Колыбель для счастья

дата написания: 11.09.2013-11.11.2013 переписано: 31.01.2016-05.02.2016

Я ничего не мог сделать. Саша лежала в больнице на протяжении нескольких недель, но так и не могла ничего вспомнить. Абсолютно. Ни меня, ни того, что было между нами… И это лишь полбеды. В этом месяце мы планировали сыграть свадьбу. Все было подготовлено к грядущему торжеству: списки составлены, приглашения отправлены, день обозначен. Отец Саши, господин Флетчер, наконец, смирился с взрослением своей маленькой дочурки и замолчал, предоставив нам хоть какую-то свободу. Он более не вмешивался в нашу личную жизнь. Но мне до сих пор кажется, что он и сейчас не доверяет мне и, возможно, по-прежнему презирает, считая ничтожеством. Да, у меня был бы весьма занятный тесть! Женись я на его драгоценной «малышке», обзавелся бы врагом похлеще дурака Канды. Впрочем, я понимаю господина Флетчера. Немного… Ведь и я скоро стану отцом, у меня тоже будет ребенок. Не спрашивайте меня, каково это. Я слишком взволнован, чтобы нормально передать свои ощущения. Может быть, мои чувства не были бы противоречивыми, если бы не эта ужасная авария… Каждый раз, когда я прихожу навещать Сашу, она ведет себя отстраненно и говорит со мной, как с чужим. И держится на расстоянии. Мне приходится сидеть рядом без возможности даже коснуться ее руки и тщетно пытаться увидеть в ней ту, кто перевернул мою серую жизнь и подарил мне новый, совершенно иной смысл существования. Нет, не так. Что я вообще несу? Смысл жизни – вернее. Чтобы я жил не только ради спасения несчастных душ акум и мира, готовый в любой момент рискнуть собственной шкурой в обмен на мирное небо, а для себя, для нее, нашей семьи и будущего ребенка. Ребенок… Вот снова я возвращаюсь к тому, с чего, кажется, и начинал. В последнее время я думаю о нем слишком часто – все мысли забиты просто. Наверное, даже больше беспокоюсь, чем Саша. Хорошо, что она помнит о малыше. И неважно, понимает ли она, кто его отец. Я сделаю все возможное, чтобы у него было будущее. Чтобы у него было то, чего никогда не было у меня. Сегодня я тоже иду навещать Сашу. Ее лечащий врач, мисс Дагмар Олдридж, не назначила никакой особенной диеты. Это, наверное, забавно выглядит со стороны, но я не могу не переживать по поводу того, как и чем питается Саша. Это же важно! Даже мисс Олдридж подтвердила, что здоровье ребенка зависит от правильного и хорошего питания его матери. Наверное, за время, пока будущая мама будет на реабилитации, доктор просветит меня немного относительно заботы и уходе за маленьким чадом. Действительно, что бы я делал, если бы мне вдруг пришлось (мало ли!) остаться присматривать за таким вот маленьким чудом? Ну вот, мне снова смешно от своей бестолковости, ведь я ничего не смыслю в этом! – Мужчина, вы платить думаете? – порядком раздраженный голос кассира буквально выдернул меня из моих мыслей. – Да-да, конечно! – рассеянно отвечал я, чувствуя себя неловко, и виновато улыбался. – Вот. Сдачи не нужно. Кассир посмотрела на меня как-то выжидающе. Кажется, я опять задумался и выпал из реальности. Но на сей раз я не заставил себя долго ждать и вскоре попросил плитку молочного шоколада на сдачу. Не зря все-таки думал: вспомнил, что Саша сладкоежка и наверняка не откажется от вкусности. Да и, как-никак, надо совмещать приятное с полезным. Придя в больницу после небольшой прогулки по продуктовым магазинам, я поспешил в палату к Саше. На пути туда меня разок остановили санитары, ибо в спешке я забыл о правилах и не надел белый халат, вроде тех, что носят медики. Поэтому-то я не очень люблю разлеживаться в больницах – уж слишком здесь все стерильно. И из-за этой стерильности я немного задержался и попал в палату чуть позже, чем хотелось бы. – Саша, – подойдя к ее палате, я тихонько постучался, боясь ненароком разбудить резким звуком, – можно мне войти? – Входите… – спустя минуту ожидания послышался ее голос по другую сторону закрытой двери. После потери памяти Саша стала обращаться ко мне на «Вы», и я в полной мере ощутил всю глубину пропасти, разделившей нас. Ощутил и эту холодность, и отдаленность, словно мы первый раз встретились. Получив разрешения, я зашел в помещение и закрыл за собой двери. Моему взору предстала уже обыденная картина. Я видел перед собою не ту сильную и волевую девушку, что однажды подарила мне все и никогда не просила ничего взамен, а жалкое подобие на нее. Эта девушка безмолвно сидела на кровати, на мятой белой простыне, растрепанная, как воробушек, попавший под холодный осенний дождь, бледная, как полотно, и… Безжизненная. Похоже, прошлой ночью ей снились кошмары. Мне тоже они снились. Но сейчас я видел один из своих ужаснейших кошмаров наяву. С потерей памяти Саша не только изменила манеру речи. Случилось именно то, чего я боялся больше всего. Она превратилась в безвольную куклу: у нее были пустые глаза, в которых солнце не находило отражение, и безучастное лицо. Единственное, что оно выражало – испуг, тревогу или напряжение. И сейчас я видел последнее. Она напряженно наблюдала за тем, как я придвинул табурет к кровати, как присел и, открыв пакет, принялся распределять продукты по полочкам рядом стоящей тумбочки. Когда же я закончил и придвинул табурет поближе, Саша чуть дернулась и поджала под себя ноги. Я не допускал мысли, что напугаю ее чем-то безобидным и, сунув руку в карман пальто, вытянул, подобно фокуснику, плитку купленного ранее шоколада в пестрой обертке с забавным рисунком на ней. – Держи, это тебе, – протянув шоколад, я мягко улыбнулся ей. – Я знаю, ты же любишь сладкое… Удивленно вскинув брови, Саша с каким-то подозрением посмотрела сначала на шоколад, а потом на меня, будто бы я пытался подсунуть ей отравленное яблочко, чтобы убить. Разумеется, это совсем не так. – Да, люблю. Вы угадали, – она без колебаний отодвинула мою руку с протянутой шоколадкой в сторону, давая ясно понять, что угощение не примет в любом случае. – Но брать что-нибудь из рук незнакомцев я не намерена. Спасибо, конечно… Я не стал настаивать на том, чтобы она взяла угощение, и просто положил его на тумбочку, надеясь, что потом Саша все-таки вспомнит о нем. – Как скажешь, – тихо произнес я и опустил взгляд в пол, чтобы она не прочла в нем боль. Боль, которая преследовала меня с того рокового дня и которая, как бы я ни старался улыбаться в ответ, не желала меня покидать ни на минуту. Она шла в одну ногу со мной и ежечасно напоминала о себе, делая душещипательные уколы моему и без того измученному сердцу, исколотому страданиями, как иголками. – Саш, – снова обратился я к ней, – скажи, ты правда меня не помнишь?.. – Нет. Я вас не знаю, – сухо ответила она, и очередная игла боли пронзила меня, словно током. Но я не дернулся: это было так привычно, что, наверное, я скоро перестану замечать. Боль постепенно войдет в мою кровь и пойдет в оборот по всему организму, каждая клеточка вберет в себя частицу страданий. И тогда я начну страдать от болезненного исступления, миновав агонию. И если агония позволяла мне чувствовать себя более-менее живым, то исступление превратит в бесцельно существующего зомби. Хм… По-моему, я уже почти зомби. Иначе зачем я прихожу каждый раз, каждый день сюда, к ней? Чего я добиваюсь, просиживая в ее палате часы напролет?.. Верно, ничего. Но почему-то я и поныне не терял надежды. Знаю, глупо, но по-другому я не могу. Я слепо верил, что сумею хоть как-то ей помочь. А даже если из этого ничего дельного не выйдет, я по-прежнему буду приходить и сидеть рядом с ней, оставаясь при этом в тени и незаметно поддерживая ее. – Зачем вы приходите ко мне каждый день? – вдруг спросила она, нарушив тишину, давящую сверху мне на плечи. Я поднял взгляд и болезненно улыбнулся. Скажи, спроси у меня что-нибудь еще. Убей меня, любимая. Мне больно. Ужасно. Невыносимо. Раздирающе. Адски. Даже с анестезией. – Зачем? – я горько усмехнулся. – Я прихожу сюда за надеждой, которая не хочет замечать мои старания и уходить вместе со мной. Саша потупила глаза и сжала худыми пальцами простыню, безмолвствуя. – Но я вас не знаю… – как безумную молитву, повторяла она, глядя на свои отчего-то дрожащие руки. Если бы я верил в бога, я бы помолился вместе с ней, однако… Я продолжал надеяться только лишь на себя, ловя ускользающий свет пальцами слабеющими. Вновь и вновь он обжигал меня и исчезал. Если бы я не выплакал свои слезы, я бы проронил хотя бы одну, и она подарила бы мне мимолетное облегчение. Плакать без слез куда сложнее, чем со слезами, ведь так?.. Мои страдания не находили выход – я не привык жаловаться, поэтому молчал и бренно нес свой крест уже не первый год. – И даже не помнишь, как злилась на меня, когда я вернулся в Орден, не попрощавшись? – Поразительно, у меня находились силы и дальше тщетно пытаться достучаться до нее. – Не помнишь, как ударила меня за то, что я тебе ничего не сказал и оставил одну?.. Она резко вздрогнула – я коснулся ее руки кончиками пальцев. Ну же, пожалуйста, улыбнись мне, Саша, улыбнись той жизнерадостной и теплой улыбкой, подари мне совсем чуть-чуть надежды, и я вернусь домой – туда, где холодно и пусто без тебя, – не в одиночестве. Подари мне хотя бы каплю надежды, и она, пока тебя не будет рядом, согреет меня даже в самую морозную ночь. Я накрыл ее холодную бледную ручку своей ладонью – не шевельнулась. – Ты помнишь?.. – одними губами прошептал я, мягко сжав ее тонкие пальцы. – Саша… Она не дарила ни улыбки, ни надежды, ни тепла. Безжизненна, бледна. Ничего. Пустота. Мне кажется, ты слишком много отдала мне, я опустошил тебя, как опустошают чашу с водой. Я сам виновен в том, что ты такая, какой я вижу тебя в эти минуты, но я готов отдать тебе взамен всего себя без остатка: сердце, душу, чувства. Бери все, что захочешь, но, пожалуйста, вернись. Покинь мой кошмар наяву и разбуди меня, прошу тебя. Лучше проснуться в кошмарном бреду, чем спать и мучиться неизвестно сколько: месяц, год… вечность? Я держал ее руку, но Саша никак не реагировала. Она будто задумалась о чем-то, замерла. Я, наверное, обезумел, однако даже сейчас она была по-своему прекрасна. Безвольная фарфоровая кукла, которую легко сломать и невозможно починить. Саша подняла взгляд – я был готов отступить, однако она просто смотрела на меня. Нет, сквозь меня. Я будто бестелесный призрак для нее. Смотрела в мои серые глаза своими темно-карими, почти черными от падающей тени длинных ресниц. В них не было блеска, однако я вглядывался, ища что-то непонятное и недоступное даже мне в их завораживающей тьме. Ее бархатный, пусть и безжизненный взгляд ласкал мое предельно исстрадавшееся сердце, растапливая лед боли. Я не знаю, что на меня нашло в этот момент, какая сила управляла мной, когда я неожиданно даже для себя обнял ее лицо ладонями и отчего-то сухими губами начал целовать ее бледные щеки, чувственные пухлые губы, приоткрытые в изумлении и непонимании того, что происходит. Саша дергалась, изо всех сил пытаясь оттолкнуть меня, но я хватал ее руки прежде, чем она успевала занести их, вероятно, для пощечины и целовал ее влажные от тревоги ладони, целовал худые пальцы, непослушными губами касаясь нежной кожи. Такой, как и прежде… – Прекратите… Пожалуйста… Прекратите немедленно! – Она обессилено сжалась в моих объятиях: сопротивляться было трудно, а я не мог остановить себя. Она не отвечала, когда я касался ее губ своими губами, лишь что-то невнятно шептала. Если бы я смотрел ей в глаза, я бы заметил застывшие в них слезы, однако… Я потерял всякий самоконтроль. Даже не получая ответа, продолжал целовать страстно и нежно, ощущая боль, стеснившую грудь. Я будто пытался таким образом рассказать ей о том, как мне плохо, как мне нестерпимо плохо... Ты не чувствуешь? Я же схожу с ума от горя… Впервые поддаюсь отчаянию. – Пожалуйста… – едва слышно пролепетала Саша, и я почувствовал соленый привкус, целуя ее щеки. – Прекратите! Ее слезы вернули меня к реальности. Саша действительно плакала, но даже сейчас ее взор был гневным и опалял меня пламенем праведной злобы. – Уходите! Сейчас же! – воскликнула она. – Не смейте прикасаться ко мне! – Саша… – только и смог прошептать я, опешив. Она же высвободилась из моих ослабших объятий и забилась в угол, закутавшись в одеяло. – Вон отсюда! Я не хочу вас видеть! – продолжала кричать Саша, глядя на меня бешеным и одновременно испуганным взглядом. – И больше не приходите ко мне! С ее словами до меня неожиданно дошел смысл тяжести моего безумного поступка. Я сумасшедший!.. – Прости меня, Саша… Я… Я не хотел… Прости… Это… – слова никак не складывались в цельное предложение, и поэтому вместо нормальных извинений у меня выходила несуразная чепуха. – Нет, – Саша накрылась одеялом с головой, прячась от моих безумств, – уходите. И не возвращайтесь. – Саша… – Вон! – Прости… меня… Я бросил виноватый взгляд в ее сторону и, встав с табурета, покинул палату, решив своим присутствием не тревожить Сашу, которая, боюсь, после случившегося не подпустит меня и на расстояние пушечного выстрела. Черт, я все испортил! Из-за паршивого чувства я хотел было уйти, как вдруг вспомнил, что нужно было заглянуть к врачу и убедиться, что Саша идет на поправку. Мисс Олдридж я обнаружил в ее кабинете. Она восседала за столом и просматривала какие-то документы (очень важные, как я понимаю), на некоторых ставила подпись и откладывала в сторону, причем с таким серьезным выражением лица, что я предпочел ретироваться, дабы не мешать рабочему процессу, и зайти чуть позже. К сожалению (или все же нет?), доктор меня заметила и остановила, когда я был готов скрыться за дверью. Она попросила меня закрыть поплотнее двери и присесть в кресло. Ее тон насторожил меня сразу. – Вы что-то хотели спросить по поводу своей невесты, Александры Флетчер? – Да, именно так, – кивнул я и занял место в кресле неподалеку от стола. – Мне бы хотелось знать, как проходит ее лечение. – Вот, держите. Это анализы Александры. – Мисс Олдридж протянула мне какие-то бумаги. Я взял их и принялся читать, цепляясь за каждую буковку в словах. Это были анализы не просто ее здоровье, но и здоровья нашего малыша. Я зря переживал. Параноик. – Ее здоровье в норме, можете не беспокоиться, Уолкер, – улыбнулась доктор. – А вот память оставляет желать лучшего. – Знаю… – огорченно выдохнул я, возвращая документы обратно. – Да, я бы хотел еще кое-что спросить… Сегодня Саша… Она болезненно среагировала на мое присутствие… Я не договорил. Почему-то мне вовсе не хотелось просвещать доктора в подробности недавнего инцидента, который занял все мои мысли и не давал мне покоя. – Возможно, Александра вспомнила нечто не очень приятное о вас, – мисс Олдридж вдруг осеклась: у нее вырвался прямолинейный ответ. – Прошу прощенья, Уолкер, я не… – Все в порядке, – я улыбнулся, однако улыбка вышла какая-то не очень натуральная, – не стоит извиняться. Я все понимаю. Спасибо, мисс Олдридж. Меня и впрямь не задели ее слова: за мою жизнь у меня и правда скопилось грешков. Новый приступ боли где-то в груди вызвало другое: я случайно наткнулся на снимок УЗИ и увидел нашего ребенка. Такого крохотного и беззащитного… – Уолкер, вы в порядке? Я вздрогнул и убрал руку от лица, стиснув зубы. – Да. В полном. Но отдых мне явно не помешает. До свидания, мисс Олдридж. – До скорого. Выспитесь как следует сегодня. Я слабо улыбнулся на просьбу (хотя, скорее, приказ) доктора и засобирался уходить, когда в кабинет ворвался Сашин отец. Он ураганом пронесся прямо перед моим носом и, не закрыв за собой двери, с громким хлопком шлепнул толстую папку с кучей бумажек на стол и басовито воскликнул: – Я забираю свою дочь из этой поганой больницы! Готовьтесь оформлять справки, дамочка, я заберу ее прямо сейчас. Мисс Олдридж строго воззрилась на него поверх очков и пригрозила вошедшему его же документами. Должен сказать, она была смелой, раз решилась перечить человеку, чей тон голоса и вид явно не терпели отказов. – Ваша дочь еще больна. У нее тяжелая степень амнезии. Благодарите господа за то, что она имя свое и вас не забыла, – холодно ответила доктор и добавила: – Нужно время для полноценного лечения. К тому же, Александре лучше лежать в больнице на сохранении и под наблюдением врачей. Вы же понимаете, мистер Флетчер, после такой аварии не исключены неожиданные последствия. Я закрыл глаза рукой (а-ля покерфейс), предугадывая реакцию мистера Флетчера, ибо он был и по сей день не в курсе всех событий: мы с Сашей старательно умалчивали о ее беременности, договорившись сообщить о ней после свадьбы. Не хочется признавать, но… Да, черт возьми, я ученик Кросса! И, каюсь, допустил оплошность, ведь все случилось до свадьбы. – Что? – как и ожидалось, он сначала опешил, а потом побагровел от злости. – Моя дочь что, беременна?! – Да, конечно, – чересчур спокойно ответила доктор, окончательно добив его своим подтверждением. – А вы разве не были осведомлены? – Уолкер! Я не успел усмехнуться (хотя очень хотелось), ибо прежде почувствовал на себе испепеляющий взгляд будущего тестя, который, судя по всему, не желал воспринимать меня как того, кто, выражусь его же языком, «развратил его бесценную дочурку». А за свою дочь он был готов убить – кому, как не мне, это знать. И, кажется, смерть мне была обеспечена, ведь господин Флетчер был готов прихлопнул меня прямо здесь, даже при свидетелях. Умно, нечего сказать. Впрочем, обошлось без кровопролитий, лишь дым и искры от прожигающих взглядов, которые мы метали друг в друга не хуже молний. Это напоминало стычки с Кандой, только с ним мы были готовы набить друг другу морды даже без причины. – Что ты с ней сделал?! Когда?! – В порыве своей отцовской ярости он накинулся на меня и грубо схватил за воротник пальто. Он бы еще спросил, каким образом я это сделал, и было бы совсем смешно. Я бы даже рассмеялся, наверное. Происходящее немного отвлекло меня от проблем. Честно, мне нравилось играть на нервах у таких типов, как, например, Канда и дражайший Сашин папенька. Понятия не имею, как мы с ним уживемся (!) под одной крышей. Надеюсь, даже рядом жить нам не придется. Да что там! Я его проницательный и жгучий взгляд буду чувствовать даже на расстоянии в сто километров, даже через стены спальни. Я бы предпочел его вообще больше не видеть после свадьбы, но увы… – Прекратите немедленно! – воскликнула доктор Олдридж, боясь, как бы словесная стычка не переросла в рукоприкладство. – Или я вызову охрану! К сожалению, мы ее уже не слушали. – Успокойтесь, это уже не имеет значения, – спокойно ответил я на его грубость. – Я женюсь на Саше в любом случае, как только она все вспомнит. А хотите вы этого или нет – проблемы ваши. Для большей убедительности я с нажимом произнес слово «женюсь». Да, мы сыграем свадьбу, которую планировали уже давно и слишком долго откладывали ее до последнего момента. – Ах ты, щенок! – угрожающе прорычал господин Флетчер, от злости скрипя зубами. – Если сдохнешь на этой своей Святой войне, я обязательно позабочусь о том, чтобы тебя извели в аду, уж поверь мне, Уолкер! – Да пожалуйста, отец, если вам так угодно, – не удержавшись, я съязвил и освободился из его мертвой хватки. Господина Флетчера, видимо, очень взбесил тот факт, что ребенок именно мой, а не то, что Саша беременна. Ну, конечно, снизошло бы к нему счастье, если бы отцом ребенка был его любимец Энтони, а не какой-то там экзорцист, причем на службе у ненавистного Ватикана. Неудивительно, почему он меня невзлюбил с первой нашей встречи. Прорычав что-то невнятное себе под нос (думаю, опять угрозу и опять в мой адрес),господин Флетчер вышел из кабинета, громко хлопнув дверьми. – Решено – аборт! – эти страшные слова эхом донеслись до наших ушей из коридора. Меня передернуло. Теперь я понял, на что он был способен и каковы его замыслы. Я немедля кинулся в палату к Саше, но меня резко остановила доктор. – Вы куда? Сейчас же тихий час! К черту тихий час, когда тут творится такое! Я не мог оставаться в стороне. Ну как можно не понимать ужас всей ситуации?! – Аборт! – неожиданно рявкнул я. – Он собирается заставить Сашу сделать аборт и убить ребенка! Грубо освободив свою руку из хватки мисс Олдридж, я со всех ног бросился в палату двести девятнадцать. Я не мог допустить, чтобы нашего с Сашей малыша убили, не дав родиться! Дьявол. Сущий дьявол! Как можно убивать живого ребенка?! Как?! Ведь он уже, наверное, дышит, его маленькое сердечко уже бьется… Он же тоже человек, живой, пусть и беззащитный! Он не заслужил смерти… Ворвавшись в палату, я застал господина Флетчера, подгоняющего Сашу, собирающую свою сумку, громкими приказными возгласами. Как и в прошлый раз, Саша плакала, назло медленно кидая одежду в большую сумку. У нее был измученный вид: заплаканные глаза и заалевшие от слез щеки, ярким контрастом выделяющиеся на болезненно бледной коже. – Не смейте! Она останется в больнице! Для пущей убедительности я подкрепил слова действиями. Выхватил ту злосчастную сумку из Сашиных рук и закинул далеко под кровать, а после стал перед Сашей, спрятав ее за своей спиной, и с вызовом, судорожно хватая воздух после пробежки галопом по лестнице, взглянул на ее отца. Он был просто взбешен моей дерзостью, а его дочь – удивлена. Ясно, что не ожидала никакой защиты со стороны. Конечно, она же меня так и не вспомнила… – Прочь с дороги, Уолкер! – воскликнул мистер Флетчер и, бесцеремонно оттолкнув меня, схватил дочь за руку и потащил на выход, плюнув на несобранные вещи. – Она идет со мной и точка! Мне было тяжело смотреть на то, как Саше причиняют боль. Даже ее собственный отец. Она шла за ним, едва поспевая, словно рабыня. От подобной картины мое сердце будто стальные обручи стиснули. – Отпусти, – тихо всхлипнула она, дергаясь, – отпусти меня, папа, пожалуйста… Мне… Мне больно… Не знаю, каким чудом мне удалось совладать со своим желанием съездить кулаком по физиономии мистера Флетчера, однако, к счастью, обошлось без этого. Сашу он отпустил. Бедная, она уже не знала, кого боятся: меня, готового пустить в ход Чистую силу, или собственного отца, в свою очередь готового применять свои демонические способности. Моя Чистая сила и силы одного из древних демонов – даже интересно, что выйдет, если у Ноя не получилось убить меня. Может, я и был самоуверен, но не более, чем этот старый демон. И с кем я только связался?.. – Уходите, – предупреждающе процедил я сквозь зубы, снимая перчатку с левой руки, – уходите и оставьте Сашу в покое! – Что, захотелось прямо сейчас сдохнуть? – не без гадкой ухмылки поинтересовался мистер Флетчер. – Могу помочь. Будет не слишком больно и довольно быстро, Уолкер. Обещаю. Опротивевшая мне ухмылка стала шире и коварнее. – Не нужно любезностей, – криво усмехнулся я и невольно вздрогнул – боль пронзила мое левое запястье, которое яростно сжали. Не скажу, что боль сильная, однако ощутимая. Он точно не шутил на сей раз. Ну, хорошо. Раз уж он так жаждет моей смерти – не буду мешать. Просто понаблюдаю за ним и его тщетными попытками оставить от меня мокрое место. – Ну же, прикончите меня, отец. Чего вы ждете? Разрушьте мою Чистую силу, – пришел мой черед насмехаться, – и тогда Саша проклянет вас и будет ненавидеть всю оставшуюся жизнь. Мой язык развязался. Да и зачем было сдерживать себя? Я так устал от всего этого. Просто устал… Вместо того, чтобы поддержать свою дочь в трудную минуту, этот старый демон тратит время на возврат к тому, с чего все начиналось. Другими словами, забрать свою дочь и предоставить ее бывшему суженому по имени Энтони. Будто вещь. Я понимаю, что для родителей дети и останутся детьми, однако сколько можно уже? Сколько?.. Эта чрезмерная отцовская опека (хотя у меня язык не это опекой называть) давно вредит повзрослевшей папиной «малышке». Жаль, сам опекун никак не желает это понимать и принимать. …Мне нельзя допускать и малейшей оплошности. В противном случае я лишусь всего, что имею. – Ах ты, щенок! Экзорцистское отродье! Мистер Флетчер был окончательно взбешен, а мои колкие насмешливые словечки, судя по всему, пробудили в нем демоническую сущность. Дыхание смерти, исходящее от него, обожгло кожу. До моих ушей донесся приглушенный хруст. – Папа! Прекрати! – был Сашин крик, повисший в раскаленном воздухе. Я не помню, что чувствовал в тот момент, когда по мою левую руку испещрили многочисленные трещины, однако скажу, что подобное я уже испытал на своей шкуре. Кажется, я не думал ни о чем, моя голова была пуста, но перед глазами стояла какая-то картина. Смутная и непонятная, она растворилась белым дымом, который застлал мне глаза. Хорошо, что я не видел уничижительного взгляда мистера Флетчера, смотревшего на меня, будто на своего раба, на пустое место, ничего не значащее ничтожество, сверху вниз с победной ухмылкой Мефисто на злых губах. «Сдохни!» – одна фраза – и все. Провал. Я не потерял сознание, просто отшатнулся, сраженный, и схватился за руку. – Доигрался? Как же меня раздражал его тон. Вечно властный, вечно самодовольный и презрительный по отношению ко всем, кроме членов его семьи. – Псу Ватикана вроде тебя не суждено войти в мою семью. Для тебя нет места, – заявил он высокомерно, и его жгучий взгляд тяжелым грузом пал на меня, но его угрожающее выражение лица сменилось удивлением. – Что?.. Трещины постепенно исчезали, не успев расползтись до плеча. – Да, наверное, так и есть, – я не стал спорить, прекрасно зная, что дело это бесполезное, – но я принял решение и не отступлю. Я стану мужем вашей дочери и буду каждый день мозолить вам глаза, пока вы не признаете, что проиграли. Моя невинная улыбка добродетеля завершила мою речь и вызвала новую волну ярости у Сашиного отца. Наверное, для него, не знавшего ни единого поражения, было неожиданностью, что Чистая сила восстановилась, несмотря на степень увечья. – Папа… – робко подала голос Саша, и я вдруг вспомнил о ее присутствии. – Что… Что здесь происходит? Какой жених? Я… О чем вы вообще говорите?! – Саша, милая моя доченька, – его голос поразительно быстро сменился на ласковый и по-отечески добрый (серьезно?), – я же говорил тебе, что ты скоро выйдешь замуж за Энтони, разве ты не помнишь? Ваша свадьба должна была состояться со дня на день, но несчастный случай… Какой же вы грязный врун, отец: так нагло лгать собственной дочери и не краснеть! О чем вы вообще думаете? О ее благополучии ли? Или вас заботит то, что ваш всемогущий клан станет чуточку другим после нашей с Сашей свадьбы?.. – Свадьба? – будто подслушав мои мысли, переспросила Саша, смотря то на меня, то на своего отца как на неизлечимо больных, и сделала шаг вперед. – Замуж за Энтони? Что за чепуха! Я никогда не выйду замуж за своего друга! Это же… Стоп, она что, не помнила даже того, что было до нашей встречи? Или я чего-то не понимаю?.. – Ты выйдешь за него! – с нажимом ответил отец, однако Саша не отступала. – Пойми, Сашенька, я желаю тебе только лучшего, только добра, поэтому… – Лучшего?! Если бы это было так, ты бы не принуждал меня! – настаивала на своем Саша, грозно нахмурившись – ее брови сошлись на переносице. Я посмотрел на ее отца, ожидая от него нечто ужасное, и заметил то, чего раньше не замечал. Сходство. Как ни крути, она же его дочь… Я переводил взгляд с Саши на ее отца и обратно, чувствуя негатив. Лицо мистера Флетчера не менялось в выражении, – суровое, помрачневшее, – Саша же через пару секунд обиженно поджала нижнюю губу. Похоже, она была готова расплакаться. Ее губы предательски задрожали. – Я. Никогда. Не выйду. Замуж. За него! – Саша четко отчеканила каждое слово и горделиво вздернула подбородок. И в эту секунду у мистера Флетчера раздраженно дернулась бровь. Почему-то дернулся и я. Дальше все произошло на рефлексах. Мистер Флетчер занес руку для удара. Когда же его крепкая ладонь была готова достигнуть цели, я перехватил его руку. – Хватит. – Отпусти, Уолкер. И не вмешивайся в наши дела. Они тебя не касаются, так что проваливай! – Вы хотели ударить ее, – процедил я и точно угадал, – так почему же мне просто стоять и смотреть на это?.. Мы были готовы снова серьезно поругаться и сцепиться, как две голодные собаки за кусок мяса, когда в палату ворвалась мисс Олдридж, а вместе с ней охранники. Естественно, нас разняли и держали под руки. – Прекратите орать друг на друга! – не выдержала мисс Олдридж. – Или я вас обоих отсюда выставлю! Нам пришлось смириться и замолчать, хотя мы продолжали обмениваться колючими взглядами и метать молнии направо и налево. Мисс Олдридж одарила нас строгим учительским взглядом и, поправив съехавшие на кончик носа очки, скомандовала: – А теперь, пожалуйста, покиньте помещение. Александре нужен покой! Я вздохнул и счел за нужное удалиться. По-прежнему рассерженного мистера Флетчера выпроводили насильно, пригрозив, что больше не пустят даже на порог больницы, если он продолжит это безобразие. И вот снова я иду домой по дороге, которую заметает снегом, в полном одиночестве…