✘✘✘
Галдеж стоит такой, что с ног сбивают, налетая стаей сорок у входа. Каждый норовит сообщить о своих впечатлениях и домыслах. Верным является один вывод: новенький в офисе. И это меняет многое, если не всё. Никто не просил его быть выше, взбираться на самые знатные кручи и размахивать белым флагом не в качестве знака проигравшего, но выигравшего. Ослепительно белое полотно под ярким солнечным светом только привлекает внимание. Никто не просил его появляться внезапно и рушить чужие худо-бедные планы на жизнь. Причем, он вонзается вовнутрь не как заноза – больно, а как самый изощренный вирус, медленно захватывая клетки. И вот уже вместо того, чтобы просеивать рутину, человек вынужден бороться с мыслями о нем и упорствовать каждодневно перед соблазном, что называется: не создавай себе кумира. Образ сильного и независимого… мерзавца возникал постепенно. Сближение показало, как жгучи выразительные глаза, как непомерно притягательны слова, звучащие вкрадчивым голосом на расстоянии достижимого дыхания. Он подкрадывается и присматривается, давит дистанцией и холодом, а после, зажав в углу общей кухни, говорит: «Привет, как дела». Кроме того, что начинаешь испытывать к нему ненависть за ебаные манеры, впитываешь сквозь вены его духи, такие изысканно-теплые пряные, и сползаешь мысленно на колени, десятикратно жалея, что родители воспитали хорошего мальчика. Лучше бы быть плохим и доступным. Даже на его губах застывает читаемый пароль заядлого охотника. Приручать бесполезно. Дотянуться невозможно. Потом он снова то заигрывает, то не обращает внимания, и вдруг пишет среди ночи в соц.сети: «Спишь?». Издевательство. Безумие: отвечать ему и неразборчиво вникать в то, что затягивает, рыться на верхней полке шкафа, извлекая из пачки сигарилл одну-единственную, с грохотом хлопать дверью балкона и промерзать, пока отрава очерняет легкие. До рассвета остается спать как зря, укрывшись самым уголком одеяла, понимать, что нелюбовь к просторной кровати – патологическая, а возможность исправить критически невозможна и абсурдна. Новенький не такой уж и новенький, с лентой стареньких слушков о себе. В курилке можно расслышать: «Чон Чонгук-то? С прошлой работы выперли за то, что обдолбался и расхерачил оборудование в копировальной». Тэхёну за него неловко. В принципе, он верит, что на такое Чонгук способен, но ничего не бывает спроста и случайно. Не прогори он там, не появился бы здесь. — Хорошо бы, — вздыхает Тэхён вслух. Или не очень. Так, не стало бы интереса и интриги, не завораживало бы нечто новое. Мотивация выдвигаться сонным утром из глубин постели и дальше. Сегодня эта «мотивация» с несвойственной ему угрюмостью молчит и разглядывает дно кофейной чашки, завтракает в одиночестве. Тэхён садится напротив и с усмешкой спрашивает: — Гадаешь, что ли? — А поможет? — почти улыбается, но не дотягивает. — Что-то стряслось… у тебя? — Тэхён отпускает шутливость и делается участливым и мягким, каким Чонгук его, несговорчивую стерву, никогда не видел. — Если и стряслось, то это вряд ли тебя касается. — Тут ты прав, — согласился Тэ и пожал плечами. — Ну, не хочешь делиться, не надо. И Чонгук без малейшего намека на заинтересованность, выходит из-за стола, прочь из кухни, но разбитый и подавленный появляется перед Тэхёном по нескольку раз на дню. Хотят они того или нет, но сталкиваются в коридорах и уборной, где Тэхён уходит в кабинку, просто потому, что стесняется. Стесняется своего тела, размера члена и того, что может нечаянно завязаться никому не нужный сейчас разговор. Тэхён добивает сверхурочку, заканчивает около девяти и, выйдя на кухню за йогуртом, чтобы заморить червячка перед дорогой до дома, видит оставленный кем-то свет в комнате отдыха. Конечно, ругается вслух и брюзжит страшно, распахивает дверь злобно, но тут же теряется. На диване, поджав колени к груди, дремлет Чонгук. Как будто нежданно обратившийся в подростка, сменив авторитетный трон на ложе простых смертных. Подобравшись к нему поближе, Тэхён присел на корточки и вгляделся в лицо. Лапочка. Тэ подумал, следует ли разбудить, спросить, в чем дело…? Или оставить его в покое, назавтра сделав вид, будто ничего и не произошло? Стушевавшись, Тэхён не ожидал стать кем-то вроде из героев мыльных опер и быть схваченным за руку, встреченным настойчивым ледяным взглядом. — Ты что делаешь? — Чонгук хмурится, приподнимаясь на локте и сдавливая коллеге запястье. Недовольный и встревоженный больше тем, что застали врасплох беззащитным и безмятежным, нежели присутствием наблюдателя. Тэхёну понять сложно, еще сложнее набрать в грудь воздуха и, внезапно густо покраснев, выдавить: — Не мог бы ты отпустить, пожалуйста… Неотесанная грубость Чонгука, его нечаянное прикосновение, доставляют Тэхёну неудобств в области паха. Чонгуку любопытно: оказывается, этот горделивый парень умеет смущаться, хлопать ресницами как-то по-детски и сворачивать томным взглядом шею. Он все-таки отпустил и сел, нахмурился и фыркнул: — Чего приперся? — Хотел свет выключить. Не знал, что ты здесь. Чон потянул его за руку, вынудив сесть рядом, принялся чистить аппетитно поблескивающий кожурой мандарин. — Я на работе заночую сегодня, больше негде. Чувак, у которого я арендую квартиру, не разрешил перенести оплату, а денег сейчас нет. Короче говоря – поэтому. И многозначительно посмотрел на Тэхёна, будто бы тот и ожидал только подобного четкого прояснения ситуации. — А…? — Тэ неестественно улыбнулся, закинув ногу на ногу, выпрямил спину. — Вот оно что… Чем-то недобрым сверкнуло в глазах Чонгука, он протянул дольку фрукта Тэхёну, тот не сразу открыл рот, и пришлось помазать по его губам ароматным соком. А губы у Тэхёна не контурно-строгие, как у бывших, а чувственно-мягкие, какие вдруг хочется облизывать. Что Чонгук и делает. Что Чонгук и делает…? Его язык не дал возможности доесть мандариновую мякоть – он выскреб ее и доел, присосался к Тэхёну и лишил воздуха, опрокидывая на диван, уперся животом в самый стояк и обхватил рукой. Озверел в край, начав прикусывать Тэхёну губы и подбородок, вгрызшись в шею и надрачивая ему, налегая на его податливость и пользуясь обреченностью слабейшего. — Нравится…? — шепчет яростно и снова целует. Тэхён старается примкнуть к нему теснее, невольно нежничая, а Чонгуку – не нужно. И он сдирает с Тэ джинсы, боксеры, приказывает ему слюнявить пальцы и растягивать себя самостоятельно. Послушное исполнение приказа выглядит потрясающе, и Гук, поджав губы, следит за тем, как неловко дрожащие тонкие пальчики исчезают и пропадают по суставы в расслабляющейся мышце, как Тэхён спешно вновь их облизывает и бросает на Чонгука сальные опаляющие взгляды. Классическое недо- изнасилование в офисе головокружительно, и Тэхён не в силах остановиться, перечить, тем более - сопротивляться. Когда его хочет, наконец, тот, за кого он не спал. Образно - плохой мальчик выбирается наружу, расстегивает молнию, как в криповых мультфильмах. Чонгук же расстегивает ширинку и засаживает Тэхёну целиком и сразу, мазюкая горячими ладонями по бедрам. Тэ подкидывается выше, прогибаясь, жалобно вскрикивает, но тише, чем могла бы себе позволить жертва. — Блядь… — хрипит Чонгук, потому что не ждал, что будет так хорошо, а в хлынувших объятиях почти лампово. И уже неважно, кто и почему начал эту гонку на выживание, кто перед кем виноват, а кому жить негде. Чонгук, вталкиваясь в Тэхёна, тяжело дышит ему в ухо и придумывает, как здорово было бы жить в нём. Не зародышем или ёбарем, но микробом, поселиться поглубже и ввести в заблуждение, заразить собою. Но если развеять фантастический туман типичного перепихона, то страсти с каждой минутой – меньше, а боль, рвущая с самого начала – пронзительнее. Чонгуку настолько нравится, что он и думать забыл о резинке. Для него это невероятное упущение, для Тэхёна сказочная феерия. Точно его можно и так, ему – доверяют. Месяц напролет он не зря вертел задницей, не зря напрашивался именно на такой конец во всех смыслах. То, что у Чонгука стряслись неприятности – ушло на второй и третий планы, на первый вышло его тело и навыки любовника, его расплывающееся из-за слез лицо, которое Тэхён пытается уловить на ощупь, но, едва касаясь, получает собственные запястья, вдруг пригвождённые к коже дивана. А к той Тэ и вовсе прилип, и этот противный скрип примешивается к запаху пота, тел, и Тэхёну вдруг настолько мерзко, что хочется разреветься и убежать, истерично разбросав напоследок вещи. Чонгук двигается то быстро, то медленно, то топит, то поднимает, искусал Тэхёну плечи, шею, кажется таким очарованным и внимательным к мелочам, а взаправду – добирается до оргазма и подтягивает партнера. Он не может оставить его позади, а отыметь, опустив на пол на четвереньки – запросто. Заломив Тэхёну руки, он жарит его сзади, размашисто врезаясь в ягодицы и выставляя себя искусным божком. Проще говоря, ему нужен был секс уже с неделю. Еще проще: Тэхён ему нахрен не сдался, хотя и крайне симпатичный. На регулярный секс такие, как он, не соглашаются, а значит, после этого раза всё встанет на свои места и по-прежнему. Не случалось еще Тэхёну всматриваться в полосочки и узоры на ламинатной доске, полировать ее слюнями, не узнавать своих же рук, плакать где-то изнутри и муторно долго, скапливая всю влагу на потом. Тэхён кончил с криком, которого от себя не ожидал, напряженным басом судорожно выдыхая взорвавшийся воздух, сжимаясь и сжимая Чонгука, падающего сверху, придавливающего к полу. Вышел он без промедлений, обмазал остатки семени Тэхёну о ягодицу и потянулся к коробке с салфетками. Самое мерзкое то, что Тэ не может обвинять его в содеянном, он сам позволил. Обоюдное согласие не оспаривается. — Слушай, ты один живешь? — отдышавшись, спросил Чонгук. Тэхён кое-как натянул джинсы и остался в положении стоя. — Да, один. — Я пока перекантуюсь у друзей все-таки, а завтра после полудня заеду посмотреть твою квартиру, ты не против? Жить с ним вдвоем? Тэхён пошатнулся, но отчего-то тупо кивнул и подписал согласие неловкой улыбкой. — Только трахаться мы не будем, ты немного не в моем вкусе, — подчеркнул Чонгук. И как будто утрамбовал гору дерьма, которую и так свалил Тэхёну на плечи. Опустошенным и грязным Тэ возвращался домой на порядок дольше обычного.***
Как и обещал, Чонгук приехал смотреть жилье, надел маску полнейшего безразличия, его уже отпустила горечь об утерянной жилплощади и долгах. Тэхён давненько в одиночестве: с прошлым соседом не сложилось, вернее, у них было слишком много общего и однажды это показалось невыносимым. Да, у него тоже ничего особенно нет. Плазма, стиралка и электрический чайник с ноутбуком. — Игровой приставки нет? — Чонгук вернулся с экскурсии по двухкомнатной квартире и сел за кухонный стол, смотря на Тэхёна более, чем недовольно. — Некогда мне играть, знаешь ли, — сурово ответил Тэхён, застегивая воротник рубашки до самого верха: там прячется засос от известного автора. Между ними заплясало напряжение. — Ты же не думаешь обижаться на меня и вдаваться в заёбы о том, что я тебе после секса что-то должен? — Чонгуку настолько нетрудно говорить об этом, что Тэхёну смешно. — Нет, конечно. Если тебя все устраивает, можешь переезжать, мы все равно не обязаны общаться, даже будучи соседями. — Вот и славно. Правда, с оплатой подождешь. Тогда Тэхёну ударяет в голову ужасающая истина: оплатили ему натурой, удовлетворив зажатые инстинкты. — Чонгук, а прошлому арендатору ты тоже первый взнос в задницу сделал? Тот рассмеялся и похлопал в ладоши, с циничной ухмылкой заявил: — Нет. Но некоторым нужно мое внимание. Не скажешь ведь, что вчера было плохо? Тебя давно никто так не встряхивал. Впрочем, захочешь еще – рад буду оказаться полезным. Встал, стряхнул пыль с пиджака, самоуверенный скот. Нормальному человеку стоило бы выгнать его и послать к хуям как можно скорее, но Тэхёну интересно, во что выльется схватка борзых. — Короче, засранец, перевози свои вещи, деньги отдашь, когда сможешь, — Тэхён нашел в себе силы подняться и прильнуть к Чонгуку вплотную. — И это не потому, что я добрый или ты мне нравишься, а потому, что мне похуй, с кем жить, а еще не шибко приятно наблюдать в офисе твои ночевки. Слукавил он достаточно заметно, Чонгуку важно было обернуть руки вокруг его талии и облизнуться. А Тэхён отстранился и помахал рукой на выход. — Уёбывай. Стрессоустойчивость Тэхёну изменила, стоило только снова остаться одному. Те вибрации, что неслышно расходятся от звука удаляющихся шагов, вперяются скобками в мышцы. Ненавистная канцелярия.