я её никогда...

Я поглядываю, стараясь не отвлекаться от близких, в начало перрона. Они должны появиться с минуты на минуту: мой друг, их дети и она. Я не видела её целых три недели, хотя мысленно я всегда с ней. Нужно разговаривать с Роном, не упускать из виду Хьюго, максимум внимания уделять Розе, но я не могу не коситься в сторону паровоза, окутанного клубами пара. Я жду. Я привыкла к этому. Мне кажется, я не смогу жить, если не буду ждать. Её. Если бы… О, это сладкое «если бы»! Так вот, если бы мое чувство стало взаимным, и разделенным, и явным, я бы, наверное, исчезла. Просто потому, что исчезло бы ожидание. Мне кажется, именно оно держит меня в этом мире, стягивает воедино. Не муж, не родители, даже не дети. А так я живу от встречи до встречи. Чтобы между ними беспрепятственно вспоминать. Кошусь на часы. Пора, пора: на все людные мероприятия они приходят в последнюю минуту (так повелось с того холодного мая), а до отхода поезда осталось всего ничего. *** Скорее всего, сейчас они проходят мимо паровоза. Именно на том месте я увидела её впервые: маленькую девочку, держащуюся за мамину руку. Тихую и худенькую. Она бежала, спотыкаясь, в окружении четырех рыжих, как она сама, братьев. Я и внимание обратила, и запомнила только потому, что никогда ещё не видела столько рыжих вместе. А потом один из них стал моим сначала другом, а затем мужем. Забавно, правда?.. Несколько лет мы с ней сидели трижды в день за одним столом, поднимались одной лестницей к спальням, пересекались в гостиной. Но она продолжала оставаться одной из многих. Просто девочка, просто ученица Хогвартса, просто гриффиндорка. Ну, разве что, сестра моего рыжего друга. Так было до четвёртого курса. Моего четвёртого. Тогда я впервые оказалась у них дома. И мы подружились. Она была такая удивительная! Воспитанная мальчишками, с мальчишескими ухватками, быстрая, ловкая, она при этом была настоящей маленькой женщиной. Мы болтали каждую свободную минуту. И она сама, смущаясь и гордясь, призналась, что влюблена в моего друга. Другого,естественно. Хотя, конечно, все в доме об этом знали, наверное, даже упырь с чердака. Да достаточно было взглянуть, как в его присутствии она краснеет и рта не может раскрыть. Она - бойкая, смелая, не лезущая за словом в карман. Это было необычно и так приятно – стать поверенной такой волнующей тайны, со мной никто никогда таким не делился! Конечно, мне захотелось помочь,конечно, я посоветовала то, что услышала летом в серьёзной передаче – « не стремиться понравиться, а быть самой собой, найти другие занятия, другие увлечения». И радовалась, когда она ко мне прислушалась: перестала неусыпно отслеживать объект воздыхания, по-новому сблизилась со старшими братьями, завела себе подружек; что сумела держать себя в руках – и оказалась одной из немногих младшекурсниц, кого пригласили на Рождественский бал. А потом у неё появился парень, она стала отдаляться – и новости её жизни стали доходить до меня с изрядным опозданием, а сама она - посматривать на меня с некоторым превосходством. *** …Конечно, у нас каждый год был не подарок, но пятый – особенно. Могла ли я подумать о настоящем подарке от судьбы? Всё произошло так внезапно: просто солнце, просто ветер в открытых окнах Больничного крыла, просто взметнувшиеся пламенем волосы. И я пропала. К ней, вернее, в их дом я прибыла уже через десять дней после окончания учебы. Меня не тронули заплаканные глаза мамы, не остановил нахмуренный лоб отца. Мне было наплевать на то, что все происходящее со мной – неправильно, аморально. Мою жизнь отныне озаряло смешливое длинноволосое солнце. Ах, какие это были каникулы! Казалось, не было края бесконечному простору лугов вокруг Норы и бесконечному пространству комнаты, которую мы делили на двоих, и не будет конца моему счастью. Она была очаровательна, неотразима, превосходна. Да я даже в квиддич ради неё играла! Гарри сердился: «мыпроигрываемиз-затебя», а я не могла отвести глаз от нападавшей и пропускала очередной мяч. Мне не хотелось проводить время с мальчишками, такими детскими казались все наши «тайны мадридского двора». Смерть Сириуса наглядно показала, что игры закончились, дальше всё будет всерьез. А они словно не понимали этого. Мне захотелось элегантности и изящества, и особого пергамента для записок ей, и ощущения шелка на теле. А ещё - вечерних перешептываний в тишине маленькой светлой комнаты, утренних переглядок, перемигиваний за обедом. И – больше всего - нежных прикосновений её маленьких, но ловких и крепких рук, укладывающих мои волосы в замысловатые прически. Захотелось валяться в кровати, ничего не делать - и мечтать ни о чем. Захотелось проходить школьными коридорами, и загадочно шелестеть мантией, и бросать взгляд из-под ресниц. И нравиться. Всем. Но, в первую очередь, ей. Однако Хогвартс развел нас. Мы редко виделись. Она стала играть в команде, я – ходить на нужные посиделки к уважаемому преподавателю, её свободное время занимал новый бойфренд, моё – старые друзья, изрядно доставшие своими зацикленностями. У одного на квиддиче, у другого - на старинном, ха-ха, недруге. И, если бы только зацикленностью дело ограничилось! Рон был непредсказуем, он срывался - от желания услужить до колкостей на грани оскорбления, напрашивался на мои комплименты – и тут же «распускал хвост» перед любым хорошеньким личиком. И эта непредсказуемость выводила из себя, вконец портя настроение: привычное поведение становилось невозможным с этим «новым» Роном.Я больше не знала как с ним обращаться. Гарри же сам стал вдруг таким похожим на Малфоя: самодовольным, высокомерным, я бы даже сказала, заносчивым. Еще немного, казалось, и он начнет по-малфоевски манерно тянуть слова. Он стал падок на признание – только признание не своей Избранности – тут всё оставалось по-прежнему, он терпеть не мог свою славу. Нет, он словно очнулся и заметил, что ему шестнадцать. И, как все подростки, захотел быть самым крутым в стае бабуинов: дерзким до наглости, ни в грош не ставящим чувства других, готовым на любой поступок, приближающий его к цели. Мне стало неприятно с ним общаться. Но, самое неприятное было то, что и он запал на неё. О, какую гамму чувств я испытала, догадавшись! С трудом сдержалась, чтобы не съехидничать и не позлорадствовать, не напомнить, как сохла по нему бедная девочка. Тогда он её не замечал! А сейчас бросал тоскливые взгляды, менялся в голосе - тут же виновато поглядывая на Рона. И при этом ни о чём, казалось, не догадывался. Мне было очень любопытно, как скоро до него дойдёт – общение с Чоу должно же было его хоть чему- то научить?! Мне хотелось увидеть, как моя красавица (да, я позволяла себе в мыслях это нежное «моя») отошьет его так же, как Майкла, Демиуса и Блейза. Мне ведь казалось: несмотря на то, что мы с ней редко общаемся, со мной она намного приветливее, чем с любым из своих удачливых или неудачливых кавалеров. Может, у меня есть надежда?.. А потом случился тот злополучный победный матч, перед которым Рону якобы достался Феликс Фелицис, и после которого он показал себя полным придурком! Отдышавшись и успокоившись после неожиданной перебранки, предвкушая, как обниму её, поздравляя, и хоть на минуту дотронусь до её огненных волос, я вернулась в гостиную нашего факультета. Чтобы увидеть то, от чего захотелось убежать куда глаза глядят. Та, чье легкое прикосновение вызывало кучу мурашек по коже, чей цветочный аромат чудился мне в Амортенции, для кого я готова была сделать что угодно, лишь бы никуда не делось её хорошее настроение - она смотрела на Гарри! Так же, как год, и два, и три назад! Взглядом, который я хорошо знала. Который, я надеялась, никогда не вернётся. Я поняла, что ничего у меня не будет. Что все прошедшие месяцы я лишь тешила себя абсолютно беспочвенными иллюзиями и искала намёки там, где их нет и быть не могло. Дело даже не в том, что мы обе девушки, а в том, что её сердце занято. Это было невыносимо! Я бросилась, куда глаза глядят, забилась в первый попавшийся кабинет. Зачем, зачем мне вообще эта магия, этот Хогвартс! Жила бы себе с родителями - и никогда бы не знала никаких Уизли! Когда в комнату зашёл Гарри, я еле сдержалась, чтобы не наброситься, не разорвать его на кусочки, его - спасшего меня дважды от смерти! Что она нашла в нём – лишь недавно переставшем выглядеть младше своих лет, костлявом очкарике?! Да, у него – золотое сердце, он добр к людям, у него своеобразный тонкий юмор, он сам как оружие, которым однажды воспользовался – такой же цельный и не гнущийся. Но ей- то откуда это знать? Она его и видела, в основном, издали, даже в Норе почти не общаясь – не считать же общением игру в квиддич? Почему, почему?! Бедный мой рыжий мачо! Он до сих пор самодовольно уверен, что пострадал тогда из-за моей ревности, даже не догадываясь, что в полном смысле закрыл грудью друга - не появись он в тот момент – и через несколько минут жертвой птичьей атаки пал бы Гарри. Какое счастье, что канарейки были под рукой! В тот момент я могла приложить и чем-нибудь потяжелее. Не только вместо Гарри. Но и за его собственные "заслуги".За хамство по отношению ко мне, так и оставшееся без объяснений и извинений. За то, что дал возможность поверить, что я могу быть нужна не только как друг, и тут же эту веру отнял – наглядно и категорично. И за то, что сердце замирает не от его рыжих волос… С каждым днем я все больше убеждалась, что чувства моего друга и её взаимны. Мне было плохо, так плохо -и не было никого, с кем бы я могла поделиться. Когда, наконец, они определились, я была настолько измучена, что испытала облегчение: топор упал, голова отлетела и можно больше не бояться предстоящей казни. Это ли не счастье?! *** После удара судьбы в виде смерти Дамблдора, после того, как я всю ночь успокаивала, убаюкивала, утешала буквально разваливающуюся на куски свою любовь, я поняла – ничего хорошего не будет. Война больше не стояла на нашем пороге. Она его переступила. Я знала, что это – моя война и ушла на неё, не оставляя за собой ничего. И с легким сердцем, с радостью даже, глядя в сухие, с лихорадочным блеском глаза, дала клятву – «Обещаю, что Гарри Поттер и Рон Уизли останутся живы и здоровы и вернутся к тебе, Джиневра Уизли, целыми и невредимыми». *** Потом было много всего. Холод, кровь, боль и смерти. Я делала, что могла. Что-то получалось, что-то не очень, но самый больший стыд я испытала, когда пришло осознание, что в догадках о мече Гриффиндора я даже не подумала о том, кому угрожала опасность, с кем могло случиться все, что угодно, кто во власти убийцы Дамблдора. Что забыла о ней. Что,растерявшись, позволила Рону уйти, не сумела его удержать! Это было невыносимо - стоило мне закрыть глаза, как снова и снова чувствовала её руки, сжимающие мои пальцы:«Пообещай, пообещай мне – с ними ничего не случится, ты будешь рядом и не дашь наделать глупостей», видела укоряющие и растерянные глаза её брата, безнадежность на лице её возлюбленного. Слёзы не спасали. Стараюсь не вспоминать тот год, он весь сжался в нечто серое, мерзкое, беспросветное. Меня согревало лишь воспоминание о солнце в высоких стёклах Хогвартса, ласкающее рассыпавшиеся по плечам такие же солнечные пряди. Мир всё же наступил. Стало не нужно прятаться и отбиваться. Можно было перестать бояться за любимых людей. Ещё на шестом курсе я поняла и приняла для себя простую, неприглядную истину: если я хочу быть рядом с предметом своей любви, мне придется пересмотреть своё общение с Гарри. И принять Рона в любом качестве. Иначе меня и близко не подпустят к семье Уизли. Так что к тому моменту, когда весь факультет остолбенел, созерцая поцелуй своего капитана и лучшей из охотниц, я уже определилась: Рон – моё будущее. Я стала его женой в первое же послевоенное лето. Он не был мне неприятен, ему я явно была нужнее всех на свете, вдвоём мы умели держать оборону против многого. А она… Она летала, потом вышла замуж за любовь всей своей жизни, родила трёх детей, начала писать для газет. Я старалась быть рядом: в библиотеке Хогвартса и на кухне в Норе, на квиддичных матчах и на шопинге, у родильной постели и на министерских раутах. Что с того, что за библиотечным столом учила я, а за кухонным – меня? Что я не люблю летать и не люблю заниматься покупками, если это не покупка книг? Что я была куда неопытнее как мать - и в подмётки не годилась ей в амплуа светской львицы? Просто быть рядом – уже было счастьем. На свадьбу она надела мою подвязку из голубого кружева, её первенец называет меня крёстной. А моя дочь глядит на меня её глазами. *** Я утешала её, когда у неё не ладилось, подставляла плечо и знаю, что без промедления прокляну своего лучшего друга, если он её обидит. И – да, я ничего не требую взамен. Лишь помнить аромат её волос, вкус её слёз, её сбивчивое «я люблю , люблю, и будь что будет». Пусть я ловлю отблеск её улыбки в движении губ своего мужа, а она сама улыбается не мне. Кто сказал, что любовь – в обладании? Любовь – в желании быть нужной. В умении быть опорой. В ощущении счастья от счастья любимого человека. Я не забуду горькое наслаждение держать её в объятьях, успокаивая, и тихонько напевать «Twinkle,twinkle, little star», понимая, что всё только начинается. Для меня солнце моей вселенной – она. Для неё - только Гарри. Всегда. Я это давно поняла и смирилась. Так странно. Прошло столько лет, произошло столько событий. Плохих, о которых больно вспоминать. И хороших:ступеньки карьерной лестницы, свадьбы, рождения детей, их успехи, У меня удобный дом, высокая должность, хороший муж и лучшие в мире дети. Со мной мои книги, мои друзья и мой кот. Что ещё нужно, чтобы встретить старость? А я по-прежнему легче всего могу сотворить самого мощного Патронуса, едва лишь вспомню ту единственную нашу общую ночь: как мы лежали, крепко обнявшись на её узкой кровати, связанные общей тайной. Я её никогда не оставлю. Я всегда её жду. И потому у меня всё хорошо.