Рыжая из Леса

ПБ вас ждет, а я пошла искать большие корзины для тухлых помидорок. ------------------------------------------------------------------------------ Отец мой сказал: "-Даже думать о лекарстве не смей! Это удел нищих из подзаборной ямы!" Матушка перепугалась: "-Деточка моя! Как можно?! Ты и ТАКИМ заниматься? Не позорь семью!" Друзья-знакомые и вовсе высмеяли: "-Это тебе не в автоматонах разбираться и не будильники раскручивать. В этих делах мозги нужны, Рыжая." Я пожала плечами. А на следующем мед-осмотре спросила у врача, где взять мозг. И можно ли его использовать, не трогая мой. Седой дедушка Редвольд похмыкал, внимательно глядя на меня через свою линзу и ушел. А дома началось по новой. "-Не позорь семью!" "-Не занимайся ерундой!" "-Иди готовься к зачету! Твой лабораторный робот до сих пор выпускает черный дым!" "-Мало тебе заботы? Тогда помогай отцу в мастерской!" "-Скоро поступление в школу механиков. Ты готова к курсам?" И тысячи раз подряд: "- Не позорь семью!". А я и не позорила. Училась примерно, разбирала-собирала часы, делала из них и консервной банки паровозики, читала учебники, проходила мастер-классы. И все же они были недовольны. "Ты недостойна памяти наших предков!" "-Приложи все усилия, а не половину!" Я прикладывала. Честно. Даже на время позабыла о ведунстве. А потом стала уходить в лес. Все дальше и дальше. Ближе к границам, дальше от шумного парового города. А в лесу шумели деревья, качались травы. И все так нежно:"-Ры-ыжая, Ры-ыжая. На-аша. Ми-илая". Подхожу - говорят, отхожу - молчат. Но шевелятся, зовут. И все нежно: "- Ры-ыжая". Зимой состоялся выпуск. Зимой, потому что родителям в эту пору нужна помощь на заводах, в магазинах, в мастерских. Подростки уходят из мира теории в мир практики. Меня туда не пустили. Оставили дома. Потому что девочка. Потому что слабая. Потому что рыжая. А мне то что? Забиралась на чердак и сидела с свечей над книгами. Бумажными, с кожаными переплетами и металлическим уголком. А на пожелтевших страницах варились снадобья, плелись наговоры, заклинания, проклятья, приручались звери и птицы, знакомились магические создания. И все это там, в лесу! А в чердачное окошко тихо стучал зимний ветер. И звал нежно: "- Ры-ыжик. Ры-ыжик." Три месяца пролетели как одна неделя. На чердак я лазила все чаще, посещала курсы все реже. Отросли мои рыжие прямые волосы, вытянулась фигура, "заговорили" глаза. За столом не сиделось спокойно - тянуло то в лес, то в сад, то в пыльную тишину чердака. Вот и загуляла я как-то далеко - далеко в чащобу. А там дерево стоит. Большое, полое внутри. Сверху - обгорело, а снизу - маленькие деревца тянутся. К жизни, к свету. Походила кругом, поглядела. Не удержалась - схватила небольшой сучок с земли и как стукну! "Ввввввбух!"- разлетелось по всей округе. А внутри как заохало что-то, как запищало! Бросилась со всех ног оттуда, да не в ту сторону! Солнце еще высоко было, решила прогуляться. Снова. А деревья уже не просто шепчутся. Говорят, перекликаются. К тропка подзывают, к ручейкам провожают. И все шепчут: "-За тобой! За тобой!" А что за мной? Что за тобой? Чего пугаете, чего зазываете? А солнце сквозь молодые листочки, а под босыми ногами травы да цветочки. Ну лес, ну лесочечек, ну мне же домой пора! А сама все дальше, глубже. Притомилась к полудню, засела в кустах возле воды. И не заметила, как уснула под песенку ручья. Просыпаюсь - шум кругом. Кто-то плещется, смеется. Мне на ногу капли отлетают. Уже и носок один промок на треть. Любопытно стало - сунулась. Только и успела, что лес о схроне попросить. А не то увидят еще. Выглянула из укрытия, а там... Дриады! Тонкие руки, нежные взгляды, легкие платья, браслеты на ножках. Смеются, играются, в ручье плещутся. А возле деревьев парни сидят - переговариваются, изредка землю в воду кидают. Злобно вдруг стало. В глазах помутнело. Чего кидаются?! Чего воду баламутят?! Паршивцы! - Прекрати! У красавца аж рука замерла. Застыл, глаза выпучил. Да и другие смолкли. Глазеют, не стесняясь. А я стою, трясусь, и сама понять не могу - от страха или от злобы. - Не баламуть воды! А их уже смех раздирает. За животы похватались - на земле валяются. А девки прыснули со смеху да выбежали на бережки. - А не что? А не то кто? Ты? Да ты нас хоть видишь? Перед глазами все поплыло. Меж облаков ветер задул. Схватила его взглядом и в них! Тут им не до смеху стало. Песок в глаза кидает, юбки задирает, одежду сносит. А внутри будто пожар из обиды. Слышу вдруг: "Стук!". И все стало. - Что ж вы, дети мои нерадивые, Рыжую злите. Аль побатрачиться захотелось? А я ведь не буду вас отгораживать. Зачем воду портили? А? Старичок из-за деревьев вышел. Стал, клюку-посох в землю воткнул. Улыбнулся приветливо да подмигнул мне: - Чего серчаешь, гостюшка? Не хозяюшка ты здесь пока, командовать тебе не велено. - А чего они ручей портят? Чего в него грязь швыряют? А обида-то жжется! Хуже огня жжется. Не за себя - за ручеек обидно! - А вот это уже действительно не хорошо. Но давай-ка лучше словом перемолвимся. Али ты дело еще раз испытать захотела? Только ты сразу скажи - парни хоть глаза закроют. Глянула. Матушка родимая! Глаза у всех красные, песком исцарапанные. Покраснела, глаза потупила, руки деть никуда не могу. А что я могу? Вспомнилось вдруг, что где-то близко поляну с ромашкой видела. Зубы сцепила и туда! Встала на колени, цветов насобирала, да в подол. Пока назад бежала - в тряпице чистой растерла. Вернулась - на месте стоят, меня ругают, в глаза руками лезут. А те ещё грязнее! Вспыхнула снова досада. Схватила первое, что под руку пришлось и на по одним рукам! "Не лезь!". На по вторым! "Не трожь!". Вижу - прекратили. Бросила траву. (Ба! Да это ж крапива-кусунья!) Отвязала флягу от бока, воду застоявшуюся вылила, чистой налила, сок лечебный сцедила, растения внутрь натолкала, еще водицы долила. Взболтнула, да все шепу тихо-тихо: "- Только бы помогло, только бы помогло!". А все слова из той книги и позабыла! Потрясла, поболтала, чую - готово уже. Подошла к тому, на кого кричала, сесть заставила. А тот шипит, огрызается. Я на него в ответ шикнула - с соседней ветки ворон слетел, да надо мной закружил. Каркнул три раза на лесных божков и обратно сел. Дриад фигов! Да чтоб ему масло на руки налилось! Брызнула на лицо ледяной водой. Насупился, на меня в упор уставился, глаза болотистые исподлобья вытаращил. А мне того и надобно! Схватила за подбородок, закапала в глазенки воды и отпустила. Теперь пусть хоть тартаррузу пляшет! Коль не желает лечиться, то туда ему и дорога! Другие создания подмогу приняли охотно. Девушкам особо интересно стало, выпытывать рецепты начали. А мне-то что? А я им зачем? Разве ж они не слышат, что им травы говорят. А они, такой ответ услышав, только рассмеялись пуще прежнего да зашумели: "-Рыжая! Рыженькая!". Я сижу рядышком, их разговоры слушаю и так тихо на душе становится. Мирно, покойно. Разговоры те милые, ласковые, шутливые. У кого-то корова в лес ушла. "- Ай! Беда какая!" У кого-то жена родила. "- Вот так-так!" Кому-то злато перепало. "- К нему на пир и сходим!" А кто-то без крова остался. "- Благословим, девоньки?" "- Благословим, дядюшка!" Вот и часики с собой имела. И по солнышку его читала. И сама меру знала. Да только очнулась я, когда уже солнышко оранжевым стало, а деревья зашептали меж собой: "- В сад идут! В сад идут!" Вскочила, закружила. Где дом? Где родной порог? Как дойти? Что ни найду тропку - все далекие, что ни угляжу просеку - все в другие стороны. Слезы на глаза навернулися. Не простят мне опоздания! Дедок увидел соленые капли, нахмурился: - Чего плачешь, милая? Неужто обидел опять кто? - Домой бежать надобно! Не успеваю! Накажут! Вхлипнула, да на бревно обратно упала. Лицо в ладонях спрятала. Что делать? Все так и обомлели. - Кто накажет? Тебя накажет? Да кто посмеет? Сквозь слезы все им поведала. Как дома не любили, как люди обижали, как рыжей обзывали. Девушки лесные затихли, ближе подступили, кругом обсели. Какая приобняла, какая приголубила, какая слова ласковые сказала. А дедушка ещё пуще нахмурился. - Совсем россане страх позабыли! Додумалися-же! Харунью-схронницу ругать за то, что в лес уходит! Охранницу лесную порицать! Саму Рыжую из рода Лоттороса гнать ото всех и отовсюду! Дитя малое отрицать за силу им не понятную! Ну не плачь, не плачь, милая. Коль уже так много сама поняла, значит, дар у тебя великий! Хочешь, мы тебя с собой заберем? Будем уходить и тебя с собой уведем. Хочешь? Говорит ласково, смотрит мЁдово. - Да как же ж, дедушка,- говорю.- Как же ж я с вами пойду? Я не богиня лесная - человек простой. Крови дриад во мне нету. Как я с вами, дриадами-сестрами, дридами-братьями, жить буду? Переглянулись, рассмеялись. - Так ведь и в нас соков лесных не водится! Откуда-ж ты, милая наша, такую околесицу услышала? От кого, любимая сестричка, шелуху такую да нескладицу выведала, а? Поведай-ка! Добрый старичок-лесовичок в бороду усмехнулся, на веселящихся ребят поглядел, да добавил не-то шутливо, не-то грозно: - Вот я вам! Совсем запутали несмышленыша нашего! Она-то, небось, ни слов наших не знает, ни родов, ни обычаев! Чего не научили, как следует?! Баламут по-доброму отозвался: - Научим еще. Год впереди. Пущай только смотрит, да на ус мотает. - Вот и ладнушки. На том и порешим! Поднялся дедок со своего пенька. - Ну что, голубица сизокрылая, пойдем-ка. Тропы быстрые отсюдова покажу. Ты по ним ходи сюда, а мы тебя подбирать будем. За год, верно, уже всех моих учениц нерадивых перегонишь. Только сперва... Зашептал что-то, пальцы переплел в плетеньях странных, в заросли колючие траву бросил. Пурх! Дымок синий взвился, а за ним и птица влетела. Закружила, заухала. А я стою, рот раскрыв, да гляжу на нее во все очи. Красива-то как, чертовка! - А вот и подмога тебе. Позови-ка. Стою, молчу, глаза только лупают. Кого звать? Куда звать? А совушка-лапушка то высоко, то низко пролетает. И вдруг почудилось мне, будто и она мне что-то шепчет. Шепчет - не шепчет, кричит - не кричит, зовет - не зовет. - Али обознатушки вышли? Нешто не нравится спутница? - Нравится, дедушка. Нравится, родненький. А на глазах - слезы новые. Не горькие, не сладкие. Радостно мне, чудно мне. - Дык подманивай тогда. Пущай сюда летит. Повернулася к птичке ночной, зашептала печально: - Милушка! Заюшка! Как тебя кличут, как тебя нарекают? Как мне тебя позвать, как приговорить? Не знаю я языков ваших, не ведаю нравов. Не на перине постелю - на месте у изголовья. Не пищу богов давать буду - ржаники да рыбу. Не златом одарю - волей холодной. Нет у меня дворца и залов. Только комнатка на углу, да темный пыльный чердак. Ах, видела б ты тот чердачок! Уютный и тихий. Там время становиться, там века текут иначе. Мне сказали - ты вспоможение моё. Поможешь мне навостриться - век благодарной буду. Станешь мне спутнице-супружницей - буду тебе сестрой милой да верной. Только спустись сюда, пригнись к моей голове. Выполни волю мою, стань волей моей. Стань крыльями моими, стань сутью моей. Закружила ниже полуночница, на ветки слетела. И в глазах её завиднелось пламя ночное. Ночное, серебристое. То, коим лесных тварей луна одаривает. То, что пылает в них с сотворения самого. Себя я в них увидела. Не такой. Не голышкой. Сильной. Властной. Доброй. Светлой. Руки протянула, себя не помня. Такою! Такою хочу стать! Чтоб такой огонь в очах пылал, чтоб такая душа была, чтоб такие косы заплетались из моих волос! Очнулась, глянула - на руке моей лунатичка родимая сидит. Коготками вцепилась, крыла сложила. Перышко к перышку у неё, пушинка к пушинке. Глазки милые, клювик остренький. Как разглядела её - дыханье потеряла. Красавица лесная! - Ну-ну. Будет вам. Времени у нас теперь много будет. Бери птицу, да иди за мной. Сказал старичок, да с полянки прочь пошел. Я подружкам новым в пояс поклонилась и припустила за ним. По тропкам новым, по тропкам ходким. Нагнала на самом краюшке леса. Стоял он, будто опечаленный, на дым из труб глядел. - Коль решишь остаться - держать не будем. Насупилась. Стою, глаз поднять не смею. - Куда ж я останусь. Как же ж я от вас уйду? Вы мне сестры и братья старшие. Иль наврали? Брать не хотите? Холодно, страшно мне стало. А ежели правду сказала? Что делать мне тогда? - Слово назад не возьмем. Мила ты нам, любима. Ты приходи через денек, будем тебя вразумлять по всем уставам. Подмигнул, крутнулся - только листья палые закружили. С той поры уж как год прошел. Вот уже первые белые мухи закружили. Задымили вновь по-черному трубы города, в котором я на свет появилась. Появилась, да не прижилась. Вот стою я на взгорье, вниз гляжу. На плече верная подружка сидит, оперенье очищает. Под ногами - сумы с поклажею, да посох мой. В долине люди собрались. Стоят, шумят. Перед лесом сгрудились, а в него не заступают. Не пущает их лес. Не любит их ни он, ни я. А пред ними духи лесные стоят. Один другого краше, один другого сильней. Скольким заклятьям они меня выучили, скольким отварам обучили. Все я поняла, все узнала. Что они не сказали - лес рассказал. Чего сами не поняли - я познала. Всех зверей выучила, все травы узнала. На празнованиях гуляла, мед с змеевками да зелеными дамами пила, с мавками косы плела да сукно пряла. Русалки мне жемчуг да камешки речные таскали, водяницы в гости звали. От людей ушла, да домой попала. Вышел вперед дедушка наш. Ветер позвала, понизу направила. Слышно мне все стало. Злятся люди, боятся люди. О какой Хроннице дед трещит? О каком даре горюет? Чего в бороду белую ухмыляется? Гляжу - мать моя бывшая затрепетала. Узнала, прознала. Оглядела округу, а меня рядом нет. Зарыдала, взвыла, как волчица бешеная. "Куда ребенка забрали?! Куда девочку утащили?! Верните! Отдайте!" Тут уж все зашумели, меня глазами заискали. Нету меня. Не ищите. "Да на что она вам?" "Разве вам такая нужна?" "Ей с нами хорошо." Рассвирепел родитель бывший: "Верните дочь!" Не старайтесь, папенька. Отец мой - вяз высокий, мать моя - ольха нежная. Дочь их - дочь лесная. Не позволят вам меня забрать. "Не отдадим дочь! Как можно! Ребенка!" "Так дайте ей выбрать. Даже дитё неразумное сможет выбрать" "Ей? А вот дуля ей, а не выбор! Пускай сначала поработает, в пару пообжарится! Ишь ты! В лес она сбежала!" Взвилась Моренейя - сестра моя старшая, крикнула, к лесу обернувшись: - Да скажи же ты им! Покажись им! Пускай поймут, КТО от них ушел. Видят боги, хотела тихо уйти. Хотела ночью в путь пуститься. Но уж коль такая пурга пошла... Хлопнула в ладоши, топнула босой ногой. Не пристало мне теперь за городской стеной обутой ходить. Закрутился туман вокруг, весь дол покрыл. Вышла я в нем из лесу - лишь на мгновение меня увидели люди. Высокую, статную. Подошла по-ближе, поклонилась им. Как-никак, а родственники. Да и лес их я с собой прихвачу. Степь лишь после себя оставлю. Всхлипнула мать: - Куда же ты! Закричал отец: - Вернись чертовка! Но нас там уж и не было. Шли мы по дорогам теней в другие страны, а в заплечном мешке лес мой лежал. Потому что я хозяйка лесная. Потому что Харунья-схронница я. Потому что не смогли они Рыжую удержать.