«Боггарт — это разновидность привидений. Никто не знает, как он выглядит на самом деле, потому что боггарт меняет свою форму в зависимости от того, чего боится стоящий перед ним человек.»
***
То было промозглое лето полное грозами и туманами. В ночь на двадцать седьмое июля, через четыре года после ее возвращения, хозяину старого родового поместья не спалось. Дождь без устали барабанил в высокие узкие окна, оплакивая оливковую и бордовую мозаику витражей. На его плече и груди рассыпались черные смоляные кудри его супруги, ее сон, после жаркой страстной ночи был безмятежен, а дыхание ровно, ее бархатную кожу, по обыкновению, кутали черно-красные кружева, а он, один из последних лордов чистокровных семей, к своему стыду, до сих пор не мог поверить, что всё случившееся несколько лет назад — правда. Дела спорились и теперь у них был сын, его наследник. Рыжий зеленоглазый мальчишка, нравом — истинный наследник породы, и, как предполагал его отец, с магическим потенциалом матери. Может, таких детей больше и нет? Если, конечно, его братец не постарается, но насчет младшего брата вышеупомянутый лорд особых иллюзий не питал, тот был птицей вольной. Что ему до дел рода? Однако, его сын был всего лишь ребёнком, и ему шел только четвертый год от роду. И как все маленькие дети, молодой лорд чего-то, да боялся: темноты, странных огней, призраков — ровно всего того, чего боятся маленькие дети. Хозяин поместья, по началу, пытался объяснять и утешать своего сына, но движимый уговорами супруги: «Ведь он мальчик, муж мой, наследник твоего дома, единожды разъяснил ему и этого достаточно. Сам успокоится.», стал сдерживать порывы своего сердца, желая воспитать из него сильного и смелого юношу, готового принять титул Лорда Лестрейндж. Мальчишка, хоть и пытался хитрить, но быстро понял, что к чему и вскоре перестал плакаться и куксится из-за ушибов и мимолетных страхов, но в последние ночи холодного июля из детской по ночам постоянно раздавался плачь. После недолгих расспросов малыш объяснил, что постоянно видит кэльпи*, которая пытается его утащить с кровати, даже дословно описал монстра. Однако родители, ничего не обнаружив, пришли к выводу, что скорее всего их сына мучают дурные сновидения, и поэтому мать посчитала, что ему уже пора самостоятельно пытаться различать сон и явь и, потому, они решили свести на нет страхи и истерики, не обращая на них внимание. Хотя Родольфусу это не нравилось, но он нехотя согласился. Вот и теперь, под барабанную дробь дождя из детской комнаты раздался тихий плач. Он не выдержал и резко поднялся, разбудив жену. — Что такое? — спросонья спросила она, но тут же прислушалась. — Плачет. — коротко ответил он набрасывая на плечи халат. — Ты пойдешь туда? — женщина приподняла одну бровь, в знак недоумения и неодобрения, а как же наш уговор? Однако вопрос был риторическим, господин Лестрейндж не ответил и уже вышел из комнаты и она, выскользнув из-под одеяла последовала за ним. Эхо детского плача терялось в высоких галереях Лестрейндж Холла, хозяин поместья твердым шагом направлялся в детскую, его супруга скользила следом. По началу, Леди Лестрейндж желала остановить его, но теперь лишь прибавила шаг. К тому времени как Родольфус распахнул двери комнаты, он клял себя и жену за бессердечие и невнимательность, он уже был зол, но то что он увидел, заставило его опешить, но лишь на мгновение. А то было дальше, заняло считанные доли секунды. Его сын сидел на покрывале, прижимая к груди тряпичную лошадку — любимую игрушку, на ней был маленький розовый ошейник с двумя бубенцами, которые светились мертвенным зеленым светом, образуя нечто вроде облака. Этим светом была наполнена вся комната, а огромное облако складывалось в образ мёртвой лошади с пенным гребнем вместо гривы. Малыш уже не плакал, он просто смотрел на нее, будто загипнотизированный, и в его зеленых глазах отражался этот мертвый свет, а на лбу выступила испарина. — Боггарт! — позади Родольфуса раздался голос Беллатрикс. Она неосторожно выскочила вперед и вытянула палочку, но сытый боггарт оказался куда проворней и наполненный детским страхом метнулся к Белле… …И теперь на нее смотрел ее муж, на его шее затянута петля, а на лице видны кровоподтёки. Руки изломаны, а в глазах безумие, ногти превратились в звериные когти и они остры, он смеется словно проклятый, и его окружают дементоры, даря последний ласковый поцелуй. … Теперь она в башне Азкабана, смотрит на окровавленный подол платья, на свои руки и переломанные грязные ногти вырванные и исковерканные, смотрит на призрака нерожденного, приговоренного к смерти ребенка, так похожего на ее сына и его губы шепчущие: «Это только твоя вина…» и таящие в небытие… … Взрослый красивый юноша рыжий, с длинными волнистыми волосами, в его глазах страх и недоумение, таящие за зеленой вспышкой Avada Cedavra. … Смех Темного Лорда, что когда-то был идолом для нее: » Ты ничего не смогла, моя дорогая Беллатрикс. Это так грустно… Сrucio!» Волшебница падает без сознания, её тело сводит судорога и боггарт, разросшийся до неимоверных размеров тут же переключается на Лестрейнджа, перед ним восстает образ черноокой женщины держащей на руках … — Ridiculus! — но Родольфус чудовищно зол, он уже ничего не боялся. И вместо того, чтобы выставить его на посмешище, как это бывает обычно, заставить исчезнуть эти видения, боггарта просто разрывает в клочья белого дыма, что сочится, обратно к бубенцам на тряпичной лошадке в руках их сына. Лестрейндж подбегает к кровати ребенка, и вырывает из его рук игрушку, отчего малыш вздрагивает возвращаясь к реальности и начинает громко плакать, однако хозяин поместья слишком занят и он не замечает этого. В гневе тряпичную лошадку с бубенцами охватывает белый жгучий огонь, оставляя от нее только лишь пепел и дыру в паркетных досках. Громкий плач перепуганного насмерть ребёнка нарушает тишину. Холодная жгучая злоба, опасное безумие, небездумное и желание мести, всё ещё неутоленноё. Родольфус сжимает в руках палочку, ничего не видит, не понимает и не чувствует, лишь долго смотрит на дыру в полу, покуда эта пелена не спадет окончательно. Он почувствовал как маленькая рука, еще хрупкая рука, крепко сжимает его ладонь… — Папа? В ту ночь на двадцать седьмое июля они все остались в детской, покуда монотонный дождь без устали барабанил в высокие узкие окна, оплакивая оливковую и бордовую мозаику витражей Лестрейндж Холла, а на полу осталась горсть пепла. Это все что осталось от плюшевой лошадки с бубенцами — подарка младшего лорда — Рабастана Лестрейнджа.