***
- Роженица в пятую палату, — глухо бормочет голос в наушнике. Мико отрывается от чая и с тоской смотрит на график: нынче роженицы на ней. - Кто там хоть? — недовольно спрашивает она, отряхивая халат от крошек. - Гражданская, — отвечает невидимый голос. - Сука, — шипит Мико. Гражданская — хуже не придумать. И уговаривая вопящую дамочку тужиться и делать хоть что-то, чтобы ее ребенок вывалился, наконец, наружу, Мико проклинает все на свете. Дамочка орет, визжит, колотит ногами и делает все, чтобы ребенок задохнулся в утробе - так, по крайней мере, кажется Мико. Хотя все идет, в общем-то, неплохо — кости разошлись, ребенок некрупный, таз широкий. Но вскоре от нескончаемых воплей голова начинает болеть у всего Госпиталя, и Мико без малейшего сожаления отправляет вопящую мать на кесарево. Ей удается присесть всего на секунду, как пиликает рация, сообщая о новой роженице. Матюгаясь на чем свет стоит, Мико откидывает взятое печенье и идет в палату. Там с мертвенно бледным лицом лежит девушка — маленькая, хрупкая, как тростиночка. С трогательно выступающим животом. - Тринадцать часов уже, — тихо бормочет на ухо медсестра. — Подозрение на разрыв матки, была на миссии, преждевременные. Шестой месяц. Мико стискивает зубы. - Сама дошла? - Только что, — кивает медсестра. - Схватки, — тихо хрипит девушка сквозь судорожные стиснутые зубы, — каждые тридцать минут, по семь-восемь минут. Он, — она сглатывает всхлип, — не шевелится. Мико прикладывает руки на каменный живот. - Разрыв, — тихо говорит она медсестре. — Готовьте хирургов. Пусть удаляют матку. - Неонатолога? — тихо спрашивает медсестра. Мико молча качает головой. Прут больничной кровати лопается под стиснутыми пальцами судорожно вздохнувшей девочки, которая так и не узнает, что такое быть матерью. Она не позволяет себе ни писка, стискивая зубы и глядя вперед пустым взглядом исчерпавшего лимит бездушного оружия. Только слезы катятся по щекам. Под конец смены надираясь саке с Тамаки-саном, Мико не вполне трезво пытается донести до него свою мысль. - Вот какого хрена, а? Какого хрена они прутся туда, дуры? Войны им подавай, славы, и красивые же все, как одна… И молчат, суки, ты понимаешь, Тамаки-сан? .. Все как одна молчат, хоть живьем их режь… Ни звука… Эх дуры бабы, дуры… Тамаки-сан кивает молчаливым болванчиком и подливает в ее чашку саке. Сам он пьет из горла: девочка-дзенин умерла на столе от кровопотери.***
- Мико-сан, — вежливо окликает ее Харуно Сакура-сан. Мико приветливо ей улыбается, не сумев избавиться от нотки снисходительности: она помнит, как залечивала этой двенадцатилетней девчонке царапины, и то, что сейчас Сакура-тян — лучший медик страны Огня и выше ее на сотню голов, ничего по сути не меняет. - Сакура-тян! Ты что-то хотела? - На самом деле да, Мико-сан, — твердо кивает девочка. Давно уже женщина, и даже с ребенком. Мико принимала у нее роды и помнит — Сакура не издала ни звука. Как и все они, те, в чьих жилах — сражения, а не кровь. — Хокаге-сама отправляет меня на миссию, а мне не на кого оставить пациентов. Не могли бы вы меня подменить на пару недель? На короткое мгновение Мико теряется. Сакура-тян только внешне милая девчушка, — да и то, наверное, так кажется только погрязшей в годах Мико. На самом деле она, помимо разработок Лаборатории, закреплена за высшим боевым составом Конохи. В который входит и сам Хокаге-сама. Не то чтобы Мико сомневалась в своей компетентности, но… Это все равно, что попросить генинов стать АНБУ — может, призвание и одно, да вот только навыки и умения даже рядом не стоят. - Сакура-тян… — тянет Мико. - Пожалуйста, Мико-сан! — просит Сакура. — Я оставлю вам карты и рекомендации, надо будет только отслеживать чакропотоки и общее состояние! Вот правильно говорит Цунаде-сама, нечего ниндзя-медикам делать на миссиях! И не возникали бы такие проблемы! - Хорошо, Сакура-тян, — кивает Мико. И спустя пару часов, получив на руки карты подопечных Сакуры-тян, понимает, на что подписалась.***
Ино-сан приходит первой. Мило улыбается, а сама оглядывает комнату цепким взглядом убийцы, машинально ища пути к отступлению. Это уже на подкорке, это не искоренить. Они все так делают — бедные, исковерканные дети. Мико приглашает ее присесть, выгибает вопросительно бровь. - Голова, — пожимает плечами Ино. Мико тянется кончиками пальцев к ее вискам. В голове у Яманака Ино чакра сплетается в тонкие потоки хаоса, давит на нервы, порождает невыносимую боль. Она может мгновенно вцепиться в чужое подсознание, позволяя своей обладательнице завладеть им, но большую часть времени, скучая и не находя выхода, разрушает мозг хозяйки на ошметки нейронов. Мико заглядывает в карту и выдает Ино-сан три таблетки морфия. Девочка улыбается, благодарно кивает и выходит, держа спину идеально ровно. В ее карте тонким почерком Сакуры-тян стоит пометка: «Вероятность инсульта 74%». Мико задумчиво смотрит на надпись, а затем чиркает карандашом, исправляя цифру. В конце-концов, от боеспособности Ино-сан зависят жизни ее команды. Интересно, думает Мико, составляя отчет Хокаге, Яманака Ино доживет до тридцати пяти?***
Акимичи Чоджи растерянно хлопает глазами, не обнаруживая Сакуру на рабочем месте, а потом добродушно пожимает плечами и гудит: - Здравствуйте, Мико-сан. Я за таблетками. Выдавая Чоджи-сану порцию гормонзамещающих таблеток, Мико беззастенчиво вчитывается в его карту. По расчетам Сакуры-тян из-за атрофии* гипофиза** организм Акимичи Чоджи перестанет реагировать на заместители гормонов через пару-тройку лет. Сакура-тян очень оптимистична.***
У Рока Ли описание переломов сливаются перед глазами. Мико листает толстую карту, рассматривая копии рентгенов, и качает головой. Трижды сломанные позвонки, ребра, в четырех местах проломленный череп, кости конечностей в хлам — как этот мальчик ходит вообще? Разорванные мышцы, порванные сухожилия, раздробленные суставы… Но Рок Ли улыбается ей в тридцать два сверкающих зуба, показывает задранный вверх палец и желает удачи на ее сложном пути. Сила Юности, конечно, уже не поможет Мико, но Рок Ли не отчаивается. Мико выдает ему тройную дозу морфия. Близится сезон дождей, а старые раны ноют на непогоду. Ближайший месяц Рок Ли проведет под капельницами с обезболивающим в палате интенсивной терапии — сердце, останавливающееся дважды, норовит пошалить. Но загнать зеленого зверя Конохи в Госпиталь может только крайняя нужда, и сейчас Рок Ли гордо отказывается от госпитализации и убегает, торжественно вскинув зажатую в кулак руку. Мико знает, что через пару недель его принесут на руках — тихо скулящего от боли и все равно улыбающегося сквозь стиснутые зубы. Но то будет через пару недель. Интересно, думает Мико, когда сердце Рока Ли не выдержит нагрузки и лопнет, переполненное кровью?***
Следующая неделя сливается в гнетущем ощущении чужой чакры. Шиноби из высшего боевого состава Конохи настолько же сильны, насколько и изувечены. Они стараются появляться незаметно, но скрыть давящую силу собственной чакры они неспособны. То есть, думают, что способны, но в очередной раз втягивая в себя густой, потрескивающий от силы воздух, Мико проклинает все на свете. Не дело, когда офицерским составом занимается простой ниндзя-медик, пусть даже с огромным опытом. Ой не дело. У Хьюга Хинаты мигрени не прекращаются ни на мгновение. Она улыбается тонкими губами, застенчиво отводит белесые глаза, а показатели электроэнцефалограммы у нее такие, что дыбом встают волосы, и собственные виски начинает невыносимо ломить. Она ослепнет к сорока. Если не свалится с инфарктом мозга. У Абураме Шино изъеденная насекомыми кожа пахнет гнилью и разложением. Шино-сан пожимает плечами, когда видит перед собой не Сакуру, и снимает просторную рубашку. Мико обрабатывает ветвящиеся ходы в его мышцах, заливает в свищи мазь, обтирает тряпками и постоянно отмахивается от нервно жужжащих насекомых. Она задумчиво стучит кончиком ручки по карте Абураме Шино и со вздохом черкает в листе, меняя ему антибиотик. Через пять-десять лет микрофлора, развивающаяся в проделанных жуками ходах, окончательно перестанет реагировать на бактерицидные средства, и Шино-сан, как и все из его клана, погибнет от сепсиса***. Впрочем, пять лет это не так уж мало. К тому же, вряд ли Шино-сан доживет. К выходным у Мико настолько болит голова, что она практически перестает вникать в написанное в картах, тупо выполняя назначения Сакуры-тян. Ясно одно. Все они, у кого сражения вместо крови, не доживут до сорока. Хотя, скорее всего, они погибнут раньше: на миссии, на очередной войне (не то чтобы Мико верила, что войны прекратятся), от ран, от переломов, от собственной гнетущей чакры. И это хорошо, когда ничего не меняется. Мико любит обыденность.***
Еще одна неделя проходит спокойно. Мико равнодушно откатывает тела в морг, так же равнодушно сообщает рыдающим гражданским о смерти их родственников (почему-то гражданские вечно дохнут от какой-то ерунды), молча смотрит в глаза неподвижно и безэмоционально замершим у двери реанимации шиноби. Они не плачут, когда умирает сокомандник или учитель. Отрывисто кивают и, все как один, уходят, ровно держа спину и чеканя шаг. Мико боится представить, что творится у них в голове. Приезжают роженицы — визжащие гражданские фифы и молча стискивающие кулаки куноичи; мелькают генины, залечивающие пустяковые царапины; бесшумно появляются за очередной гроздью таблеток дзенины и так же бесшумно исчезают. Гибнут люди: от запущенной простуды, переросшей в антибиотикоустойчивую пневмонию и от распоротого от грудины до таза живота. Рыдают родственники, исчезают в распахнутых дверях идеально ровные спины. Все идет своим чередом. Пока однажды Госпиталь не содрогается от хриплого стона. Мико срывается с места, микрофон в ухе ревет голосом диспетчера тревогу. И уже в дверях она оступается и падает на колени. Чакра — давящая, пугающая, смертоносная, — прижимает к полу так, что нечем дышать. Мико целую минуту пытается подняться, а когда ей это удается, все внутри орет — беги! И она бежит. Но не туда, куда требуют обезумевшие от страха инстинкты. Она врывается в реанимацию, и ее тут же прижимает к стене бушующим ветром. Так, что даже не вдохнуть, не то что пошевелиться. Не ясно, как его вообще привезли сюда… На полу корчится, разрывая на груди рубашку вместе с кожей, их Хокаге. Он выгибается дугой, хватает ртом воздух так, будто задыхается, и в его пустых остекленевших глазах сияет пламя. И вокруг ревет и мечется синий поток, а красный бурлящий полог сжигает его кожу дотла — везде, где может прикоснуться. Вжимаемая в стену Мико пытается дышать и равнодушно роется в памяти, нашаривая в закромах единожды виденное, страшно засекреченное дело Хокаге-самы. Его тело — всего лишь человеческое тело. Как и все их тела, даже самых натренированных шиноби, оно рассчитано на определенные нагрузки. У него есть свой предел. И если обычные шиноби, да даже высший офицерский состав, только подбираются к этому пределу, то Хокаге-сама давно уже его перешагнул. И как бы ни была сильна чакра Девятихвостого Демона, настанет момент, когда она перестанет удерживать кости целыми, а мышцы собранными в пучки. Когда перестанут действовать ниточки, собирающие клетки Хокаге-сама воедино, когда возможности иссякнут, а чакра не справится, и тогда раздробленное уже тысячи раз тело рассыпется на кусочки. Возможно, это произойдет нескоро, думает Мико, наблюдая, как задыхается Хокаге-сама. Но когда-нибудь это произойдет. И вот эти вот первые звоночки обернутся окончательным звоном похоронного колокола прямо сейчас, если они немедленно не придумают, как выпутаться из чакры Нанадайме и помочь ему! Она безуспешно дергается, но что может ее сила противопоставить тому, кто одним ударом меняет ландшафт? .. Хокаге-сама хрипит, рыжая чакра мечется, причиняя больше вреда, чем пользы, а синий ураган оттесняет медиков к стенам — не доверяя, не позволяя приблизиться. Чакра Нанадайме не доверяет им, и если бы тут была Сакура-тян — приближенная, имеющая право смотреть в глаза и даже дотрагиваться, — возможно она бы подпустила ее. А может и нет. Верит ли Нанадайме Хокаге-сама Сакуре-тян в достаточной мере? .. Впрочем, неважно. Сакуры все равно нет, а Мико не может ничего, прикованная ледяной бездной к стене. Только смотреть, как синеют губы Хокаге, а когти на руках раздирают до алой крови горло… Это случается так неожиданно, что Мико не успевает ничего понять. Вот мгновение — и она видит, как Хокаге хрипит, задыхаясь, а чакра давит все слабее. Она ждет секунды, когда сможет преодолеть сокрушающее давление, и молится, чтобы секунда не стала фатальной для Нанадайме. А в следующее мгновение рядом с извивающимся Хокаге падает на колени черная тень. Мико с запоздалым удивлением узнает в ней Учиху Саске, бывшего нукенина, которого так и не приняли в деревне — никто, кроме их ненормального Каге. Учиха обхватывает запястья Нанадайме одной рукой. Мико вспоминает, что вторую, вроде как, ему отрубили еще в Войну. Он с силой отводит когтистые пальцы прочь от горла — на секунду Мико напрягается. Кто знает, чего ждать от предателя? Ведь сейчас лучший момент помочь Хокаге отправиться на тот свет, а потом улизнуть. И только когда когтистые руки неожиданно вцепляются в покрытые плащом плечи, Мико с удивлением замечает, что синяя чакра ласкает черные волосы нежным ветром, а рыжая — ластится к ногам, словно домашняя кошка. Сквозь пелену собственной гипоксии**** она тупо смотрит, как предатель склоняется над лицом Хокаге, обхватывая ладонью его щеку, как шевелятся его губы, выдыхая шепот прямо в распахнутый в попытке вдохнуть рот, как лоб упирается в лоб, а огонь в глазах гаснет и радужка снова становится голубой. Как предатель словно не замечает, что вцепившиеся в плечи руки пропарывают кожу до крови. А Хокаге неожиданно судорожно вдыхает и вцепляется в плечи предателя еще крепче. И только когда рев синей чакры затихает, и у Мико получается оторваться от стены, она слышит тихий шепот: - Дыши, дыши… дыши, уссуратонкачи, дыши, ты просто ды-ши… И Хокаге-сама, вглядываясь в чужие глаза, цепляясь за предателя, словно утопающий, послушно дышит. Только спустя две наполненных шепотом минуты у Мико хватает ума отмереть и метнуться к шкафчику с медикаментами. И Учиха Саске позволяет ей приблизиться к Хокаге. Хотя поджилки трясутся так, что руки предательски дрожат.***
- Ано-нэ, Мико-сан, вы уж простите, что так вышло! — улыбается Хокаге-сама, застенчиво почесывая в затылке. Мико неплохо помнит золотоволосого пацана, делавшего ровно так же много лет назад, но между ним и изувеченным шиноби — литые мышцы, переломанные кости, пожирающая чужую руку чакра, холодные расчетливые глаза — слишком большая пропасть. Мико не может отчитать его так же, как отчитывает Ируку-куна, которого тоже помнит мальчишкой. Слишком большая разница в силе. Поэтому она улыбается, склоняет перед ним голову в почтительном жесте: - Вам не за что извиняться, Хокаге-сама. Я настойчиво рекомендую вам отлежаться в больнице хотя бы пару дней. - Даттебае, я… - Он полежит, — прерывает его замерший в углу Учиха. Мико осторожно косится на предателя, а Хокаге-сама тут же возмущенно пыхтит и размахивает руками, возмущаясь. Учиха дерзит ему совершенно непочтительно, но лед в застывших глазах Нанадайме тает только тогда, когда предатель оказывается в поле зрения. Мико слишком стара, слишком умна и слишком опытна, чтобы во все это лезть. Поэтому она осторожно кланяется, не привлекая внимание, и тихо выходит, оставляя на процедурном столике два стакана воды и таблетки. В конце концов, скоро сезон дождей. У Учихи Саске и Узумаки Наруто наверняка найдутся старые, сводящие с ума раны. Морфий матово блестит в безжизненном свете больничных ламп.