— Лоренцо, подойди сюда. Заверни рукава, — говорит она и обнажает руку, перевернув к себе тыльной стороной. Затем в ее изящных пальцах мелькает нечто наподобие устрашающего вида ручки, прикасаясь острием к холодной коже.
— Может, не надо? — робко бормочу я, и тут же, будто в ответ, поперек пульсирующей голубовато-зеленой вены появляется надпись:
"Не перечь родителям".
Эта история обо мне, ведь я — птица в игрушечном
/искусственно-по-счастливому-ненастоящем/ доме с белоснежными стенами, который почему-то называют золотым
/вот смеху-то/, пустым сорокам всегда нравится все, что блестит, но не тебе, ходячая странность.
Так вот, на мне всегда красуется белоснежная рубашка, застегнутая наглухо на все пуговички
/идеальный латентный маньяк?/ но знаешь, я тебе поведаю тайну, только тсс, никому не слова: если снять одежку, то на плоти высечены запреты. Эти фразы, брошенные родителями
/когда они возвращаются с работы, разумеется/ окружают меня постоянно, слышишь, если часто повторять одно и то же, то чернила отчего-то перестают быть темными, запекшись бордовой кровью. Я одиноко сижу в своем большом домике, ну, который клетка, и, аккуратно, пальцем срываю хрустящую корочку. Разрывать себя медленно по частям - это мой профиль, я Лоренцо, и я так счастлив, ха-ха, так почему же ты смотришь с такой иронией?!
Я так счастлив, смотри на меня, смотри, я тычу пальцем в натянутый полумесяц из собственных губ, постой, что? Улыбка — это полумесяц в другую сторону? Ты смеешься надо мной, и я смеюсь, только вот почему, каждый раз, возвращаясь в тихую комнату, в горле застревает ком, я пытаюсь его сглотнуть, но легче языком дотянуться до локтя, чем избавиться от странной вяжущей тревоги. Я прикрываю веки, и ощущаю как буквы колются, они врезаются сквозь кожный покров и попадают отравленным ядом внутрь.
"Не перечь родителям"
"Хорошо учись, ты продолжишь наше дело"
"Будь хорошим мальчиком"
"Вежливо улыбайся"
"Высшее общество"
Они увеличиваются в своих размерах, меня начинает подташнивать
/причем не на шутку/ я так смертельно устал, что однажды я
сошел
с
ума
/рехнулся, в общем-то/
Это оказалось так весело и просто, как глотнуть кофе на завтрак, эй, слышите, люди?! Ваш здравый смысл меня так достал, что я разорвал бы его на куски подобно глянцевому полотну
/безвкусица/, я начинаю смеяться, но, погодите, что это за девушка, чьи длинные ногти так напоминают ногти матери, это так
бесит
бесит
бесит
Она тычет ими в свой глупый пухлый ротик, этот женский смех, изящные пальцы и шелковые волосы — убивать это, оказывается, совсем не сложно, верно? Напоминает ежедневное с ума схождение. Под истошные вопли от резкой боли, что ласкают уши, в моих глазах начинает темнеть
/кто-то надел шапку?/ и что-то упорно стучит тысячью молотками по ту сторону черепной коробки и вискам. Каждая клеточка горит в яростной агонии,
разгораясь-разгораясь-разгораясь сильнее с каждой секундой, пока жертва не падет. Я стою над трупом и весело посмеиваюсь, срываясь на сухой кашель и протираю руки белоснежным платком
/гигиену никто не отменял, правда?/
"Может, теперь они заметят меня?"
Я хватаюсь за это отчаянное чувство и жадно вгрызаюсь в него, как в алую мякоть грейпфрута, сок стекает по подбородку, я чувствую себя таким
липким и грязным, таким липким и грязным, что возникает странное желание закричать или по-детски захныкать, спрячьте меня под одеяло, пожалуйста, но
На лице блуждает улыбка, чуть горьковатая на вкус
А безумие всегда немного горчит, правда же,
ма-моч-ка?
Руки по локоть в чужой крови
/сколько их было? Две, три?/ но родители не замечают, родители уехали. Нехватка спокойствия
/.../, гнев заострен до предела, он виднеется в моих покрасневших белках, и вот я стою над твоей смуглой спиной, девочка-солнце любезно обнажается и прислоняется к лезвию кухонного ножа, он немного затуплен, но все равно остается прекрасным орудием убийства. В моей голове прорисовываются схемы дальнейших действий, твои крики — это ведь сладостный мед, ты согласна или желаешь убедиться?
Хей, Надин, ну что за детсад, ты же знаешь, что это вовсе не от каких-то надуманных чувств, просто имя твоему греху:
"уныние"
Я играючи вожу острием по обжигающей коже и медленно сгораю сам, сгрызая кожицу нижней губы и натужно вздыхая. "Уныние" и "Гнев" тесно связаны между собой, ты знала? "Гнев" спасает "Уныние", "Уныние" спасает "Гнев", они чередуются между собой по вечному вальсу жизни, так подай мне раскрытую ладонь, я буду читать ее, подобно гадалкам
/или как их там/
Но
Ты ведь тоже когда-нибудь предашь, променяв на более "важное"?
От этой мысли органы впадают в пляску, они бьются в конвульсиях крупной дрожью, я хочу тебя-хочу тебя-я ненавижу вас всех.
На рецепторах возникает привкус грейпфрута, он такой сочный и свежий, но если его будет слишком много, разве язык не захочет потеряться в язычках пламени от ужасной горькости?
Я поднимаю руку, крепко сжимая рукоять, мои зрачки расширены от возбуждения и кровь приливает к голове, на самом деле я ничего сейчас не вижу, только сквозь пелену тьмы едва показываются светлые волосы. Ты встряхиваешь головой, оглядываешься на меня, и я...
Я сижу в своем игрушечном домике, который клетка, напротив идеально вымытого, такого же ненастоящего окна. Мои запястья связаны колкими запретами, я резко наклоняюсь вперед и разбиваю собственной головой стекло, чтобы взлететь ввысь. Миллионы блестящих под палящим солнцем осколков со звоном трещат и царапают лицо,
Мама,
Отец,
Надин,
я ведь просто хотел попробовать себя в полете
Но тогда
почему я
у п а л ? 
