Ожидание сроком в вечность

Portishhead – Undenied

Его медленная, угрожающая походка заставляла каждого обратить на него внимание и переглянуться друг с другом, обдумывая: попытаться убить или сбежать. Естественно, вторая идея было куда более существенная, чем первая, во-первых, потому что уничтожить Клауса ни один из этих слабых ничтожеств не сможет, хотя бы потому, что тот убьет их одним лишь взглядом. Клаус не обращал на них внимание, лишь чувствовал на себе пристальные ненавидящие взгляды и мысленно смеялся, ощущая жгучую власть. Каждый из них ненавидит его и каждый, была бы только возможность, убил бы Никлауса, но такой возможности нет и никогда не будет. Потому что смерть не остановит его. Потому что никогда не останавливала. Клаус не торопился, настраивался на нудный разговор и уже представлял, как медленно будет уничтожать Майкла за то, что тот хотя бы посмел отобрать Камиллу у него из-под носа. Клауса не волновал тот факт, что у отца кол из белого дуба, и ему было плевать даже на ярость, которая всю жизнь горела в диких глазах отца. Ему было важно одно: найти Ками и отвезти ее домой. Она была единственным невинным человеком во всем этом дерьме, и она никогда не пострадает от рук ублюдка. Элайджа шел прямо за братом, хоть тот всячески запрещал это делать. Никлаус был не тем человеком, которому нужна какая-либо помощь. Он привык сражаться за свою жизнь сам, но сегодня сопротивляться особо не стал, потому что на данный момент он сражается не за свою жизнь, самое главное сейчас — вытащить Ками, а со всем остальным он разберется позже. Сейчас Клаус ощущал себя абсолютно слабым перед отцом, потому что тот будет крутить им, как пожелает, шантажируя его Камиллой, но Никлаусу было плевать на внутреннюю борьбу, и на дикий крик в голове о том, что не стоит поддаваться слабости, если хочешь жить. Не стоит рисковать собой, чтобы спасти кого-то другого. Этот крик был чертовски пронзающим, у Клауса краснели глаза от внутреннего сопротивления, но он не останавливался. Камилла не умрет. Никлаус не позволит этому случиться. В конце концов, он по-прежнему нуждается в своем психотерапевте, а Камиллу уж точно никто не заменит. С ней он действительно настоящий. По крайней мере, стал, после того, как она узнала всю правду, и стирать ей память уже было не нужно. Клаус верил, что причина его мягкости к Камилле только в этом. В абсолютно партнерских отношениях. Никакой дружбы. И никакой любви тем более, потому что ее он боялся больше всего. Наверное, любви он боялся больше, чем Майкла. Клаус нашел их в разрушенном, бетонном здании. Майкл стоял рядом с Камиллой, держа кол крепко в руках, в то время как девушка лежала на грязной земле, истекая кровью. Ее белоснежные волосы были полностью замараны, а на лице ни капли страха. Клаус улыбнулся даже. Она не переставала бороться, он знал это. Его милая, отважная Камилла, одна из немногих, у кого никогда не пропадает надежда. Одна из немногих, кто готов бороться до самого конца, какое бы несусветное дерьмо не произошло. Майкл не нападал первым. Лишь с ненавистью и с желанием на жестокое убийство поглядывал на Клауса, который перевел взгляд с Ками, на Майкла и, склонив голову на бок, улыбнулся. Он не боялся, и ему нравилось это чувство безразличия. Элайджа стоял позади, задумчиво молчал, оглядывая Майкла со всей своей привычной загадочностью. Со рта Майкла, как обычно, шла одна лишь грязь. Слова ненависти и слова разрушенной Клаусом жизни, разрушенной семьи и любви. А Клаус никогда не считал себя виноватым. Не он виновен в том, что его мать потаскуха. Не он виноват, что она нагуляла, и повесила его на шею Майкла. Но Майкл не ненавидел Эстер, он ненавидел именно Клауса. Раньше Клауса расстраивало это, сейчас — абсолютно плевать. Ему до лампочки на грязную ненависть своего отца и на его желание убить. Это дом Клауса. Это его Королевство и таким сукам, как Майкл или Эстер, здесь не место. Это место только для Клауса, для его дочери и для его семьи. А эти два человека давно не его семья. Естественно, Клауса заводили слова Майкла, как и всегда. Было много слов и много крови и все еще внимательный взгляд Элайджи. Клаус бил Майкла со всей жестокостью, а тот лишь смеялся, провоцируя его. Элайджа хотел вмешаться, помочь брату, но тот не позволил. Велел забирать Камиллу и отвезти ее в безопасное место. Дикий крик Никлауса и мучительный стон Майкла. Они били, откидывали друг друга в стены, а Элайджа подхватил девушку на руки и унес ее домой, аккуратно положив на кровать и вернувшись к брату, которым была пробита стена. Клаус поднялся и, прежде чем Майкл смог дотронуться на него, его шея была свернута, а тело обрушилось на пыльную землю. Клаус вытер рукой кровь, стекающую по его лицу, и взглянул на брата. Его грудь вздымалась от неконтролируемой ненависти, а пальцы сжимались так, что Элайдже казалось, что он вот-вот раздерет Майкла на кусочки, но Клаус не станет. Не тогда, когда тот не сможет ему ответить. Никлаус еле держится на ногах, но все равно поднимается, закидывая тело ублюдка на плечо и желая заживо закопать его в земле. Смотрит на Элайджу, прикрывает на секунду глаза. — Она в порядке? — Никлаус, ты понимаешь… — Отвечай! — рявкнул мужчина, заставляя Элайджу прикрыть глаза и покачать головой. — Она твоя ахиллесова пята, — Клаус продолжил идти, а Элайджа — втирать ему то, что Клаус итак уже знал. — Так будет с каждым врагом. Захотят уничтожить тебя — найдут ее. — И что предлагаешь мне сделать, дорогой брат? — усмехнулся Никлаус, закидывая тело Майкла в машину, и воткнул деревянный кол в сердце Майкла, чтобы тот не очнулся в дороге и дал возможность спокойно доехать до города. Захлопнул багажник и вытер руки о свою футболку. Элайджа вздохнул. — Отошли ее в другой город, и сотри память. Ты это делал сотни раз. Клаус усмехнулся, сел за руль, дождавшись, когда Элайджа сядет на пассажирское сидение. — Безопаснее всего ей будет со мной. Всяким ублюдкам будет плевать, знает она меня или нет, помнит обо мне или нет, они все равно ее найдут в любой точки мира, потому что каждый гребанный вампир уже знает о нашей связи. — О какой связи ты говоришь? — О психологической, естественно. О психологической. Ты уверен, Никлаус? — Тебе нужно отпустить ее. Заткнись. Господи, захлопнись, Элайджа. Клаус молил об этом, потому что он понимал, насколько, черт возьми, этот зануда прав. Клаус не будет сильным, если рядом будет то, что он боится потерять. Именно поэтому они отослали Хоуп, но отослать Камиллу он не может. Он нуждался в ней каждый гребанный день. Она давала ему надежду на то, что он отвоюет свой дом и поставит на место всех придурков, которые пытаются разрушить его семью. Впрочем, Камилла и была его надеждой, она никогда не сдавалась и помогала не сдаваться ему самому. Дарила веру, которой в его жизни очень-очень мало. И он никогда, слышишь, Элайджа? Он никогда не отпустит ее. Он не сможет. Просто-напросто не сумеет. Поэтому всем остальным стоит захлопнуться и перестать диктовать ему то, что он без них сможет решить. Майкла привезли в дом Клауса, Марсель попросил Давину наложить заклинание ограниченности на комнату, из которой Майкл выйти не сможет. Клаус не сомневался, что эта упертая девчонка им поможет, в конце концов, из-за нее происходит это дерьмо. Впрочем, Майкл всего лишь маленькая часть всех их проблем. Самая важная — Эстер, и Клаус собирается сделать все, чтобы сука прекратила пытаться превратить их в невесть кого. Впрочем, основой причиной для убийства Эстер служит ее попытки убить Хоуп. За это Клаус готов предоставить ей возможность умереть в мучительных болях. Или же он может не убивать ее, а сделать тем, кого она больше всего ненавидит. — Ты далеко собрался, брат? — поинтересовался Элайджа своим непроницаемым, холодным голосом. Клаус обернулся, подняв голову и взглянув на брата. Клаусу и отвечать не нужно было, Элайджа и без его слов знал, куда тот собрался. — Ты совсем меня не слушал, да? В тебе столько эгоизма, что ты даже отпустить ее ради того, чтобы спасти, не можешь. — Без меня она умрет быстрее, чем со мной. — Когда будешь опускать ее гроб в землю, ты будешь думать по-другому, — Элайджа вздохнул и отвернулся, возвращаясь в гостиную. Он хотел сделать как лучше, и он вовсе не был против Камиллы, и желал Клаусу только добра. И он понимал, что Клаус нежен к Камилле, а это бывает слишком редко. Редко хоть кто-то мог похвастаться мягкостью к себе со стороны Никлауса. Камилла могла, но никогда не делала это. Она просто тихонько ценила это, ничего не говоря и наверняка, слишком много думая. Если бы хоть раз Никлаус послушал своего мудрого брата. Но тот слишком упертый. Слишком сложный, чтобы понять суть. Никлаус раздраженно выдыхает и, наплевав на то, что услышал пару секунд назад, направляется к Ками. Она лежала на диване, вглядываясь в противоположную стену и убирая с глаз волосы, постоянно падающие на лицо. Рана на шее была перебинтована, а на лбу красовался ярко-фиолетовый синяк. Ее глаза были прикрыты, а на лице отображалась усталость и некий страх. Совсем капля страха, который не так часто можно увидеть на ее лице. Клаус уселся рядом с ней, а она не сразу заметила его, лишь когда поняла, что чертовски проголодалась, и решила встать, чтобы найти что-нибудь съедобное в этом пустом доме. — Господи, Клаус! — она вскрикнула, поджимая под себя ноги, и напряженно выдохнула. Чертовски испугал. У Никлауса есть фетиш на то, чтобы появляться эффектно и неожиданно. И Камилла ненавидела это в нем. Для входа есть дверь, черт возьми. Он ничего не говорил, лишь внимательно разглядывал ее, заставляя девушку опустить взгляд. Она была так хороша, чертовски красива, и она казалась ему единственным белым пятном во всей красной луже крови. Клаус верил в то, что она его шанс стать лучше. А ему хотелось быть лучше для своей дочери, чтобы быть для нее самым замечательным отцом. Для всех остальных они — жестокие убийцы, а для нее они будут героями, защищающими свой дом. — Ты не должна была оказаться там, Камилла, — Клаус внимательно вглядывался в нее, пытаясь передать, насколько ему жаль. Камилла лишь покачала головой и опустила взгляд, разглядывая пальцы. — Я не должен был допустить этого. — Ты каждый раз делаешь это, — она устало улыбается и поднимает голову, взглянув в его растерянное лицо, — после каждой беды, произошедшей со мной, ты приходишь сюда и говоришь, что тебе жаль, вернее, — она усмехается, — ты не говоришь, за тебя это делает твой взгляд. Но не ты всему виной, Клаус. Не ты виноват, что твой отец ублюдок, жаждущей твоей смерти, и не ты виноват в том, что я оказалась у него. — Он жаждет убить меня, но мучил он тебя сегодня. — И если уж смотреть объективно, то я знала, с кем связываюсь, знала, во что ввязываюсь. Никто не виноват в том, что я не держала свою задницу в безопасности, — она улыбается, пытаясь немного успокоить его, и натягивает на себя одеяло, укрываясь им до самого горла. — Хотя, — она забавно морщится, — я, наверное, в этом немного виновата. Клаус улыбается тоже и качает головой. Хотелось поговорить с ней немного, но видно, что ей сейчас далеко не до разговоров. Клаус подсаживается к ней ближе, проводя пальцем по ее мягкой щеке и убирая пару прядей волос за ухо, она внимательно следит за каждым его шагом, ощущая, как дыхание становится слишком тяжелым. В горле как будто что-то режет, не давая ей выдохнуть. Его губы почти… они почти прикоснулись к ее мягким, искусанным губам, они почти попробовали этот вкусный, манящий вкус ее поцелуя и почти попробовали то, что так отчаянно желали. Он слышал стук ее сердца и улыбнулся, прикоснулся губами к щеке и уткнулся носом, вдыхая этот приятный, клубничный запах. Она не понимала. Ничего совершенно не понимала. А он понял. Осознал. И все решил. — Ты должна уехать, Камилла. Далеко. Как можно дальше, хорошо? Тебя не должно здесь быть до тех пор, пока наш дом, наш город не станет самым безопасным местом во всем мире, а когда я приду к финалу, тогда, когда здесь кроме нашей семьи, наших людей, нашего народа никого не будет, я найду тебя и, пожалуй, ты будешь моей королевой. Он шептал. Практически обжигал ее кожу своим горячим дыханием, а она замирала перед каждым словом. Он не ждал ее одобрения. Он просто вспомнил слова Элайджи. И, увидев ее такую усталую, избитую физически и разбитую морально, он решился. Решился провести целую вечность без нее. Он поднял печальные, расстроенные глаза на нее и даже не дал возможности противиться этому, не дал возможности отговорить. Схватил обеими руками ее лицо и лишь прошептал. — Ты уедешь с Нового Орлеана. Забудешь о вампирах, оборотнях и гибридах, забудешь при каких обстоятельствах умерли твои брат и дяди, будешь лишь помнить, что дядю убили, а брат сошел с ума. Забудешь, что когда-либо встречалась со мной, говорила со мной, любила меня. Он прикрыл глаза и исчез. Он сделает все, чтобы вернуть ее. Сделает все, чтобы у него была еще одна возможность полюбить. Потому что полюбить ее он не боялся. Лишь жаждал. Жаждал так сильно, что горело все тело. Он хотел утонуть в ней, погибнуть в ней, но Элайджа прав, сейчас не время. Она вернется к нему. Совсем скоро. Когда над Новым Орлеаном будет голубое, безопасное небо для него, для нее и для его дочери