умирает последней

Джинхван копил на этот револьвер полгода - с самой зимы - и вот теперь не мог им налюбоваться. Покупать сам боялся, хоть и за прошедшее время научился разбираться в них полупрофессионально, но сам факт покупки наводил страху, создавая иллюзию преступаемой черты. Дживон помог. Забрал деньги, переданные ему в белом конверте, и через два часа вручил Джинхвану револьвер прямо в руки. Ханбин, сидящий рядом на диване, аплодировал торжеству этой церемонии, разливая пиво по лежащему под его задницей пледу. Сначала страшно было, но Дживон помог. Этой хрени не было в Корее, когда в Америке к ней все уже привыкли. Весь мир осуждал до поры до времени, но Джинхвану было шестнадцать, когда по всей стране объявили начало первой ежегодной "Судной ночи". Семья Дживона пыталась уехать из этого ада, но он, ад, их догнал. Теперь она была везде - в каждой стране, на каждой улице, в каждом доме, в каждой жизни. Родители Дживона до сих пор тряслись, ему же самому было более чем нормально. Привыкаешь ко всему. Он жил в Сеуле всего пятый год - четыре "Судные ночи" здесь остались за его плечами. Лучшая защита - нападение. Джинхван никогда не убивал и не пытался; он просто хотел жить, а значит, нужно было сражаться. У Ханбина не было на револьверы денег, у него их порою не было ни на что. Ему было тяжелее всего привыкать к новой жизни - из князи в грязи и все такое. Он любил своего отца, наплевав на то, чем он занимался; криминальные разборки - какое ему было до этого дело? Машину изрешетили через две с половиной минуты после объявления начала празднества. Ханбину полагалось наследство, но отцовские адвокаты срать хотели на его сына. И дочь заодно. Ханбину восемнадцать, у него пятилетняя сестра и вот уже целый год почетный статус сироты и нищеброда. На прошлой неделе он спиздил из оружейного магазина первое, что попалось на глаза - огромный боевой нож. Ебучий тесак, с которым он будет сидеть у постели сестры всю эту сраную ночь. Дживон говорит, что тоже никого не убивал - Ханбин верит, Джинхван нет. Он признается за день до этой ночи, потому что это первый раз, когда они решают быть вместе; говорит, что там была самооборона и отморозки, которым надо было выпустить пар. Дживону было пятнадцать, а через неделю его семья уже летела над океаном на свою историческую родину. В Сеуле как раз обсуждалась возможность введения "Судной ночи". Дживон забыл лицо того парня, но свои руки в крови пообещал самому себе помнить всегда. Ему, собственно говоря, терять теперь было нечего. Ну, разве что, кроме семьи и друзей, с которыми успел побрататься за годы здесь. Ханбин и его сломанная надвое жизнь; Джинхван и вечно ходящая за ним по пятам смерть. Проблема в том, что они начинают ругаться. Ночь объявят ровно в девятнадцать ноль-ноль; на часах половина седьмого, а они ссорятся из-за какой-то херни, пока Джинхван распихивает патроны в отверстия барабана, и его руки дрожат не от этого. Дживон таскается по его дому с бейсбольной битой, в которую всадил десяток гвоздей, а Ханбин грубо просит его убрать ее пока что, дабы не пугать сестру. Ханбёль скачет по коридорам, пока есть возможность - потом ей целую ночь сидеть в подвале вместе с родителями Джинхвана, потому что замки на входной двери могут не спасти. Они выходят на улицу, продолжая свой спор - Джинхван наблюдает за ними из окна и мечтает всадить каждому из них пулю в лоб. Ханбин безоружный, Дживон все еще сжимает рукоять деревянной биты. Они ведь могут поубивать друг друга, думается Джинхвану мимолетно. Ему хочется сделать бой честным и вынести Ханбину его честно спизженный нож. Он так и поступает, а потом садится на качели, висящие во дворе, слушая ругань друзей. Дживон их сделал для Ханбёль из простой автомобильной шины и прочных веревок, потому что она жила здесь последнюю неделю. У Дживона больше шансов выжить, потому что, когда звучит сирена и объявляют о начале "Чистки", он даже не прерывает своего спора, сжимая шипованную гвоздями биту все крепче. Ханбин и Джинхван - друзья с детства, а Дживон пришел и все сломал. Ханбин не сможет убить со злости, но вот из ревности - да. Дживон скорее наоборот: ему плевать на вечную ханбинову дележку Джинхвана, но младший его бесит с такими предъявами неимоверно, напрашиваясь на разбитое лицо. Ханбин на самом деле такой же добрый, как Дживон, но у него был трудный год, и он заметно изменился. Стал жестче и сильнее - раньше прятался с родителями за самой модной охранной системой, а теперь отводит глаза в сторону, любуясь тем, как блестит оружейная сталь. Джинхван любит их обоих - Ханбина долго, Дживона сильно. У него уже весь зад затек от сидения на неудобной шине, но он продолжает легко раскачиваться на ней, несмело сжимая в кармане джинсовки свою главную на сегодня драгоценность. Он думает, что его родители станут опекунами Ханбёль, если с Ханбином что-то случится. Он уверен, что не было там никакой самообороны, а Дживон просто в драке размозжил какому-то парню голову об асфальт. Джинхван обещал себе стрелять только в ситуации, когда кого-либо надо будет избавить от страданий: ножевые ранения и гвозди в голову - это все-таки болезненно и надолго. Он нехотя признает, что пока что единственный страдающий человек в радиусе двадцати метров - это он сам. Ханбин толкает Дживона в плечо, тот отвечает тем же, но обеими руками, роняя биту на каменную дорожку, ведущую от крыльца дома к пересечению с тротуаром. Тесак действительно блестит завораживающе. Дживон понимает, что сглупил, и на свой страх и риск наклоняется, чтобы поднять биту с земли. Джинхвану кажется, что дело здесь вообще не в нем: эти двое грызутся просто потому, что нуждаются в этом, дабы чесать свое мужское самолюбие, выплескивать агрессию и мериться длиной своих членов. У Дживона, кстати, больше. Но с Ханбином Джинхвану комфортнее. И, вообще-то, именно у старшего здесь больше всех крови на руках. У него была кошка, которая рожала по три раза в год. Джинхван топил новорожденных котят в оранжевом пластмассовом тазике на заднем дворе своего дома с двенадцати лет. Кошка умерла только в прошлом году; Джинхвану до сих пор хреново, когда он видит этот проклятый таз стоящим в ванной и набитым грязным бельем. Простыней в дживоновой сперме, наволочкой в собственных слезах, пледом, залитым ханбиновым пивом. Родители уже давно заперлись в подвале, Ханбёль, наверняка, рыдает в три ручья. Район не самый спокойный, но рядом по-прежнему подозрительно тихо, только машины проносятся туда-сюда мимо их дома - кто-то опоздал домой и хочет спрятаться, кто-то выехал на охоту и ищет мишень. У Джинхвана в револьвере всего три патрона - он ненавидит этих двоих за то, что они с ним сделали.