Кредитная история

Новую жизнь Иван Иваныч решил начать, как положено — с понедельника. Он бы и в воскресенье не постеснялся, да только банк не работал, а Иван Иваныч отчаянно желал взять кредит. Большой-пребольшой, хоть дом купить, хоть спиться. Шальные деньги магическим образом меняют судьбу человека, поэтому Иван Иваныч планов дальновидно не строил. Он даже завёл специальную папочку с документами, на которой любовно вывел: «С новым кредитом в новую жизнь!» Однако, по мере приближения этой самой новой жизни, Иван Иваныч всё больше изводил себя глупыми вопросами, от беспокойства став сам на себя не похожим: обвис круглый выпирающий живот, поблек сияющий нимб лысины, и весь он неуловимо смялся. Так же смялась его квартира до телевизора у кровати да зеркального шкафа, в котором поселилась стайка бутылочек с валерьянкой; всё прочее считалось условно невидимым. В ночь перед понедельником волнение достигло апогея. Иван Иванович смотрел то телевизор, то шкаф, то бродил по комнате, спотыкаясь об условно невидимые предметы; желанная близость кредита не давала ему покоя, а папочка с документами жгла руки. Наконец, он распахнул шкаф, в тёмных глубинах которого хранилось спасительное средство. Иван Иваныч плеснул валерьянки в стакан, разбавил водой и выпил перед зеркалом, глядя на дёргающийся кадык. Сразу полегчало, отпустило, приподняло и уложило в кроватку, подложив ладошку под щеки. Иван Иваныч спал и видел сны. Дверь выросла словно из-под земли, разогнав сонную темноту. Иван Иваныч посмотрел на белый монолит шириной в трамвай, уходящий далеко ввысь, потрогал его и спросил:  — Что это? На поверхности проступила табличка, блестящие чёрные буквы на которой гласили: «Кредитное отделение». Следом выскочила кривоватая подпись: «Спросить Жучабру».  — Кто это? Объяснения не появилось, зато вылезло предупреждение: «От себя». Иван Иваныч пожал плечами, поплевал на руки и упёрся в монолит. С жутким скрипом дверь отъехала ровно на то расстояние, чтоб влезть, но ободрать пуговицы. Треснули нитки, Иван Иваныч неловко вошёл, придерживая штаны, и обомлел: там была Жучабра. Он понял сразу, без табличек и пояснений, что перед ним Самая Жучабристая Жучабра, что она должна выглядеть именно так и никак иначе, и немедленно проснулся от ужаса. — Приснится же такое… Иван Иваныч плеснул воды в стакан, разбавил валерьянкой и выпил перед зеркалом, глядя на дёргающийся глаз. Снова полегчало, но в кровать он укладывался с опаской. Едва сомкнув глаза, Иван Иваныч очутился в той же приёмной, зависнув под потолком у входа. Взгляд терялся в просторном, торжественно-жёлтого цвета зале, похожем одновременно на парадную театра и вход в метро. В центре находился пьедестал, окружённый белыми колоннами, где сидела величественная Жучабра. Выглядела она так, как если бы таракан раздулся до размеров КАМАЗа, отрастил шею богомола и пару десятков щупалец. Диковинная тварь скребла конечностями о панцирь, шуршала усами, щёлкала жвалами, таращила усы и в единственном числе шуму производила больше, чем полный зал принтеров. Человек, который жался у двери и подтягивал ободранные штаны, по сравнению с ней был букашкой.  — Бомжур Межнарыч? — пророкотала Жучабра.  — Н-нет, — пролепетал Иван-Иваныч-с-пола.  — Мажор Пижоныч?  — Т-тоже н-нет.  — Бухар Буржуич?  — И-иван Иваныч мы, — пискнул человек. — Жто ж вы ззражу не зззкажали, — завозилась Жучабра и вытащила откуда-то пожёванную папку. На обложке мелькнула стандартная ч/б фотография 3×4 самого Ивана Иваныча, и он благоговейно затаил дыхание.  — Жредит, жначит, хочешь. А жто миллионов вожмёшь? Бери, пока дают, — последнее звучало почти по-человечески. Иван-Иваныч-с-пола всплеснул руками, но спохватился и придержал брюки. Торопливо закивал, мол, беру всё. Иван-Иваныч-с-потолка гневно наблюдал за бестолковыми топтаниями Иван-Иваныча-с-пола.  — Ужловия жредита, — щупальца небрежно перебирали страницы, — один прожжент годовых, ззроком на тыжжу лет.  — А ещё варианты есть? Жучабра затрясла жвалами, издавая трескучий рассыпчатый звук, отдалённо напоминающий смех.  — Тогда я пойду, пожалуй, — попятился человечек внизу, — Не надо мне кредита.  — Неееееет! — завопил Иван Иваныч, бешено замахал руками и сорвался с потолка. В падении перед ним, словно в калейдоскопе, мелькали щупальца Жучабры, белые полосы дверей, собственное запрокинутое лицо, заветная папка и наконец, быстро приближающийся пол.  — Приснится же такое! — вскочил Иван Иваныч на кровати, — Да что это творится, честному человеку кредит взять не дают! Бутылочка с лекарством охотно ополовинилась. Иван Иваныч плеснул валерьянки в стакан, разбавил валерьянкой и выпил перед зеркалом, глядя на дёргающийся стакан. Чуть покачался на пятках да свалился на боковую, сны смотреть. На этот раз он стоял на полу, в единственном числе и в целых брюках, а Жучабра по-прежнему листала папку.  — Я передумал, передумал, дайте мне кредит! — завопил Иван Иваныч. Жучабра остановилась, перестав трещать, и воззрилась на человека. Иван Иваныч замер, неотрывно глядя в фасеточные глаза — в каждый по очереди. Когда он весь покрылся холодным потом, Жучабра неохотно протянула ему папку и махнула за спину, где выросла вторая белая дверь.  — С-спасибо, спасибо, — мелко закивал Иван Иваныч и припустил за кредитом. Дверь распахнулась навстречу, впустила и хорошенько наподдала створками сзади. Иван Иваныч обнаружил себя в огромнейшем зале, набитом конторскими столами. Сколько хватало взгляда, всюду были увесистые танкоподобные столы из тёмного дерева, за каждым из которых сидело по маленькой жучабре, размером с человека. Все они скребли конечностями о панцирь, шуршали усами, щёлкали жвалами, таращили усы, трещали между собой, создавая невообразимый шум, да ещё и стучали на принтерах. Перед каждой тварью стоял принтер с двумя стопками бумаги. Из левой стопки жучабра хватала листок, подносила к фасеточным глазам, затем впихивала в разъём принтера и, возбуждённо суча лапами, ждала его появления с другой стороны. Иван Иваныч заметил, как у одной жучабры бумага закончилась, и она запустила стопку в печать повторно.  — Инжир Кожурыч? — отщёлкала ближайшая жучабра.  — Не-не-не, — открестился человек.  — Жумар Ухватыч? Шампур Казаныч? Зеркал Зеркалыч?  — Да нет же…  — Жлобур Зажратыч? — продолжала тварь.  — Иван Иваныч я!  — Жто ж вы зззражу не зззкажали, — пробурчала жучабра, — Жредит будете? Ужловия жнаете? Документы ежть?  — Буду. Знаю. Есть! — отчеканил Иван Иваныч, протянув папку. Жучабра пролистала папку, разочарованно клацнула и переспросила:  — А ещё бумаги ежть?  — У меня тут справка с места работы, — Иван Иваныч вытянул из внутреннего кармана ещё одну бумажку.  — Жправка? Дайте пожмотреть, — протянулось десяток щупалец. Иван Иваныч замешкался, не зная, в какое из них вкладывать справку. — Вы мне её верните потом, хорошо? — попросил он, — Сами понимаете, пригодится ещё. Жучабра покивала и выдернула справку из рук. Потаращилась на листок, перевернула вверх ногами, потаращилась ещё раз, посмотрела на просвет, растопырила жвалы и сожрала половину листка. Иван Иваныч в остолбенении глядел на зелёные клочья слюны, которые с шипением расползались на папке с его личным делом.  — Мы не можем дать вам жредит, по причине отжутствия, — жучабра щёлкнула жвалами, — необходимых дожрументов. Жучабры со всех сторон застрекотали и принялись лихорадочно стричь бумагу. Вокруг Иван Иваныча царила вакханалия, белые клочья летали вокруг, осыпаясь пеплом на волосы, а сам он с каменным лицом укачивал на руках покалеченную папку, пока из бумажной вьюги не выскочила жучабра и откусила ему голову с воплем: «Дожрумент!» — Такое! Же! Приснится… — Иван Иваныч схватился за сердце, за папку, снова за сердце и выдохнул с облегчением. Справка лежала внутри, целёхонькая, в файлике с подписью, зато пульс разогнался так, что отбивал марш где-то под горлом. Срочно надо было выпить. Иван Иваныч плеснул стакан в стакан и закусил зеркалом, после чего рухнул в постель. Больше ему ничего не снилось. Утро началось резко, мутно и тошно. Иван Иваныч даже слегка передумал начинать новую жизнь, но собрал волю в кулак и открыл один глаз. Перед ним лежала драгоценная кредитная папка, одним своим видом вселяющая благоговение, и окрылённый Иван Иваныч вмиг собрался в банк. Дом, улица, фонарь, аптека… Аптека подождёт — сейчас он легко, как юноша, вбегал в здание, слегка помедлив у белой двери. Внутри Иван Иваныч осмотрелся, решая, кто из чахнущих под искусственным светом операционистов будет менее равнодушным. Их бледные лица в сочетании с зеленью галстуков напоминали фикусы, бессистемно воткнутые по углам. Очередь к женщине с грустными глазами сенбернара показалась наименее пугающей; осмелев, он пристроился в хвост. Когда пришёл его черёд, Иван Иваныч выложил причудливый пасьянс из документов. Операционистка просмотрела их, устало вздыхая над каждой бумагой, смешала в кучу и спросила: — Угу. Как вас зовут?  — Аааахп, — ответил Иван Иваныч. Его собственное ФИО вылетело из памяти, оставив невнятные клочки. Во рту стало непривычно пусто, как у студента на экзамене. «Мазур Каспарыч? Заброд Бузятыч?» — наугад перебирал Иван Иваныч, покрываясь холодным потом.  — Зовут-то вас как? — переспросила женщина-сенбернар. Иван Иваныч страшно пучил глаза и разевал рот, пытаясь что-то сказать, но издавал только неопределённое «ааахп». - Вас. Зовут. Как? Иван Иваныч сделал последнее «ааахп», закатил глаза и театрально сполз в обмороке. Операционистка закричала, на всякий случай завизжали женщины, дети зарыдали, чтобы не отставать, а мужчины зашумели, чтобы заткнуть всех предыдущих. Спустя минут десять бедлама кто-то додумался вызвать скорую для бедного Ивана Иваныча. К моменту прибытия врачей люди успели переругаться, перемириться и даже зачать одного ребёнка, поэтому спасать пострадавшего взялись всем миром. Его уронили в дверях, подхватили на лестнице и бочком-бочком вытащили на улицу, чтобы небрежно кинуть в машину скорой помощи. Все присутствующие высыпали на крыльцо потаращиться или посплетничать, то и дело роняя детей со ступенек. Женщина-сенбернар тоже влезла в машину, раскидав санитаров, и заявила, что быть с Иван Иванычем — её долг как работника банка. Увезли обоих. Пару дней пациент не приходил в сознание, пугая бледным видом и бессвязными вскриками остальных пациентов. Всё это время операционистка безвылазно сидела у его кровати, самоотверженно раздражая медсестёр, поэтому к пробуждению пациента её сходство с сенбернаром только усилилось: щеки впали и грустно свесились по бокам, а под глазами распустились мешки. Придя в себя, Иван Иваныч влюбился в эти самые мешки под глазами и немедленно предложил им руку и сердце. Через месяц они с операционисткой поженились, через год обросли двумя с половиной детьми, через два уехали на ферму в Жучабринск и стали выращивать экологически чистую валерьянку. И кредитов больше никогда в жизни не брали. И вы не берите, а то приснится же такое.