Не будет прощального поцелуя.

Раньше, когда они только-только познакомились, Арджент несколько не понимала Стайлза и чуть-чуть жалела его. Но сейчас она готова напиваться с ним на брудершафт и рассказывать ему про то, как прелестно от Лидии пахнет, выслушивая затем восторженные оды ее рукам. И ни капли ревности не будет между ними, потому как Лидия одинаково недоступна для обоих. Эллисон состоит из углов и прямых линий. Ярко отточенные скулы, тонкие, прямые ноги, стволы пистолетов и острые ножи. Лидия состоит из дуг и изгибов. Мягкая линия полных губ, кудряшки, соблазнительные бедра, полное отсутствие прямых ответов и круто загнутые ресницы. Так почему же Арджент теряет перед ней власть? Будто и не воспитывала себя все 17 лет, будто и не думала о мужестве и твердости духа. «Не давай чувствам завладеть над разумом». - Вечно твердила мать. «Долг превыше всего». - Вторил ей отец. Но сейчас контроль кажется таким ненужным и неправильным, что хочется рвать на себе волосы, рыдать и рвать оковы, что спутывают ее со всех сторон. Эллисон рукой пошевелить не может без того, чтобы не почувствовать за это вину. Потому что эти руки тянутся убрать прядь волос подруги за очаровательное ушко, прижать к себе, обняв за талию, захватить ее лицо в плен своих рук и никогда не отпускать, утопая в глазах Лидии целую вечность. Эти запретные нежные и сладкие желания никак не уходят. Она поссорилась со Скоттом, подумав, что проблема в нем. Но Айзек никак не помог. Кажется, он сделал только хуже. Потому что к МакКолу она успела привыкнуть. А к Лейхи – нет, и резкая смена привычного лица обескуражила и без того измотанное подсознание. Милый, добрый Скотт с его щенячьими глазками и мягкой улыбкой, почему же ты не будишь того пожара, что пробуждает она? Может, потому что ее волосы – словно живой пламень, а в глазах отражается сама жизнь? Очаровательный Айзек, почему твои кудри и ямочки не заставляют ноги подкашиваться, как из-за Мартин? Возможно, потому что она улыбается нахальнее всех на планете, а власти и томности в ее голосе непозволительно много? Хотя, что ей может быть не позволено… Порой Эллисон готова упасть на колени перед ней и сказать: «Повелевай!», столько силы и природного обаяния в этой девушке. Она была рождена, чтобы сводить людей с ума. Эллисон может попасть в самое яблочко движущейся мишени, со ста метров, 10 раз подряд, и ни разу не промахнуться. Но вот купидон... Купидон непростительный мазила. Она может уложить на лопатки любого, кто посмеет к ней сунуться в одиночку. Но она все еще не может уложить в свою постель Мартин. Руки охотницы не дрожат, когда она спускает курок, но стоит банши сказать: «Привет, как дела?», и ей приходится сжимать руки в кулаки, чтобы вся кисть, от запястья до кончиков пальцев, перестала трепетать так отчаянно. Самое ужасное, что прелестное божество, от которого она теряет разум, ничего не замечает: ни долгих взглядов, ни смущенных улыбок, ни покрасневших щек. И, пока еще есть силы, приходится молчать, терпеть, сгорая в огне противоречивых желаний и не спать ночами. Эллисон думает, что если бы подруга решила ее убить, вот так просто, вдруг, она бы не стала сопротивляться, а лишь украла бы один-единственный поцелуй перед смертью. Эллисон все еще тверда, как сталь, и ничего не чувствует от боли, когда копье пронзает ее насквозь. Она не издает ни стона. Скотт убаюкивает ее и плачет над ней, сжимая в объятиях. Она говорит ему сквозь нестерпимые страдания то, что он хочет услышать, но ее душа где-то в темных коридорах, с любимой. Арджент умирает, но не будет прощального поцелуя.