Сulpa

Гермиона Грейнджер всегда прекрасно отличала Фреда Уизли от Джорджа Уизли. Близнецов, которых порой путали и их родные, девочка отличала моментально и никогда не ошибалась. Ни разу, даже при сильном эмоциональном возбуждении. Всегда и везде, правда, почему-то, мгновенно она замечала только Фреда. У него и движения особенные, и взгляд выразительнее, и смех звонче… И походка Фредерика отличалась от походки его брата-близнеца, и небрежное движение, каким он откидывает со лба непослушную рыжую челку. А улыбка чуть-чуть кривоватая, напоминает больше усмешку, отчего ямочки на щеках тоже немного неровные: одна выразительнее другой. Гермиона еще постоянно и совершенно искренне удивлялась: как же другие этого не замечают? Впрочем, гриффиндорка проявляла дальновидность и вслух ни своих наблюдений, ни удивления не высказывала. И была абсолютно права. Гермиона Грейнджер всегда немножко завидовала Фреду Уизли. Совсем капельку, и то временами. Лишь потому, что ей самой частенько не хватало той озорной веселости, которой у близнецов Уизли было предостаточно. Этих огненно-рыжих хулиганов обожали все, тогда как саму Гермиону многие ценили только за ее знания, а на самом деле мисс Грейнджер очень любила свой факультет и всячески старалась помочь заработать баллы. Ведь все так хотели утереть нос ненавистным слизеринцам! Но нет, многие – а чаще всего именно Фред и Джордж — добродушно подшучивали над девушкой и советовали меньше внимания уделять школьным правилам и вообще учебе. Однако и в свое свободное время она редко отрывалась от столь любимых книг. А если и случалось поднять голову, то взглядом девочка тут же натыкалась на шумную компанию, собравшуюся вокруг близнецов, после чего едва слышно вздыхала и вновь склонялась над каким-нибудь старым фолиантом, прячась за спинку уютного кресла перед камином в общей гостиной. Непослушные каштановые волосы скрывали лицо Гермионы, словно отрезая ее от внешнего мира, и пробивался сквозь своеобразную завесу лишь веселый голос Фреда Уизли, затевающего очередную необыкновенную авантюру. А она, скучная и незаметная, чувствовала очередной укол зависти и старательно фыркала каждый раз, раздражаясь на саму себя. Гермиона Грейнджер всегда действительно восхищалась Фредом и Джорджем Уизли. Тайно, конечно же. Если бы еще и лучшая ученица факультета выказывала свою благосклонность к их проделкам, то парни вполне могли зазнаться. Да и не одобряла девочка этих проделок, а искренне была уверена, что сообразительность и жажду деятельности близнецов необходимо направить в нужное русло. Но каждый раз, когда Гермиона начинала об этом говорить, ее практически моментально останавливали насмешливые искорки в чистых серо-голубых глазах Фреда, вызывающая усмешка на его губах и недоверчиво приподнятые тонкие брови. После он добродушно взъерошивал ее и так встрепанную гриву каштановых волос и, отпустив очередную шуточку про вечную серьезность мисс Грейнджер, уходил по своим делам. Усмешка Фреда тогда на мгновения становилась теплее, а шаги почему-то более легкими. Гермиона Грейнджер часто чувствовала себя одинокой. Хотя с ней едва ли не всегда были верные друзья, порой Гермионе чего-то не хватало. Становилось как будто холоднее, сосредоточиться было очень и очень трудно, даже в библиотеке не сиделось, если чувство ледяного одиночества становилось особенно острым. Чересчур неприятно стало в тот момент, когда все вокруг усиленно начали интересоваться противоположным полом. Не то чтобы гриффиндорке это было необходимо… умом девочка понимала, что нет, а вот женское начало в ней почти что кричало о желании быть для кого-то большим, чем просто заучка, которую вообще непонятно как определили в Гриффиндор и с которой попросту невозможно общаться. Чем просто «призрак библиотеки», у которого можно попросить помощи с домашним заданием, и он не откажет. А почему не откажет? Это хоть ненадолго истончит стенки ледяной скорлупы, покрывающей девушку с ног до головы. Вывести ее из холодной задумчивости выходило только у Фреда Уизли. Парень задорно подмигивал подруге своего брата, и этого было порой достаточно. Но вряд ли самая одаренная юная волшебница кому-то признается в этом. Гермионе Грейнджер всегда нравился Фред Уизли. Конечно, Гарри и Рон ее тоже любили, но лишь как лучшую подругу. Да и, впрочем, никто из них не вызывал в серьезной и обыкновенно сдержанной старосте такой бури эмоций, как беспечный, непоседливый и постоянно занятой, такой деловой Фред. Даже в том случае, когда старались это сделать. Безумно глупо Гермиона себя чувствовала, затевая очередную перепалку лишь из-за желания поговорить с одним из близнецов, послушать его голос, вновь понаблюдать за живой мимикой, немножко вывести из себя, с замиранием сердца ловить каждую смену эмоций юноши, следить за взглядом чистых серо-голубых глаз и мысленно порадоваться, что никто кроме нее не знает, зачем все это на самом деле. Гермиона Грейнджер никогда не надеялась на взаимность. Порой Фред улыбался ей, мог растрепать волосы или едва ощутимо коснуться руки, но гриффиндорка никогда не воспринимала этих жестов в качестве серьезных ухаживаний. Он веселый, красивый, нравится многим девушкам, зачем такому парню книжный червь вроде нее? Впрочем, мисс Грейнджер кое-как довольствовалась и ролью друга. Зайдет в гостиную, а Фред ей улыбнется, помашет рукой, позволит себе вместо приветствия не слишком обидную шутку… А Гермиона потом в течение дня была чуть веселее обычного и удивляла товарищей тем, что одаривала нежными полуулыбками какой-нибудь толстенный том их списка дополнительной литературы по Истории Магии. Легкий флирт со стороны одного из главных шутов всей школы девушка улавливала, однако ничего общего с его развязным общением с Анжелиной или несколько двусмысленными шуточками в адрес Кэти не находила. И во взаимность не верила, а потому и согласилась, когда младший брат Фредерика, а по совместительству и ее собственный лучший друг косноязычно, неловко, страшно при этом смущаясь и краснея до самых кончиков ушей, признался, что девочка ему давно симпатична. Чисто женское желание быть любимой тогда победило желание нравиться только Фреду. Гермиона Грейнджер совершенно не умела отказывать. Несмотря на все ее лучшие качества, твердость отличница не всегда умела проявлять. Она со стыдом вспоминает свою реакцию на нарочито небрежное замечание Фреда, что симпатична ему. Тогда казалось, что покраснели даже корни темных волос, а нелепый лепет об отношениях с Рональдом до сих пор остается одним из самых неловких воспоминаний за всю жизнь. Хотя и сам Фред нервничает. Возможно, кто-то другой и не заметил бы этого чувства, прекрасно укрывшегося за обычной неровной, но жутко притягательной усмешкой, однако Гермиона замечала все, что связано с Фредериком Уизли. Всегда уверенный в себе и наглый юноша тогда был бледным, отчего веснушки на лице выделялись куда отчетливее обычного, ярко-рыжие волосы он поправлял более резким движением, в голосе едва слышалось напряжение. А вот робость так и не появилась, что, скорее всего, и послужило главной причиной согласиться. Тогда парень взял ее руки в свои и, наклонившись, горячо, одновременно и как само собой разумеющееся, зашептал что-то, порой фыркая из-за лезущих в лицо густых каштановых волос мисс Грейнджер. Пальцы Фреда оказались ледяными, дыхание теплым, слова убедительными. Лучшая ученица курса, холодная и обыкновенно сдержанная, буквально растаяла. Гермиона Грейнджер терпеть не могла прятаться. Обоим было понятно, что их отношения шокируют и обидят Рона, тогда влюбленные решили, что стоит скрываться и ждать, пока ему надоест. Естественно, настаивала на этом больше Гермиона. Вот и оставалось украдкой касаться друг друга, пока никто не видит, улыбаться как будто Рону, а на самом деле слегка в сторону, ловить взгляд кристально чистых серо-голубых глаз, и тайком дарить друг другу смазанные короткие поцелуи, если выйдет остаться наедине хоть на минуту. И — самое главное — сдерживать себя, когда эмоции переполняют, и хочется сказать правду, не скрываясь больше. Но пока холодная сдержанность, бесстрастность и напускное безразличие. Непонятно было, к лучшему ли невозможность часто встречаться, только общение письмами в некоторой степени лишило Гермиону неприятной необходимости скрываться. Письма — ее личное дело, и девушка никому не позволит их читать, от кого бы они ни приходили. Было легче, если не считать того, что без теплой улыбки Фреда развеять грусть и охватывающую порой меланхолию стало гораздо тяжелее. Гермиона Грейнджер и Фред Уизли все-таки были прекрасной парой. Несмотря на необходимость скрывать истинные чувства, им было хорошо друг с другом. Да, девушка переживала и не испытывала удовольствия когда врала друзьям или просто недоговаривала многое, однако Фреда она бы ни за что не отпустила. Они идеально дополняли друг друга: она серьезная и ответственная, он веселый и непоседливый, она достаточно холодная, он живой и согревает всех словно солнце. И многое, многое другое… Мисс Грейнджер искренне радовалась возможности быть с этим юношей, Фредерик отвечал взаимностью. Порой даже становилось настолько спокойно и уютно, что все остальное отходило на второй план. Однако и в этом девушка никому не признавалась, продолжая упорно делать вид, что ничего такого вовсе не происходит. Впоследствии же жалела об этом и винила себя в бесхарактерности и трусости. Гермиона Грейнджер все-таки скучала. Но времени и сил на это практически уже и не оставалось. Часто их борьба казалась бессмысленной. Поиски, отнимавшие долгие недели, беспросветная тьма на горизонте, бесконечный страх за родных и близких, постепенно угасающая надежда… В те дни силы в Гермионе поддерживал лишь голос Фреда в радиоэфирах, которые с такой жадностью слушал Рон и которые так раздражали Гарри. Вслушиваться в каждое слово, стараться запомнить интонацию, тембр… А до эфира не находить себе места, тщетно стараться унять дрожь и расслабить узел внутри. После каждый раз облегченно выдыхать, едва заслышав нарочито веселый голос из шипящего динамика. Жив. Впрочем, на фоне мировой катастрофы робкие переживания девочки-подростка меркли и становились незначительными. Хотя родной улыбки, бодрого смеха, озорного взгляда, теплых объятий по-прежнему не хватало. А потом началось то, что на некоторое время отослало все переживания на второй план. Тогда это принесло некоторое облегчение, помогло отключиться. Зато после переживания вернулись вновь, в этот раз навсегда. Гермиона Грейнджер безумно надеялась, что никто не слышал ее сдавленных рыданий, не видел ее, убитую горем, где-то в глубине руин замка. В слезах не было в тот момент ничего постыдного, да и не она одна плакала. Только вот девушка и без того винила себя за то, что в нужное время оказалась с другими, что не пришла вовремя на помощь, что даже не увидела его, такого дорогого и близкого… а ведь твердо решила после битвы наплевать на всех и прекратить скрываться. А в итоге давилась рыданиями сидя на обломках каких-то ступенек и уткнувшись в колени, размазывала слезы и грязь по лицу. Ругала себя за нерешительность, за долгую ложь и за нежелание признавать очевидное. И все бессмысленно, и тьма, кажется, над ней вовсе не расступилась, только сгустилась. И Гермионе Грейнджер больше всего хочется остаться здесь навсегда. А еще Гермиона Грейнджер уверена, что без колебаний пожертвовала бы собой ради Фреда Уизли. Вне всяких сомнений, пожертвовала бы. И у нее была бы такая возможность, если бы не глупость и неспособность отказать Рону. Да, верно, только она виновата, и нет ей оправдания. Она вообще слишком сильно корит себя за то, что во время битвы за Хогвартс ее не было рядом с ним.