Камеры

Он знал, что невидимое око камер все еще следит. Ищет, ищет его в полумраке его собственной комнаты, в которую нагло вторглись. Кто? Он хотел бы знать, очень. Но кем бы они не были, он показывает им фак в объектив каждый день. Он слышит их смех по ту сторону экрана, их нечеткий шепот о нем и о его жизни, и еще раз смех. Они говорят, что она очень глупа. Они говорят, что он очень глуп. Но он их не слушает. Он их не слушает потому что… Потому что. И каждый день он видит комнату, где они сидят. Это накуренное место. А их фигуры прячутся за кожаными и чересчур официальными для такого дела спинками кресел, за покрытыми пылью мониторами. А в мониторах - он. Показывает им фак. В компьютерах открыты еще несколько вкладок, совершенно странных. Он почти никогда не видит экраны, только знает, что их лиц касается их блеклый свет. Это потому, наверное, что там он, и ему не хочется видеть отвратительного себя. Это место ему стало самым родным на свете. Мысленно он тут. Каждый день. Это доставляет удовольствие. В голове он прокручивает мысль: «Они следят за мной, но даже не догадываются, что я за ними». И смеется. Смеется прямо на уроке, в кабинете, напичканном такими же камерами. А по ту сторону экрана недоумевают, почему. Хотя есть и такой кабинет, где он не смеется. Совсем. Он боится туда заходить - все могут прочесть его мысли там. Это особое для них место. И одноклассники увидят его бред, горячку его мозга. И они засмеются, определенно. Он слышит это. Потому что его одноклассники — великие дети, и они вырастут великими людьми. А он так и останется ничтожеством, останется душой и сердцем по ту сторону экрана. И он сидит, поджав ноги под себя. Дым долетает, долетает в комнату с чересчур острыми и темными углами. И он кашляет, потому что страх как не любит табачного дыма. Особенно такого глумливого, они выпускают его с ухмылкой на гадких устах. И смеются. Он думает, какие же они любят сигареты. А может, они курят трубку? О, тогда он бы сломал все трубки на свете, но до их трубок он вряд ли когда-то доберется. Почему? Потому что по ту сторону экрана никак пройти не возможно - только увидеть. И он опять показывает им фак в камеру, улыбаясь и отворачиваясь — нельзя, чтобы они даже глазами прикасались к нему. Он хочет выдирать со своего тела кожу руками, сдирать целые куски, потому что они прикоснулись к нему своими глазенками. Но на что-то больше царапин от ногтей он неспособен, а мама не лезет к нему. «Раз ты такой недотрога, — говорит она, — что не хочешь, чтоб я тебя целовала перед сном, то я и не буду. А вообще странно это — как же ты будешь с девочкой целоваться?» И мама с папой смеются, смеются так же отвратно, как и они. И только недавно он понял, что мама с папой — одни из них. Это они развесили для своих коллег камеры в доме, это они покупают им сигареты в ларечке — такие же, как и себе. И он живет с ними. Он показывает им каждый день фак. И они смеются вместе с остальными силуэтами над ним. В комнату впорхнул еще один клочок густого серого дыма. Он кутается под одеялом в попытке укрыться, а они смеются над этой жалкой, как он сам, попыткой. А око камер и само смеется, хотя у него даже нет рта.