Если очень долго делать вид, что ничего не боишься, храбрость может стать полезной привычкой, чем-то вроде манеры спать с открытым окном или принимать контрастный душ.
Дел с утра было невпроворот: надо кое-как растопить остывшую за ночь печку, отковырять ледяную корку с крыльца и прокопать узенькую тропку от дома к лесу. В деревню пока не стоит идти, они к празднику готовятся, им не до небылиц и сказок. Кайя, наверное, обрадовалась бы, но до неё копать далеко. Усопп привык отмечать Рождество один. Из леса он притянул огромную, больше его самого в три раза, ёлку. Всем ёлкам ёлка, пушистая, красивая… колючая, зараза! Усопп примостил её в углу, обмотал спиленный корень влажными тряпками, отряхнул с нижних лап искристые снежинки. По дому быстро разнёсся свежий и терпкий запах хвои. — Скоро рождество, мама, — прошептал Усопп и с нежностью погладил старый рисунок. Края его обтрепались, бумага пожелтела. Он помнил маму бледной, слабой, полной тоски и грусти, но нарисовал совершенно иной — светлый образ, необходимый, чтобы в холодные одинокие вечера говорить с ним и вспоминать, как хорошо было им всем вместе, втроём. Отношение к Рождеству, любимому празднику детворы, у Усоппа было неоднозначным. Атмосфера веселья, радости и безмятежности охватывала их обычно скучно-сонный островок. Дома красиво сияли огоньками в ночи, на каждом дворе стоял деловой снеговик с носом-морковкой. Красные от мороза и смеха люди не гнали Усоппа прочь, они вообще редко когда относились к нему плохо. Просто не любили, когда он врал. Угощали вкусными пирогами, звали к себе праздновать, ведь Рождество — семейный праздник, грех грустить в столь удивительный день! Пироги Усопп охотно ел, а вот от приглашений вежливо отказывался. Ему не хотелось быть лишним в чужом доме, неприкаянно сидеть в уголке, жевать салат из морских крабов и наблюдать за тем, как отец какого-нибудь семейства качает на коленях безумно довольных мальчишек. Не то чтобы Усопп завидовал. Не то чтобы злился. Рождество — хороший праздник, славный. В канун Рождества много лет назад к ним приплыли пираты. Папа ушёл вместе с ними. Усопп помнил тот день так же ясно, как и то, сколько у него верных последователей — по числу украденных простыней для пиратских флагов. В единственную на всю деревню таверну набилось столько людей, что здание готово было лопнуть, как слишком сильно надутый воздушный шарик. Усопп был маленьким и юрким, так что протиснулся через частокол ног и оказался совсем рядом со столами, которые заняли пираты. Один из них — категорично рыжий, с простоватым лицом и плутоватой улыбкой лисы, хохотал над шуткой своего человека и протягивал пустую кружку хозяину таверны. — Ещё одну наливай! Пьём от пуза, ребят! И вы все тоже, праздник ведь, — улыбнулся он в пенные усы, вытер их рукавом и впился зубами в куриную ногу. Живого пирата (как и мёртвого) Усопп никогда раньше не видел, так что впечатление вот этот, рыжий, произвёл на него неизгладимое. Такое не забывается. На столе среди кружек, тарелок и мисок стояла красивая резная шкатулка. В ней наверняка спрятано сокровище:могущественный амулет, чьи-нибудь кости или, если обуздать фантазию, золотое колье, украденное с давно затонувшего корабля. Который охраняли полчища монстров, русалок и гигантских осьминогов. Не терпелось узнать подробности и рассмотреть шкатулку поближе, но мама говорила, что некрасиво лезть к чужим людям с расспросами, когда они едят. Усопп был маленьким и потому сделал себе скидку за возраст. Детей пираты не бьют, даже если сунуть любопытный нос куда не следует. — А что в шкатулке? — спросил Усопп, когда ажиотаж немного утих и взрослые расползлись по углам пить дармовое пиво. На него почти никто не обращал внимания, в том числе и рыжий пират. Пока Усопп, набравшись храбрости, не подёргал его за рукав. — В этой, что ли? — словно ничего страшного не произошло, уточнил пират. Сощурился, явно что-то вспоминая, и зашёлся беззаботным смехом. Впервые Усопп встретил человека, который смотрел на мир с улыбкой. — Там Дьявольский Фрукт. Но тебе я не дам ни кусочка, нос ещё не дорос. Хотя… Не, всё равно не дам, возись с тобой потом. — Я понял, — скрестив руки на груди, подбоченился Усопп. — Тебе просто страшно! Если я съем этот твой фрукт, то стану самым сильным человеком во всех морях! И заберу все твои сокровища. Пират с ружьём, самый серьёзный из всех, пихнул капитана локтем. Усмехнулся: — Парень далеко пойдёт. Будь он чуть постарше, взяли бы с собой. Правда, Лаки? — Вот выпью ещё и с чем хочешь соглашусь, Бен! — хохотнул толстый, как бочка, пират. Они, наверное, думали, что Усопп ещё глупый и не понимает, когда над ним смеются. Он всё прекрасно понимал, но решил великодушно простить наивных взрослых, которые не сумели оценить своего счастья. Усопп отлично стрелял из рогатки (папа научил!), немного умел готовить, быстро бегал и искусно лгал. Не подкопаться. Впрочем, среди пиратов ценились совсем иные качества — сила, отвага, решительность и тяга к добровольным самоубийственным порывам. Если Усопп когда-нибудь и станет пиратом, то умным. На рожон лезть не будет, соберёт себе самую сильную, самую верную, самую-самую команду, чтобы не нужно было зазря рисковать собой и лезть в пасть морскому дьяволу. Вот так будет правильно. Рассказать о своих гениальных, — а как иначе? — и долгоиграющих планах по захвату сперва деревни Сиропа, а затем и всего Гранд Лайн Усопп не успел. Дверь в таверну распахнулась, впустив вместе с пригоршнями хрустящего снега нового охотника поглазеть на пиратов. Так решил сначала Усопп и не обернулся на звук шагов, и не почувствовал нависшей над ним угрозы, и лишь пикнул, когда отцовские пальцы сомкнулись медвежьим капканом на его ухе. — Вот ты где, Усопп, — добродушный тон никак не вязался с воспитательным оттягиванием покрасневшей мочки. Хорошо хоть за нос не схватил, он и так слишком… ай, больно… длинный. — Я тебя уже обыскался. Веселишься? — Угу, — буркнул Усопп, с завистью покосившись на тактично притихших пиратов. Им точно никто не указывает, когда надо пить молоко, идти спать и вообще не контролирует каждый их шаг. Здорово быть пиратом, думал Усопп, пока отец, вздохнув, не сказал: — Мама волнуется, Усопп. Пойдём домой? Рыжий пристально смотрел в спину отцу Усоппа и окликнул его у самого выхода. Бухнул кружкой по столу и весело спросил: — Не ты ли Ясопп, который может отстрелить усы муравью со ста метров? — Ни разу не палил по муравьям, — подумав, отозвался отец. Он обернулся к рыжему и коротко усмехнулся. — Они полезные насекомые, зачем их ранить? Но ты прав, я никогда не промахиваюсь. Пират выглядел довольным, как если бы ему передали чудесную и долгожданную новость. Глаза его сверкнули странным блеском, который Усопп не понял и потому сильнее сжал отцовскую руку. Дома было тепло: мама натопила печь так, что пот тёк ручьём, стоило лишь зайти внутрь. Сразу захотелось выпрыгнуть из одежды, что Усопп и сделал, поставив ботинки у стены, а вязаную шапочку аккуратно сложив в маленький сундук. Мама поцеловала сына в щёку, стряхнула с его щёк снежинки и мягко поинтересовалась: — Там было весело? — Очень! — воскликнул Усопп, подпрыгнув на месте. — Там были настоящие пираты, мам! Ясопп к разговору почему-то не присоединился. Он помыл руки и рассеянно сел за стол, который Банкина обставила пусть скромно, зато с душой. Никаких бочек пива не нужно. За весь ужин Ясопп и трёх слов не проронил, вставляя в паузы глубокомысленные «оооо», «аааа» и «да, дорогая». Он всегда был словно немного потерянным во времени, так что Банкина не расстроилась, только попросила одеваться теплее. Говорили, что морозы окрепнут к концу недели. Под новое «хорошо, дорогая» Усопп сладко заснул, свернувшись калачиком рядом с мамой. Ясопп лежал на печке ещё час, разглядывал потолок и сжимал-разжимал пальцы, готовые в любой момент схватиться за пистолет. Семью свою он любил. Больше, чем… А больше ли? Ясопп не спал всю ночь. Утром вся деревня собралась у причала, чтобы полюбоваться на пиратский корабль, который на всех парусах уходил прочь, увозя с собой улыбки, смех, бочки рома и лучшего стрелка деревни Ясоппа. Жене он ничего не сказал, даже Усоппа не разбудил. Оставил записку на столе с неровным, размытым и таким болезненным «Я вас люблю, но море зовёт меня!», и… нет, не сбежал, не бросил их совсем. Пираты ведь рано или поздно возвращаются домой с победой, с богатством, властью и славой. Папа тоже вернётся, Усопп не сомневался ни капли, хотя первое время дулся и обижался на него за то, что тот провернул всё тихо и внезапно. Слова рыжего его зацепили? Жители деревни часто хвалили Ясоппа за трудолюбие, весёлый нрав и смекалку, и за острое зрение тоже хвалили, конечно, но может этого было мало? Может, папе хотелось стать самым-самым сильным, как и Усоппу? Времени дуться не осталось, когда мама заболела. Тихо увяла, как цветок без влаги, стала бледной и хрупкой. Усопп старался, как мог, помогал ей, убирал и готовил, рассказывал на ночь истории, которые слышал в деревне или придумывал на ходу, лишь бы снова увидеть нежную мамину улыбку. Рисунки скрашивали ей одинокие вечера: Банкина опиралась спиной на заботливо взбитую подушку, пила тёплый чай и листала альбом, толстевший день ото дня. Любая мелочь — птица на ветке, запутавшийся в траве ветер, котёнок в луже или соседские дети, игравшие среди только что постиранного белья — становилась маленьким окошком в мир, закрытый из-за болезни. Усопп рисовал всё лучше. Лгал всё достовернее. Мама медленно умирала. Он сам не помнил, как придумал эту глупую кричалку: «Пираты идут!». Но она прижилась, стала одним целым с его душой и трусливым заячьим сердцем. Усопп сделал два простых слова своим девизом. Мама смотрела на него печальными влажными глазами, она знала, что это неправда, но охотно верила и ждала Ясоппа, несмотря на неумолимо утекавшие сквозь пальцы годы. В конце концов мама осталась единственным человеком во всей деревне, который верил Усоппу, а он уже сам не мог отличить, где же начинается правда и кончается выдумка. Первое Рождество без мамы он провёл в пустом доме. Было так грустно, что слёзы отказывались катиться из глаз по щекам. Затем стало легче. Стало — никак. Но с рисунков на Усоппа всё ещё смотрела, улыбаясь, мама, и он не имел права грустить слишком долго. Если вдруг отец вернётся и застанет своего сына таким вот размазнёй, то не обрадуется, правда? Усопп самому себе бы все уши отодрал на месте Ясоппа. Потому он каждое Рождество спиливал ёлку, убирал в доме и чистил крыльцо от снега. Это был его ритуал: несколько дел, после которых на душе появлялась приятная лёгкость, а уставшие руки болью прогоняли грустные мысли. Закинув лопату на плечо и прихватив сумку с новыми рисунками, Усопп выглянул в окно — красота какая! И никаких пиратов. Тропинку к дому Кайи он всё-таки протоптал, умудрившись не попасться на глаза ни Мерри, ни гадкому Кураходолу. В ответ на робкую улыбку и портрет, протянутый трясущимися пальцами, он получил целый (ещё горячий!) пирог и просьбу рассказать что-нибудь рождественское, весёлое. Усопп ел пирог и говорил с Кайей до заката.***
Корабль, как оказалось, тоже может завалить снегом по самые паруса. Усопп никогда бы не подумал, что взятая из дома лопата пригодится так скоро. Он сомневался, что хмурый Зоро держал в руках что-то, кроме мечей, безалаберный Луффи вообще не рассматривался как помощник в уборке, а Нами… По мнению Усоппа, женщина должна быть кроткой, доброй, милой и ласковой. Как мама или Кайя. Но уж точно не злобной рыжей фурией, которая угрожает долгами и расправой за малейшую провинность. Никто же не виноват, что у них пока нет повара, чтобы сотворить праздничный стол на Рождество. И ёлки нет. А снег выпал, спасибо непостоянной погоде и течению, что занесло их в северные холодные воды. Подышав на пальцы, Усопп привычно взялся за лопату и пошёл откапывать палубу от двухметрового слоя снега. Где-то под ним медленно превращался в ледышку Зоро, высоко на мачте болтался Луффи, ловя снежинки ртом, а Нами заперлась с умным видом в каюте, не желая утруждать себя физическим трудом. Что ж, Усоппу было совсем не сложно принять на себя ещё и уборку — он привык. Было что-то ностальгическое в мирном сиянии снежинок под тусклым солнцем. Хрустели комки снега под ногами. Лопата ритмично вонзалась в лёд. Усопп напевал под нос рождественскую только что придуманную песенку и мысленно рассказывал маме, с какими сильными людьми он плывёт покорять моря. А может, и весь Гранд Лайн. — Что это, Усопп? — удивилась Нами, когда Усопп втащил в мужскую каюту небольшую, но всё равно колючую ёлку. — И зачем она нам? Иголки осыплются, убирать потом, выкидывать в море… Нами разглядывала зелёную красавицу с сожалением. Усопп утёр нос рукавицей и просто ответил: — Какое Рождество без ёлки, Нами? Надо же куда-то складывать подарки! А не как в прошлый раз. Прошлый раз был богат на впечатления: Зоро почти отморозил себе ногу, Луффи свалился с мачты, а Нами пришлось отпаивать дураков горячим чаем, чтобы не заболели. Врача у них тоже пока не было, но Луффи над этим работал. Плохо зная друг друга, они подарили кучу ненужного барахла. Книги, приторно-сладкие напитки, инструменты, с которыми Усопп если и знал, что делать, то весьма смутно. Зоро тогда почесал в затылке, зевнул и предложил не париться, а просто выпить. Праздник сам собой превратился в обычную не особо весёлую вечеринку. Такой поворот Усоппу не пришёлся по душе, потому стоило им вновь попасть в зону зимнего острова, он взялся за организацию всерьёз. — О, ёлка! — обрадовался Санджи, заглянувший на звук спора. — Хорошая идея, Усопп. Давай её украсим! — И ты туда же, Санджи-кун… — Нами вздохнула, но отлынивать от вырезания из бумаги снежинок, звёздочек и сердечек не стала. Ей помогал Зоро, которому проще использовать катаны в столь тонкой работе, чем сказать Нами «нет». Несмотря на лекцию Усоппа о правильной женщине, становиться таковой Нами категорически не желала. Луффи стоял на палубе с открытым ртом и ловил языком снежинки. Нами не до конца оправилась после болезни, потому Чоппер прописал ей строгий постельный режим. Строгим он был только на словах, ведь заставить Нами лежать и ничего не делать было сродни настоящему подвигу. Ей, как и любой девушке, нравилась забота, но в разумных пределах. Усопп прекрасно понимал ход её мыслей, потому вызвался таскать для Нами с кухни еду и фрукты с мандариновых деревьев. Остров Драм оставил после себя ощущение светлой грусти и ностальгии. Ещё он напомнил про Рождество, так что несколько еловых веточек Усопп всё-таки сохранил. Они украсили каюту Нами вместе с круглыми и яркими, как солнышки, мандаринами. — Необязательно сидеть со мной, я не маленькая, — буркнула Нами, натянув одеяло до самого носа. — Чоппер сказал, что надо. А я не против, — пожал плечами Усопп и протянул на тарелке красиво разложенные дольки мандарина. Нами нахмурилась, тяжко вздохнула и, вместо того, чтобы взять тарелку, открыла рот и закрыла глаза. — Эй, кормить я тебя не буду! Нами приоткрыла один глаз. — Я не понимаю твоей логики, — закатил глаза Усопп и неловко поднёс к губам Нами дольку мандарина. — Могла бы Санджи попросить. Он бы тебя не только с рук, но и с губ покормил. И был бы счастлив. — А ты, значит, недоволен? — мрачно спросила Нами. Разговор свернул в какое-то опасное и непредсказуемое русло, от чего по спине пробежала целая стая Лапланов. Усопп не так сильно пострадал, как Санджи или Луффи, но мучился морально: болезни друзей навевали печальные воспоминания о матери, когда он не мог ничего сделать. Разве что сидеть рядом, болтать о всякой ерунде и обещать, что всё будет хорошо. На это его смелости хватало. — Я счастлив, что ты в порядке, Нами, — серьёзно ответил Усопп и протянул вторую дольку. — Поправляйся быстрее, пожалуйста. Это всё, чего я хочу. — Мастер ты тему переводить… Мандарин она съела весь. И задремала под убаюкивающую сказку о храбром воине моря, который приплыл из страны снайперов, чтобы спасти своих друзей в самый нужный момент. — Ёлка. — Ага, ёлка. Робин сощурилась и посмотрела на Усоппа с одобрением. По крайней мере, он искренне верил, что странное выражение в голубых глазах было добродушным, а не снисходительно-насмешливым. — Мы шарики купили, — объявила Нами, сиявшая, как сундук с золотом. Судя по тому, как быстро пришлось уплывать с очередного зимнего острова, в трюме лежал неплохой такой золотой запас на чёрный день. Санджи послушно сложил коробки в два ряда возле ёлки и азартно зашуршал обёрточной бумагой — где-то среди пакетов была мишура и «дождик». Список покупок составлял Усопп, так что ничего бесполезного там быть не могло по определению. — Хм… Занятно. Робин приняла из рук Санджи большой красный шар и осторожно повесила его на еловую веточку. Запах хвои щекотал ноздри. Из камбуза веяло свежей выпечкой и мандаринами. — Моя мама очень любила Рождество, — сказал Усопп, глядя на то, как ёлка принимает правильный вид. — Мы каждый год ставили ёлку. Это традиция. — Поэтому ты после любого зимнего острова хочешь отпраздновать Рождество? — догадалась Нами и вдруг глаза её вспыхнули затаённой горечью. — Знаешь что, Усопп… Можно не искать повод. Праздник всегда останется праздником, независимо от времени года. В каюту заглянул Зоро с Чоппером на голове. — Эй, там опять снега навалило! Луффи весь не съест. Пошли разгребать, что ли. Спустя пять минут на палубе Мерри разгорелось настоящее снежное побоище. Выиграла Робин. Фрэнки предложил сделать палубу, которая сама очищает себя от снега и льда. Идея была крайне заманчивой, да что там, шикарной, с какой стороны ни посмотри. Но Усопп категорически отказался, не желая оставлять в прошлом вместе с Мерри то чувство единения с кораблём, которое возникало во время уборки. Он ведь сам подметал её, чинил, прогонял надоедливых чаек, норовивших свить гнездо в неожиданных местах… И старую лопату заботливо чистил от ржавчины, чтобы быстро откопать заснувшего Зоро или провалившегося сквозь снег Луффи. — Держи, — спасти удалось немногое, Усопп всё-таки не сверхчеловек. На своём горбу не утащит огромный мешок добра вместе с дорогими сердцу вещами. Была бы возможность — всю Мерри уменьшил бы до размера спичечного коробка и положил во внутренний карман комбинезона, ближе к сердцу. А так только самое необходимое взял, без чего не обойтись даже профессиональному плотнику, что уж говорить про любителя, каковым Усопп и являлся. Он протянул Фрэнки коробку с инструментами, без дела валявшуюся в трюме до Ватер 7. Нами, кажется, подарила на одно из внеплановых «рождеств». — Надеюсь, тебе они пригодятся больше, чем мне. — Оу, спасибо, братан, — приятно удивился Фрэнки. — У меня свои есть, но… — коробка выглядела старой, потрёпанной, но не забытой. О ней тоже заботились, как и о корабле. Фрэнки умел ценить такие вещи. — Правда спасибо. Усопп шмыгнул носом и махнул рукой, мол, ничего особенного. Они вдвоём тащили из лесу очередную зелёную красавицу, чтобы отметить присоединение новых членов команды. Проходя мимо Зоро, Усопп привычно перешагнул через его ноги, поворчал на тему самоубийц, что не думают о себе и лезут в самое пекло, и почувствовал долгий, внимательный взгляд, ткнувшийся в затылок. После Триллер Барка Зоро досталось так, как никому из них раньше. Чудом выжил, нормальные люди давно бы на тот свет отправились, а этот ничего, ещё держится. На камбузе веселился Брук — пел только что сочинённую песенку — и в груди стало тепло-тепло, словно рядом с сердцем правда лежал маленький кораблик. А может, совсем не поэтому. — Санджи, есть выпить? — Опять маримо спаивать будешь? — беззлобно фыркнул Санджи и, подумав, всё-таки отдал в руки Усоппу запотевшую бутылку. Тряхнул чёлкой, стукнул ножом по пустой разделочной доске и тихо попросил: — Проследи, чтобы он не закоченел там насмерть, ладно? Мне-то всё равно, но Чоппер расстроится… — Ага, — всё равно ему, конечно. Усопп давно заметил, что нечеловечески сильные члены команды проявляли порой удивительную твердолобость и наивность в плане отношений. Луффи, например, не мог просто сказать «извини», обязательно с объятиями лез, сжимал своими ручищами так, что кости трещали, и в щёку ещё лизал, как неразумный щенок. Зоро с упорством носорога уклонялся от лечения, а Санджи… Санджи вёл себя то по-взрослому, то как настоящий ребёнок. Усопп вспомнил себя в детстве: мама звала его обратно домой и натягивала шапку на запорошенные снегом волосы. Просила не гулять долго, не снимать перчатки и не лизать сосульки. Улыбка у неё была точь в точь как у Санджи сейчас — немного смущённая, усталая и довольная. Он-то знал, что с любимой выпивкой Зоро быстрее пойдёт на поправку. — Эй, Усопп, — Луффи совсем недавно угомонился, рухнул под ёлку и лежал на спине, качая пальцем яркий зелёный шарик с оленями. Усопп оторвался от чертежа нового изобретения и недоуменно сощурился. Серьёзным Луффи бывал редко и только по праздникам. — А что бы ты хотел на Рождество? — Ну-у-у… Раньше он бы попросил многое: чтобы папа вернулся до того, как умерла мама; чтобы люди в деревне поверили ему хотя бы раз, хотя бы когда от этого зависела жизнь единственного близкого человека; чтобы Мерри довезла их до самого Рафтеля… Новую рогатку попросил бы, очки, друзей и ещё, наверное, храбрости. Он ведь такой трус на самом деле. Всем трусам трус. Но глядя на то, как Луффи улыбался своему отражению в шарике, Усопп вспомнил другое — счастливое лицо мамы, которая слушала истории о приключениях Ясоппа. Смех Кайи, звонкий, как колокольчик. Пиратскую шайку Усоппа и битвы, которым не было числа с тех пор, как он оставил родную деревню. Непомерно сильных врагов, плачущую Нами, непобедимого Зоро и зло курящего Санджи, которые делали всё, чтобы исполнить свои мечты. В сравнении с убийцей, плотником, говорящим северным оленем и живым скелетом он, Усопп, выглядел самым обычным, самым нормальным… Уже не слабым. Если ты крушишь скалы одним ударом, очень легко победить глубокие, въевшиеся в душу страхи. Легко перешагнуть через себя и понять, ради чего на самом деле стоит ломать кости, гореть, тонуть и вставать каждый раз, как бы не было больно. Усоппу было отнюдь не легко. — У меня всё есть, Луффи. — Совсем-совсем? — Совсем. Луффи вытянул шею, поглазел на непонятный чертёж и, хихикнув, предложил: — Пошли тогда снег есть! Ребята скоро ёлку притащат, но ещё времени полно. Они успели слепить двух снеговиков и одну снежную бабу, сделав её очень похожей на Нами. Слепили укрытия и «боезапас», чтобы обстреливать любого, кто приблизится к кораблю, а после грозно спрашивать: «Кто идёт?!». Нами стряхнула с воротника шубы снег и, уперев руки в крутые бока, рявкнула: — Пираты идут, не видно, что ли?! Глаза откройте, дурачины! Усопп начал хохотать и его смех подхватили остальные — он зазвучал подобно лавине, что уносит горести и беды прочь, оставляя после себя нетронутое белоснежное море. Брук пустил в пляс смычок, и под его задорную музыку Усопп рассказывал о том, что он станет самым сильным и смелым пиратом, покорит Гранд Лайн и совершит тысячу подвигов. — Правда дурачок, — тепло улыбнулась Нами, наблюдая за игрой шумной троицы. — Уже ведь стал… Он превосходно стрелял, быстро бегал и врал так, как другие дышали. У него уже была самая-самая сильная и верная команда, поэтому не стоило так надрываться и прыгать в пасть к морскому дьяволу. Но Усопп всё равно прыгал. В груди у него билось львиное сердце.