давай к нам. Совсем околела уже.       - … - ничего не ответив, она лишь хмуро посмотрела на него и мотнула головой. Для всех она была немой. Немой Бэт, убиваемой наркотой.       - Опять ты за свое, - выдохнул он и поставил дымящуюся банку консервированных бобов. – Хоть поешь. И крепись, девочка.       Слыша, как удаляются его шаркающие шаги, Бэт опустила голову на грудь и выдохнула.       Она боялась, что проведя с ними больше времени, чем того требуется для краткого знакомства, навлечет на них беду. Их участи и так не позавидуешь, а с ее «удачей» так и вовсе недалеко откинуться. Рисковать не хотелось их жизнями, возможно, они еще вырвутся из этого болота бродяжничества. Но только не она, и точно не по своей воле.       Да, пользы в данный момент от нее было больше, добывать деньги ей не составляло труда – там подковырнуть, здесь дожать, тут прикрыть, того отвлечь… В этом был ее талант – быть ловкой и незаметной, только вот Джеки всегда ее находил, даже когда ей совершенно не хотелось никого видеть. И он был единственным, кто пытался ей помочь по доброте душевной, а не только в ответ на ее еженедельные взносы.       «Это его и погубит», - каждый раз повторяла девушка себе, забиваясь в угол у огня, прикрываясь тряпками и, как сейчас, отставляя в сторону жестянку с едой, которую он приносил. Ей не нравилось, что мужчина пытался с ней подружиться, что чувствовал какую-то ответственность за нее, заботился, когда ей было совсем худо, и вытаскивал из героиновой ломки. Он просто не давал ей сдохнуть, и это ее бесило. Она пыталась уходить, перебраться куда-то в другой район, но он всегда ее находил и приносил сюда, отчитывая как ребенка. И никогда не спрашивал, что ее вынудило жить на улице. За это Бэт была ему благодарна и старалась не доставлять лишних проблем.       Внезапно ее бросило в жар, и она почувствовала, что разом стала вся мокрая, и как прилипла к коже пропитанная лихорадочным потом одежда. «Как шлюха в церкви!» - крепко выругавшись, девушка откинула с себя тряпку и разом встала, о чем тут же пожалела, едва успев опереться о стену, и двинулась в сторону заколоченных оконных проемов. Где-то рядом с ними должен был быть выход на улицу, если так можно было назвать зловонный переулок.       Ее трясло так, будто стоял мороз в минус сорок, а не каких-то жалких минус десять – привычных для этих мест. И с каждым шагом дрожь становилась все явнее, а пот лился уже ручьем. И даже холодный порывистый ветер с относительно свежим воздухом не смогли облегчить приступ. А когда подкатила тошнота, зародившаяся внизу живота, Бэт поняла, что сегодня поесть было ошибкой.       Сильный спазм заставил ее упасть на колени, прикрывая ладонью рот. Нет, она еще недостаточно отползла от укрытия, чтобы загнуться в очередной ломке. Джеки не должен был видеть ее в таком состоянии – почему-то не хотелось, чтобы он был свидетелем. Опять.       На четвереньках, как новорожденный жеребец, она ползла вперед, пытаясь прочувствовать холод выпавшего снега, его оживляющую влагу… но одуряющий жар и ломота диктовали свои ощущения. Еще одна судорога свела ее желудок, подталкивая содержимое вверх, и в этот раз девушка не вытерпела.       Сблевывая свой ужин, который грозил захватить с собой добрую часть пищевода, она молила лишь о том, чтобы, когда все закончится, не упасть в свою рвоту. И, кто бы Там ни был, ее молитва словно была услышана – при последнем позыве, сказавшийся чистейшей желчью, ей удалось перекатиться в бок и уткнуться в небольшой и свежий сугроб.       Сил не было даже вздохнуть, казалось, что попробуй она набрать полные легкие воздуха, как в следующий момент выблюет уже желудок со всеми внутренностями.       Перетерпеть. Всего лишь перетерпеть эту пытку.       Сколько бы Бэт себя не убеждала, но от прошлого убежать было трудно. Соскочить с иглы, которая напрочь выжигала все чувства, оставляя лишь инстинкты, было не так просто. Да, заменив один наркотик на другой, чуть менее жесткий, и постепенно уменьшив дозу, она решила проблему для себя, но зависимость осталась. А приходы с каждым разом все больше и больше выжимали из нее все соки. Каждую косточку в теле выкручивало так, будто их дробили, давили и поливали кислотой. Все под кожей горело, и казалось, что кровь превращалась в лаву, прожигая себе путь на поверхность.       «Гребаная игла…» - она ненавидела себя за то, что была такой слабой и такой трусихой. И сейчас ее трясло так, как никогда до этого, словно дюжина ударников решили отыграть скоростную слайд-технику. А бешено бьющееся сердце грозилось вырваться из груди, чему только была бы и рада.       Еще одна судорога заставила ее сжаться в комок, быстро задышать и почти провыть в голос… Но девушка лишь зажмурилась с такой силой, что перед глазами стоял целый калейдоскоп различных фигур, от которых еще больше мутило. Хотя, куда больше? На этот вопрос ответ нашелся быстро. Согнувшись в три погибели, девушка пыталась сдержать рвотный позыв, но при очередном приступе лишь почувствовала металлический вкус крови, смешенной с желчью. И только от этого ей стало еще хуже.       Каждое движение отдавалось невыносимой болью, а легкие сжимало ребрами так, словно она снова пробежала на грани своих возможностей кросс в семь километров по пересеченной местности. И это было не самым лучшим сравнение, хоть и было близко к тому, что она сейчас испытывала.       Двигаться… Если сделать хоть какое-то движение, то станет теплее. Но даже от шевеления пальцем его выкручивало… Перетерпеть…       Когда эта жизнь стала для нее невыносимой? Когда она впервые столкнулась со смертью или когда почувствовала ее на кончике Иглы?       Игла. Игла. Игла.       Как много можно было уместить в это слово. И любовь. И предательство. И Ад. Только вот ее Игла всегда была при ней, как верный хранитель, и не имела ничего общего с той иглой, которая теперь ее медленно убивала. По-настоящему ее Игла должна была убивать других… И она это сделает.       Очередной приступ заставил ее сжаться, только теперь Бэт знала как с ним бороться. Обломки ногтей впились со всей силы в левое предплечье, раздирая кожу до крови. В ее венах тек яд, выжигающий до основания все, что было дано ей от природы. И от него нужно было как-то избавляться.       Откинувшись на спину и слегка приоткрыв глаза, она увидела перед собой серое небо, с которого падали большие белые хлопья. Соприкоснувшись с ее кожей, разгоряченной изнутри, они не таяли, облепляя лицо в свою собственную маску. Или просто хотели похоронить под собой еще одного страдающего торчка. Горестный смешок сорвался с ее искусанных губ в предчувствии судороги.       Но что-то ощутимо изменилось. Девушка не сразу поняла, что снег резко перестал идти, и над ней теперь возвышалась фигура, держащая большой и черный, как самые дебри ее внутреннего мира, зонт. Пару раз сморгнув крупные снежинки со своих ресниц, она скорее прочитала по губам, чем услышала, что бежать ей больше некуда.       Действительно. Раз ее нашли в такой дыре среди бродяг, полностью потерянную и в своей желчи, смешанной с кровью, то деваться ей точно больше некуда. И Бэт знала, что ничего хорошего ее ждать не может.       Последняя судорога оказалась самой болезненной, заставившая ее выгнуться почти дугой. И только резкая боль в левом предплечье и горячая, словно кипяток, кровь, хлынувшая из-под кожи, помогла на мгновение увидеть взволнованное и далеко не веселое выражение на лице незнакомца.       «Выкуси, ублюдок! Живой меня ты не получишь…» - и это было последнее, что она успела подумать, проваливаясь в такое желанное забытье.