Тот фонарный столб на Бейкер-стрит

when it gets hard, you know it can get hard sometimes it is the only thing that makes us feel alive

Первый раз Шерлок фотографирует Джона на его же собственный телефон. — Афганистан или Ирак? — спрашивает он, наводя камеру. Щёлкает тусклая вспышка. — Что Вы себе позволяете? — возмущённо интересуется Джон. Шерлок еще пару секунд разглядывает его ошарашенное лицо на экране. — Афганистан, — вкрадчиво и совершенно невозмутимо повторяет тот, передавая ему телефон, — или Ирак? Под тихие смешки сидящего неподалёку Майка Джон думает о том, что нахрен ему вообще эта квартира сдалась. * Он не может перестать думать о серьёзном человеке с зонтом и о сообщениях Шерлока тоже не может перестать, — чёрт знает, что из этого тревожней. Тревожней всего оказывается то, что Шерлок вновь просит его мобильный. И как бы между прочим, разглагольствуя о расследовании и преступлении, снова щёлкает камерой, только теперь — без вспышки. — Твою мать! — кричит Ватсон. — Молчите, Джон, — Шерлок на него даже не смотрит; набирает сообщение, хмурит брови, — и будьте добры не удалять на этот раз. Под тихий-тихий стук клавиш и треск огня в камине Джон думает о том, что с удовольствием отвоевал бы ещё одну вечность. * Месяца через три Джон не то чтобы привыкает к этой вопиющей бестактности, — ему, скорее, приходится просто смириться. Он считает до десяти и делает глубокий вдох каждый раз, когда детектив появляется на горизонте с камерой наготове, и однажды даже показывает засранцу язык за завтраком. Шерлок говорит, что эта фотография получилась... забавной. Под звон ножа и вилки Джон думает о том, как едва слышно дрогнул его голос на последнем слове, когда он трепетно приподнял уголки губ. * Шерлок настежь распахивает дверь ванной, а Джон не успевает прикрыться. Шерлок уворачивается от полетевшей в него бутылки шампуня и посмеивается в ответ на отборную брань. Грациозно уносится с телефоном в руке. Под рёв горячих капель Джон думает о том, какой способ убийства — самый мучительный. * Постепенно всё смешивается в тёплую персикового цвета кляксу. Джон, ловящий такси. Джон с рассеченной губой. Задремавший в кресле Джон. Пьяный вдрызг Джон («Господи, Шерлок, сейчас же удали!»). Джон, мирно болтающий с миссис Хадсон на её кухне. Джон с горящей рождественской гирляндой, обмотанной вокруг шеи. Постепенно заваривать ещё один кофе не для себя по утрам становится привычным. — Это эксперимент, — отмахивается на его бесконечные вопросы Шерлок. Постепенно краснеть от неловких ситуаций и несказанных слов становится необязательным. Улыбающийся Джон. Смущённый Джон. Джон с закрытыми глазами и влажными губами, тянущийся за поцелуем. Спящий в чужой кровати Джон. Прижавший ладонь Шерлока к щеке Джон. Джон со смешно сложенными трубочкой губами, обозначающими чёткий звук «ю» — «люблю». Постепенно они превращаются в «мы». Люблю. Под сопение Шерлока и утренний гул машин Джон думает, что такие эксперименты ему очень даже по душе. * Потом Шерлок прыгает с крыши. * Джон не плачет, когда возвращается в квартиру забрать вещи. Не в квартиру, точнее, — просто в четыре стены. Джон возвращается в четыре стены забрать свои вещи. Череп на камине, в пустые глазницы которого он просовывал пальцы и улыбался в камеру, обклеенная стикерами стена с застрявшими в ней пулями, к которой он отворачивался, прячась от объектива, зеркало. На столе лежит большая чёрная книга с биркой «для Джона Х. Ватсона». Ни заголовка, ни автора, а «моего» перед его именем зачёркнуто. Джон берёт в руки книгу, ощущая, насколько она тяжёлая, и с минуту ещё стоит перед столом, уставившись на скрипку в углу. Джон не плачет, когда уходит из четырёх стен. Не плачет. Чёрт, нет. Нет. Нет. * Ладно, иногда плачет. Но ни в коем случае не навзрыд, он же не девчонка. Книга оказывается фотоальбомом. Каждая фотография датирована и подписана. Каждая страница аккуратно подшита. Даже содержание есть. «Для Джона Х. Ватсона». Джон листает одну за другой, как одержимый, как безумец, смотрит и водит пальцами по чётко прописанным чёрным буквам и цифрам. Это он в Бартсе с чьим-то ухом в руках, это он за жёлтой лентой, это — в машине скорой помощи, накинувший оранжевое одеяло на плечи. Это он в тёмном переулке; вдалеке маячат размытые огни, рука с зажатым в ней пистолетом, видно только очертания лица. Позже ему разобьют голову, и он пару дней проваляется в больнице с сотрясением, но в памяти телефона фотографий не останется, потому что Шерлок на другом конце города будет предельно хладнокровно ломать сделавшему это ублюдку кости. Это он, прижавшийся к груди Шерлока. На фронталку сделано. От Шерлока только подбородок и покрасневшие губы; Джон прижимается щекой к пуговицам на его рубашке, сграбастав в объятья, и улыбается самой счастливой своей улыбкой. О, господи. «Для моего Джона Х. Ватсона». Джон не плачет — Джон просто очень сильно желает оказаться на той крыше вместо него. * Одной фотографии нет. Всё датировано и щепетильно подписано, а вкладыш пуст. Джон проводит пальцем по знакомому почерку. «Фонарный столб на Бейкер-стрит». Место, где Шерлок взял его лицо в свои ладони в первый раз. Джону не хватает духа пролистать до конца фотоальбома. Он оставляет его раскрытым на странице, где есть пустой вкладыш с датой и адресом, и иногда переворачивает пару страниц назад. Место, где он впервые узнал, что Шерлок толком не умеет целоваться. Джон не понимает, почему тот так поступил; понимать, если честно, не очень хочется. Место, где они окончательно превратились в «мы». Лучше бы он ничего после себя не оставил. Джону жить — тошно. * Однажды Джон всё-таки решается. * Он распахивает настежь дверь квартиры. — Ты ублюдок, — сидящий на столе Шерлок меланхолично пожимает плечами и щёлкает зажигалкой. Джон с размаху кидает чёртов фотоальбом на стол и открывает последнюю страницу, где крупными печатными буквами написано «Я НЕ УМЕР». — Шерлок, — он смотрит на него исподлобья самым что ни на есть невинным взглядом и приподнимает брови, — ненавижу тебя. И Джон отбирает у него сигарету. Делает нервную затяжку, кашляет, вытирает слёзы из уголков глаз и упорно пытается выглядеть взбешённым. Шерлок наблюдает. — Ты это знаешь вообще? Шерлок усмехается в ответ, а Джон лепит ему гулкую затрещину и разбивает нос. * Кровь Шерлока капает на плечо Джона, слёзы Джона капают на рубашку Шерлока. Шерлок гладит Джона кончиками пальцев по спине, Джон слушает биение его сердца. Каждый спокойный удар — слово. Живой. Живой, живой, живой. — Сначала я пытался изучить тебя. Одной дедукции оказалось недостаточно, — лепечет Шерлок. — Потом вошло в привычку. Джон скептически шмыгает носом. — Я не виноват, — в голосе Шерлока проскальзывают возмущённые нотки; Джон знает, что так звучит его «извини». Он скрещивает ноги, прижимая Джона ближе, и тот упирается бедром в стол. Шерлок осторожно кладёт ладонь на его затылок и зарывается носом в жёсткие волосы. Выуживает из кармана брюк потрёпанную фотографию с рваными краями и всучивает её Джону. Он даже не смотрит — помнит, что там он под оранжевым светом фонаря ловит языком снежинки. — Ты специально забрал самую неудачную, чтобы ржать надо мной? — бурчит Джон и чувствует, как Шерлок улыбается и выдыхает в его волосы. Под стук чужого сердца Джон впервые позволяет себе забыться. Иногда полезно начинать сначала. Иногда — жизненно необходимо.