Король хлеб

Дикие земли – это тонкие, острые, серебристые, словно бы металлические стебельки травы. Она растет там, где сухо. На болотах – мох, жадно чавкающий под ногами, не зеленого, а какого-то неприятно серого цвета. Словно грязный. Жалкие, низкие деревья выглядят искореженными, изломанными. Они растут над канавами, полными маслянистой, красновато-коричневатой воды. Пить ее поначалу страшно, но потом привыкаешь – вкус вполне сносный, а выбирать не приходится. Другой все равно нет. С едой тоже плохо. Флемет, конечно, снабдила их кое-каким припасами, но вяленое мясо (чье, задумываться как-то не хотелось) и лепешки давно вышли. Иногда приносил дичь мабари Кусланда, иногда что-то удавалось подстрелить его хозяину: кролики, птицы, еще не набравшие к зиме жира, жесткие и костлявые, однажды змея, которую Алистеру пришлось есть с закрытыми глазами, так проще было представить, что в миске кусочки, например, курицы. За себя, впрочем, Страж не слишком волновался – до границ Коркари оставалась еще неделя, не больше, как-нибудь протянет. Куда сильнее Алистера беспокоил Кусланд: сына тейрна, вряд ли привычного к лишениям, сейчас, когда он только-только прошел Посвящение, голод должен был мучать ужасно. В первые дни «после» Стражи всегда накидывались на еду, поглощая ее в неимоверных количествах – скверна так действовала, должно быть. Впрочем, кажется, беспокойство было лишним: Кусланд не выглядел голодным, ел даже меньше, чем сам Алистер или Морриган, только валялся ночью у костра, без сна, с открытыми глазами. Алистер мог это понять: ему самому кусок не лез в горло, а сон бежал от него, стоило подумать об Остагаре, о Дункане, о других Стражах, о Кайлане, обо всех, кто там погиб… Да еще кошмары: Архидемон, Архидемон, Архидемон… каждую ночь, как по расписанию. — Не спишь? — когда ведьма затихала под своими шкурами, шепотом спрашивал Алистер у Кинвайла. Иногда тот отвечал, иногда – нет. Нет – чаще, но в этот раз Алистеру повезло. — Думаю. Знаешь, наши скитания по Коркари…подарили мне одну очень занятную идею. Для борьбы с Логейном. Не уверен, что получится, но…у моего отца было немало друзей и союзников, многие из них не откажут нам в помощи. Они не питают любви к гваренскому тейрну, и… Алистер, как и всегда, уснул на середине фразы: негромкий голос Кусланда был лучше всякого сонного зелья. * Когда Логейн прибыл в Денерим, Порубежье уже пало, а орда порождений тьмы скорым маршем шла к Лотерингу. Почтовые птицы много быстрее людей, даже конных, и тейрн получил послание у самых городских ворот. Черные вести… Вполне ожидаемые, впрочем. Ясно было, что по линии Драконьей реки порождений тьмы остановить не удастся, и с потерей Лотеринга Логейн давно смирился, даже приказал оставить городишко солдатам местного банна – от двух сотен все равно не было бы толку, но… Но это не значило, что он не хотел собственными руками вырвать сердце каждому архидемонову отродью. В Порубежье, по крайней мере, почти никто не жил, кроме двух или трех малочисленных племен кочевников-хасинд. И они не были ферелденцами. Оставить Порубежье без защиты было просто, Лотеринг – сложнее, чем отдать приказ об отступлении под Остагаром. Логейну казалось, что взгляды фермеров, взгляды обреченных жгут ему спину. После Лотеринга он чувствовал себя…предателем. Но армия нужна была для защиты столицы, для обороны Южного Предела, житницы Ферелдена, и Логейн сделал то, что должен был. Как и всегда. Ему не нравилось то, что он увидел в Денериме: слишком мало стражников (многие, те, кто носил цвета Кэнделзов, пали при Остагаре вместе с эрлом Уриеном), перекрытый эльфинаж (бунт остроухих, обычно терпеливых и покорных, всегда был первейшим сигналом того, что в городе уж вовсе неладно), стекающиеся под защиту высоких стен беженцы. Цены на продовольствие выросли против довоенных почти вдвое. И не диво: в Хайевере продолжалась резня, сторонники Кусландов и Хоу убивали друг друга, позабыв обо всем прочем, эрл Рэндон блокировал Амарантайн, запретив кому бы то ни было пересекать границы эрлинга. В мирное время северное побережье и южные холмы кормили всю страну, но сейчас…оставалось лишь уповать, что банн Вульфстонн, получивший в подмогу полторы тысячи гваренских латников, сумеет сдержать орду у своих границ. Иначе – голод. В казне было почти пусто (Кайлан неоправданно много потратил на военную кампанию), и на закупки хлеба в Антиве и последующую его раздачу беднякам рассчитывать не приходилось – торговые принцы не упустят случая содрать с Ферелдена втридорога. И Логейн сомневался, что его средств хватит, чтобы удовлетворить непомерную жадность антиванцев – Гварен никогда не был самым богатым владением в Ферелдене, да и налоги он, памятуя о собственном отнюдь не дворянском прошлом, всегда устанавливал минимальные. «Не пытайся воевать со всем Ферелденом, Мак-Тир – разоришься», — сказал ему когда-то Брайс Кусланд. Что ж, он, кажется, оказался прав. А воевать, похоже, придется. Теаган, Рейнсфирский Лис, в Собрании земель всегда говоривший лишь словами своего брата, открыто обвинил его в измене трону, в том, что его отступление убило Кайлана. «Его убила собственная глупость. А теперь она убивает и нас», — хотел ответить Логейн, но не сказал ничего. Паника ни к чему. И без этого столица готова взорваться, как зелье у колдуна-недоучки. А в стране вот-вот вспыхнет гражданская война. Выход был: растянуть войска от устья реки Дейн до Южного предела, наискось, отсекая порождениям тьмы путь дальше вглубь страны. Не слишком хороший план, но лучшего у Логейна пока не было. Но даже для этого требовалось, как минимум, не допустить гражданской войны, чтобы можно было удерживать линию фронта, не опасаясь удара в спину. Среди баннов было немало тех, кто не питал к нему, пожалованному тейрну, чья родословная была короче, чем купированный хвост мабари, любви, но в открытую выступить против? Нет, они были слишком трусливы для этого, способные только тявкать, но не укусить. Стая становилась опасной лишь тогда, когда у нее появлялся вожак. Лидер. И он у них, увы, был. Эамон, дядя Кайлана. Брайс Кусланд, прежний лидер родовой аристократии, слишком несвоевременно дал себя убить. О, будь Брайс жив, многое стало бы проще. Кусланд был из тех, кто ради спасения страны объединился бы и с гадюкой, не то что с тем, кого за глаза теперь именуют Узурпатором и Цареубийцей. Три тысячи его хайверцев держали бы на замке границу с Орлеей, а через Харперз-форд в Ферелден шел бы хлеб из Антивы. Но Брайс был мертв, а с Эамоном так просто не договоришься. Эрл Рэдклиффа…слишком человек чести и недостаточно – долга. Впрочем, проблема Эамона была решаемой. Логейну претило нанимать убийц, пользоваться услугами отравителей, претило убивать брата Роуван, но на другой чаше весов была гражданская война. И если его честь была той ценой, которую следовало заплатить за благополучие Ферелдена – это, право, было совсем недорого. * Старая повозка, скрипя, лениво ползла по дороге. Сэндал спал, Бодан правил волами, Морриган перебирала собранные утром травы, раскладывала их поверх тюков с товарами, чтобы засушить. Алистер вел своего гнедка в поводу, тот был изрядно вымотан дневной скачкой. Кобыла Кусланда, в яблоко, красивая, явно благородных кровей, фыркала и тревожно ржала. Ее всадник не обращал внимания: Кусланд приловчился писать в седле и сейчас увлеченно строчил очередное письмо, ни на что более не отвлекаясь. Почерк у него был летящий, слегка угловатый, но четкий – сразу видно, этому уделялось в свое время тщательное внимание. Как и манере письма, куртуазной, словно под копирку срисованной с «Ненавязчивого подсказчика для благородных дам и кавалеров». У них в аббатстве тоже был такой, потрепанный, переходивший из рук в руки томик, по слухам принадлежавший тому самому Грегору, что потом стал командором всех ферелденских храмовников. Кусланд писал много, письмо за письмом, изводя чернила и бумагу. Писал друзьям и сторонникам своего отца, на безупречном антиванском – банкирам Северного Самоцвета (насколько Алистер понял, именно благодаря этим письмам Логейн не получил займа у торговых принцев Антивы), родичам своей невестки Ореанны и капитанам кондотьеров, надеясь нанять мечи нескольких банд на службу, заключить с ними кондотту до конца Мора. Их отряд путешествовал между имениями баннов, без всякой видимой цели, сохраняя лишь направление – на Цитадель Кинлох, Кусланд хотел сначала решить вопрос с магами, а после отправиться в Орзаммар и Рэдклифф. Иногда Кинвайл говорил: «Не выдадут, но и не помогут. Здесь – только письма», — и отправлял очередную пачку корреспонденции, без зазрения совести используя почтовых птиц хозяев. Иногда – получал ответы, видно, заранее договорившись со своими адресатами. Имения, где Кусланда дожидались письма, всегда принадлежали его родичам. Седьмая вода на киселе, как он говорил, но, видно, кровь все же что-то значила. Чаще же Кинвайл подолгу беседовал с баннами в их кабинетах, в малых пиршественных залах и гостиных: говорил что-то о Дороге Пилигримов, о ценах, об Антиве, о Южном пределе, о кораблях и о бунте. Алистер не понимал и трети, но он твердо знал – Кусланд делает все, чтобы лишить Логейна власти. Этого ему было достаточно. * О том, что Южный предел пал, Логейн узнал от взмыленного, усталого гонца, за час до штурма замка банна Этельреда. Южные и западные баннорны полыхали, зажженные мальчишкой-Стражем, прекрасно обошедшимся пока и без Эамона. Сторонники тейрна воевали с его противниками, старые кровники снова обнажали друг против друга оружие. Брат на брата, старые друзья, родичи…кровавая вакханалия захватывала всех. Гражданская война. В отряде Логейна сейчас было едва ли пять сотен бойцов (остальные, под командованием лейтенантов, сенешалей и капитанов, были расквартированы от Денерима до Гварена), и он не слишком-то рассчитывал взять замок первым же приступом. Это было даже хорошо – возвращаться в столицу малодушно не хотелось. Он знал, что ждет там. Голод. Голод и бунт. Обезумевшая толпа, требующая хлеба и крови повышающих цены торговцев. Пустая казна, из которой выгребли даже те деньги, которых там никогда не было – почти тридцать тысяч золотом, о которых «неожиданно» вспомнил казначей. Анора не говорила, но Логейн знал, откуда взялись деньги – дочь заложила антиванским банкирам почти все свои драгоценности, оставив лишь корону. Цены были и без того высоки, а теперь… Он не представлял, что можно сделать. Залить столицу кровью? Да, это Логейн все еще мог. Если бы это еще что-то изменило… Беженцы все прибывали, со всех концов страны, наводняли город. И их тоже нужно было кормить, обеспечивать медикаментами, крышей над головой. В эльфинаже началась чума, грозя распространиться на весь Денерим, и никакой карантин уже не помогал. Казалось, выхода нет – и это было самым страшным. Помощь Хоу была…подарком Создателя, не иначе. Эрл не перестал быть омерзительной расчетливой тварью, и Логейн понимал, что в свой черед с ним придется расплачиваться, но сейчас потянувшиеся по дороге Пилигримов обозы с продовольствием были важнее всего. Хоу накормил столицу, и ради этого стоило потерпеть и его нарочито высокомерные речи, и его непомерные амбиции, и даже то, что он был предателем и детоубийцей. За «хлеб», бесплатные раздачи которого усмирили толпу и предотвратили кровопролитие, Логейн сделал Хоу эрлом Денерима – Анора была против, конечно, но разве у них был выбор? Дочь предлагала просто подавить бунт, но знала ли она, каково это – голодать? Логейн знал, и не желал такой судьбы ни одному ферелденцу. За отряды нанятых эрлом Амарантайна тал-васхотов, каждый из которых стоил десятка наемников-людей, и которых было абсолютно не жаль, когда они подыхали, пораженные скверной, за полторы тысячи солдат, несущих знамена с медведем Хоу, Логейн отдал Хайевер. «Если сможешь взять», — сказал он. Побережье в любом случае сейчас было ему не подконтрольно, и обещания не стоили почти ничего. Потом, конечно, все изменится, но для этого еще нужно было одолеть Мор. А пока…пока у них были обозы. И торговцы, которых удалось заставить держать одну цену – под угрозой немедленной и жестокой казни. У них был хлеб. Король, который приходит на смену всем властителям, которого славят и проклинают в дни голода. * — За что пьем? – в замке очередного банна их принимали настолько радушно, что в пору было заподозрить ловушку, но Кусланд вел себя как обычно, бросив, что лорд Аллейн – наполовину орлесианец и точно не питает любви к Логейну, и Алистер успокоился тоже. Кинвайл, в конце концов, еще ни разу не ошибался в выборе «друзей». Никто не пытался выдать их Логейну, убить или причинить иной вред. — За нового короля, — хмыкнул Кусланд. В его бокале играло на свету тевинтерское красное. «Агреджио» — на те деньги, что стоила эта бутылка, крестьянская семья могла кормиться месяц или полтора. Сердце Алистера пропустило удар: «Неужто догадался?», — но друг имел в виду не его происхождение. – В Денериме теперь правят король Хлеб и эрл Рэндон Хоу. Перед одним регент Логейн склонился, другого приблизил к себе – ни то, ни другое не добавит ему сторонников. Хоу не слишком-то любят – мало кому нравятся предатели – и вряд или полюбят того, кто протянул ему руку. О, конечно сейчас толпа превозносит обоих – пока есть дешевый хлеб. Но простолюдины уже почуяли слабость, и в следующий раз, когда начнутся перебои с поставками, так просто бунтующих Логейн не усмирит. Поверь, друг мой, стоит перекрыть Дорогу Пилигримов, не пропуская обозы на Денерим, и тейрн обречен – толпа разорвет его. Хороший козырь перед Собранием Земель, не так ли?