Понимает

Placebo – I know

Тристан всегда говорит сестре, что ее пальцы созданы для музыки, подразумевая под этим струны исключительно своей души. Аврора всегда улыбается притворной нежностью и кладет свою ладонь поверх руки брата, понимая. Ей плевать на его далеко не братские чувства, но ей нравится то, как он сгорает в них. Это забавляет. Аврору забавляет стирать между ними рамки дозволенного и пододвигаться вперед, едва ощутимо касаясь его паха коленом; забавляет касаться его распахнутых губ губами, слизывая с них свое давно порочное имя; забавляет его желание обладать ею, которое она обманчиво дарует ему, прогибаясь в спине, словно пантера. Впрочем, жаловаться ей точно не на что — Тристан потрясающий любовник, от секса с которым ей срывает крышу. Пожалуй, именно из-за своего слепого обожания он и превосходит любого, кто ей попадался за всю жизнь. Даже Клаус меркнет перед ним, готовым ради нее на всё в буквальном смысле этого слова. Аврора любит эту жертвенность — Тристан любит обманываться. Она заливается соловьем, шепча на ухо самые грязные мысли на свете, и он смеется, исполняя эти просьбы — как он сам выражается: «Детские шалости». Говорить заповеди Корана под ее стоны и в самом деле оказывается занятно; выпивать кровь без остатка из каких-то девиц, которыми они оба окружены — прекрасно! Вырванные сердца — в знак вечной любви, безусловно — к ее ногам. — Ты знаешь, что у сердца, прямо в самом его центре, самая вкусная кровь? – спрашивает Аврора и из своих рук кормит Тристана, с наслаждением наблюдая за его жадным посвящением в ее сумасшедший мир. — Кстати, ты когда-нибудь видела настоящее харакири? – уточняет Тристан и, замечая дьявольский огонек в ее глазах, приказывает какому-то японцу — а как же иначе? — вспороть себе брюхо по всем традициям самурайских обычаев. И Тристан бы не сказал, что это все — плохо. Для него это высокая эстетичность, неразделенная моралью и канонами, понимать которую может только она. Для Авроры это игра, которая не прекращается и прекратиться не может, потому что есть он. Они любят друг друга, но по-разному. Тристан захлебывается в обожании и поклонении, Аврора дышит вседозволенностью и пониманием. Так у них заведено испокон веков. Но… Но однажды возвращаясь в слезах, в городе, которым никогда ее не был и не станет, она смотрит в его глаза, и что-то внутри трескается по швам, расползаясь в разные стороны. Играя в ту ночь на пианино мелодию, которой Тристан наслаждается, Аврору впервые не забавляет его любовь. Эта любовь ее — наконец-таки — поражает. Впервые в жизни она целует его, а не чужие образы, которые Аврора искусственно нанизывала на брата, сбегая от самой себя. Тристан чувствует это. Тристан в неравном бою с тенями, черт возьми, побеждает. * Если, конечно, она не сбежит, как и всегда сбегала. Если, конечно, её не заклинит снова. Миллионы «если», если дело касается Авроры, что из рода однозначно сумасшедших де Мартель.