расскажи мне про тао;

« Он слушает the beatles, поклоняется им. Ему двадцать пять, а его уже во всю хвалят — прекрасный композитор, написавший множество произведений для фильмов или компьютерных игр. Окончил сonservatoire national supérieur de musique et de danse de paris, лучшую консерваторию в своей любимой стране, куда переехал с родителями в возрасте одиннадцати лет, — Франции. Играет на фортепьяно, гитаре, скрипке. Он ведет образ жизни, совершенно не сочетающийся с его профессией — медленный, размеренный. Захотел — вышел погулять, захотел — проспал весь день, захотел — привел кого-то к себе. Он пишет музыку, только когда чувствует порывы. У него необычайная страсть к скандинавской мифологии. Он обожает ее и носит у себя на груди колесо солнца — один из многочисленных амулетов тех времен. Критики говорят, что любовь к скандинавам проглядывается в его работах, а Тао только смеется неловко — ему не нравится делиться тем, что он любит, даже такими простыми вещами. Он предпочитает хранить в тайне, и ему неприятно, когда тайна оказывается раскрыта. » Маленький Тао быстро сгорал на солнце, особенно когда лежал на солнечной лужайке дома его отчима в одних шортах. Жара Франции, особенно ближе к Средиземному морю, заставляла жителей как можно меньше двигаться и потреблять как можно больше воды. Стоило Тао окунуть голову в ведро с только что набранной из колодца водой, как спустя пять минут его темные волосы вновь становились сухими, и макушку пекло с удивительной настойчивостью. Тао нарыл где-то на чердаке у соседки соломенную шляпу, оторвал от нее розовую ленточку, которая все портила, и стал ее носить, гордо шагая по улицам. Лежа в сухой, выжженной зенитом траве, где было жарко, даже несмотря на тень от высокого апельсинового дерева, Тао разглядывал глазами цвета темного нефрита сеть тонкой, но крепкой паутины, которой паук оплел несколько веточек куста подле дерева. Кажется, это были мамины неудавшиеся розы, которые когда-то должны были служить украшением сада, но из-за отсутствия времени и желания, матушка забросила их. По тонким нитям, переставляя одну скрюченную лапу за другой, полз крупный паук, размером, наверное, с те камни, что разбросаны на дороге, те самые, что Тао и его друзья любят кидать в окна друг другу, чтобы позвать гулять. Страшный, с пугающим брюхом, сужающимся в конце; стоило прищуриться, и кажется, что можно разглядеть множество мелких глаз на голове, совершенно не пропорциональной туловищу. Сейчас Тао не вспомнит, какие именно эмоции он испытывал, когда видел это существо. Сейчас оно покажется ему странным, отвратительным, но тогда какая-то грань между восхищением и страхом заставляла его неотрывно смотреть на то, как насекомое плетет новые ответвления своего лабиринта, как оно пытается замотать крупного жука, в несколько раз больше, чем сам паук. Ощущение, что во всем этом юный Тао что-то искал. Пастор говорил, что пауки плетут паутину, чтобы ловить души грешников, но это низшие духи, а значит и ловят они низких, слабых людей. Он водил Цзы на чердак, где они перебирали книги, и мужчина с легкостью сметал рукой хрупкие сети, причитая, что сильному человеку никогда не попасться в подобные ловушки. Тао никогда не верил в бога, а с пастором общался, потому что он был умный и интересный. Маленькому Тао не нравились сверстники, ему не очень нравился вроде бы образованный в разных отраслях отчим, потому что тот слишком плохо рассказывал и в целом был человек неприятный; ребята просто считали занудством и книжки, и разговоры про них. Пастор же никогда не ругал Тао за то, что тот нелестно отзывался о Христе и громко смеялся в храме, когда видел у статуй их органы. Ему не нравился курносый нос младенца-Христа на руках у Марии, ему не нравилось, что Мадонна прячет волосы за каким-то платком, а Тао очень любил девочек с распущенными волосами. Тао много чего нравилось и не нравилось, и в детстве, кажется, он все-таки любил пауков. Они были трудолюбивые, живущие в суровом мире; « у них нет души, Тао, » — говорил пастор, и мальчик дулся. То, что у чего-то или кого-то не было души, не мешало ему их любить. Он всегда любит каких-то людей или какие-то вещи так сильно, что злится, когда его пытаются убедить, что они не заслуживают такой верной любви. Но Тао не такой человек, который будет нуждаться в каких-то объяснениях, особенно, когда дело касается чувств. Ему не нужен опыт, он первичен и самодостаточен, даже когда является всего лишь ребенком. В спорах, будь то со сверстниками, матерью или пастором, он всегда на все имел свой ответ и свои доказательства. Возможно, у него всегда были проблемы с объяснением своей позиции, но он четко уверен в своей правоте. Его любовь — одна из тех вещей, в которой он редко сомневается. Конечно, если он что-то любит, это не навсегда. Даже если он кого-то любит, в его голове все равно появляются мысли о каком-то конечном периоде, когда все прекратится. Пауки не нравились ему долго. Либо он про них просто забыл. Вся его цепь воспоминаний из детства — тот паук среди мертвых кустов роз и плащ фокусника, который приезжал на ежегодный фестиваль, и учил Тао карточным играм в своем уютном вагончике, где пахло хересом и оливками. Есть люди, похожие на пауков. Они плетут сети, чтобы чего-то достичь, и кажется, в них действительно могут сидеть те самые демоны, о которых рассказывал пастор. Хуан Цзы Тао роется в карманах своего плаща, ища сигареты и зажигалку с выгравированными своими инициалами. Какие-то вещи у него ассоциируются с людьми, и эта вещь кажется драгоценной, потому что была подарена той семьей, о которой сейчас удается лишь вспоминать. Цзы Тао даже не думает уже, когда он встретит их снова. Просто надеется, что это может быть произойдет. Вероятно, то, что Тао сейчас в таком положении, тоже удел очередной паутины, липкой и неприятной на ощупь, цепляющейся за подолы его пальто и ведущая только туда, куда можно. Тао чувствует себя тем жуком, что все-таки проглотил наживку и оказался повязан за ниточки. Кто-то всегда играет свою партию, приплетая в нее мотивы разнообразных мелодий, своих или чужих, без разницы. Минор сменяется мажором, арпеджио, немного легато, пара тактов стокатто, гармоничный минор, тон-тон-полутон-два тона-полутон. В голове Тао мелодия, и она кажется заезженной, словно песенка из детской шкатулки, в которой девочки хранят расчески и множество своих лоскутков-ленточек и заколок. Голова болит просто от попыток понять, откуда же эта треклятая мелодия, но разум не может отрыть среди воспоминаний ответ. Он приподнимается на локтях, выгоняя из своего сознания ощущение, что он все еще спит. Нефритовые глаза стали еще темнее, от мальчика не осталось и следа, и воспоминания о детстве вызывают разве что усмешку и пелену неприятных эмоций. Дом не ассоциировался ни с чем хорошим, потому что даже домом его назвать можно было с натяжкой — мама вышла замуж, когда Тао было пять, сам он был большой ошибкой ее юности. Отчим не очень его любил, но и не ненавидел. Это было холодное, неприятное равнодушие. Мальчик делал, что хотел, пока его отчим не начал спиваться и бить его. Именно из-за него, окончив обучение в консерватории, Тао убежал в Пекин — там ему предложили выгодный контракт с samsung. Тао спит в кресле, чувствуя, как все тело ломит от неудобной позы. Тянется, поднимая руки вверх и хрустя пальцами. Он думает о себе. Собственный эгоизм выжжен где-то со внутренней стороны кожи. Кажется, что если кто-то посмотрит на оголенную спину Хуан Цзы Тао, он сможет разглядеть еле проглядывающие череды букв, которые сливаются в слова и предложения; это как брошюры с молитвами, которые выдают на входе в церковь, только такую не выбросишь, не сделаешь из нее во время молитвы самолетик. Она запомнится на всю жизнь, даже если сам Тао не знает ни одного слова. Он знает, зато, то, почему у него есть этот текст: потому что он выбрал жить так — в свое удовольствие. Забыв, что и у других людей тоже есть чувства. Хуан Цзы Тао служит своему « хочу ». Любое служение кому-то ведет к смерти. Даже богу. Когда Тао было четырнадцать, пастор скончался. Смерть следует за людьми по пятам, кем бы они не были, и это неоспоримо. Тао считал глупым рассуждать о смерти, когда она кажется ему столь близкой. Нет, он отбрасывать концы не собирался, его желание жить искореняло подобные мысли из головы, он просто чувствовал, как один за другим в могилу падают люди, замешанные в паутинных играх множества людей. Могилой можно назвать не только яму в земле. Могилой может быть и что-то другое. Смерть не всегда физическая. Тао боялся задуматься, кто в этом мире самый большой и опасный паук, потому что чувствовал себя мошкой, пытающейся не задохнуться, пытающейся не пережать паутиной себе дыхательные пути. Ему остается только рваться, обдирая свои хрупкие крылышки в попытке выбраться из ловушки, перестать идти на поводу у других. Самостоятельная попытка плести нити кажется отрезвляющим ядом, что дает энергию и кипятит адреналин в крови, который заставляет продолжать движение. Тао слишком упертый, он понимает, что им легко манипулировать, если знать как, но отчаянно хочет убедить себя в том, что сейчас он полностью защищен от всей этой манипуляции и попытки его контролировать. Защищен своими собственными играми, во время которых возвышается над людьми, чьи чувства использует. Общение Тао с другими людьми похоже на игру. Это просто забавная игра, чтобы избавиться от скуки. Сначала он был неумелым пауком, который учился у тех людей, которые использовали его. Это как падение со скалы, когда ты еще маленький птенец, который не умеет летать — хочешь жить, значит научишься. Сейчас, в двадцать пять лет он настоящий паук. Солнце светит в глаза, стоит Хуану раздвинуть тонкие занавески, он жмурится. При прямом контакте с солнечными лучами цвет его глаз становится янтарным, но он прикрывает их, пытаясь привыкнуть. Полутьма комнаты заставила отвыкнуть от нормального света. Он закуривает, как обычно. Щелкает зажигалкой, подносит сигарету к губам. Никотин не бьет в легкие, словно колокол перед службой. Привыкнув курить, Тао уже даже не помнит, когда последний раз давился дымом. Он курит в последнее время больше, чем обычно, постоянно ловля себя на том, что пальцы самостоятельно тянутся к пачке, автономно достают сигарету и поджигают ее. Он курит с глубокими затяжками, изредка выпуская дым через нос, предпочтительно через рот. В комнате пахнет дымом, Тао не хочет открывать окно, выглядывая сквозь испачканное каким-то сероватым налетом стекло. Он скользит взглядом по лицам прохожих, ища среди них что-то, что зацепит. Тао не любит людей до умопомрачения, у него нет цели спасти их всех, ему порой они даже противны — люди лицемерны, глупы, похожи на стада животных, у которых основной инстинкт — страх. Редкие индивидуумы, выделяющиеся из толпы, притупляют чувство самосохранения, идут на поводу желаний и придуманных идеалов. Такие легко попадаются в сети пауков, если не умеют их находить до того, как в них попасть. « Видишь ли ты себя со стороны . . . не видишь. И когда-нибудь из-за этого ты проиграешь. Ты проиграешь кому-то, кто точно так же играет, как и ты. Он будет умелый игрок. Таких ты еще не встречал. Он будет опытным, опасным противником. И ты проиграешь, потому что полюбишь его. Полюбишь именно той любовью, в которую не верил —так сильно, так горячо. Ты будешь готов погибнуть из-за этой любви, потому что она заполонит тебя всего. И это будет настоящее чудо, если этот кто-то полюбит тебя в ответ, потому что ты для него тоже будешь лишь частью игры. А если он ведет игры так же, как ты, в итоге разбитым окажется твой мир. И тогда будет два сценария: либо ты перестанешь играть, скроешься от чужих глаз, будешь учиться жить, как обычный человек, что у тебя не факт получится; либо ты станешь играть еще сильнее, ведя еще более жестокие игры, чем раньше — мысль о пощаде будет казаться дикой и глупой. Ты станешь полной сволочью. И у тебя будут причины — ты попался в ловушку, пусть попадаются и другие. »