~
— Я смиренно признаю, что грешил, — тяжелый вдох, дрожащий выдох, — и признаю себя в глазах Бога самым большим преступником из людей. Я смиренно… Стайлз умолкает, набирая воду из-под крана в багровые ладони, и выплескивает её себе на лицо. Усердно трет покрасневшую кожу намыленной губкой; желает этой губкой залезть глубоко внутрь, чтобы белой пеной, да по иссиня-черной душе. Он думает, что если сейчас увидит свое отражение, то сдохнет от страха, потому что вместо лица там будет искаженное нечто. Как в кино, только в жизни. — Я смиренно признаю, что грешил, и признаю себя в глазах Бога самым большим преступником из людей, — зажмуривается, резко открывает глаза и смотрит испуганно в маленькое зеркало, висящее над раковиной в уборной. Там в отражении он: с худыми впалыми щеками, легкой щетиной и несколькими следами крови на скулах. Кровь не его. Разбитая в «розочку» стеклянная бутылка, что валяется в ногах, замаранная алыми пятнами — тоже, по крайней мере, так он хочет верить. А вот мертвое тело в прокуренной комнате мотеля определенно принадлежит химере. Стайлз не узнал внешность этого мальчишки, зато нападавший четко произнес его имя. Застал врасплох, спящим, но Стилински не спит, даже когда сон одолевает голову — всегда начеку, всегда готовый защищаться. Пальцы, разрисованные татуировками, подрагивают под теплой водой, как и сердце в грудине, поэтому Стайлз прикрывает глаза и делает один глубокий вдох. Сжимает губы, затем медленно проводит по ним языком и вновь открывает глаза, на сей раз глядя четко перед собой уже серьезным и сосредоточенным взором. Паника — исключено. Страх, что однажды уснет крепко и не услышит, испаряется в числе побежденных. Нужно думать только о том, что Тео, по всей видимости, прекрасно осведомлен, кто идет следом за ним, оставляя позади кровавую дорожку из трупов. Это плохо. Это может оказаться провалом, потому что Стилински намерен дойти до конца, не сдаваться, отомстить и за Скотта, и за отца. И пусть МакКолл всё еще жив, а последний их разговор оказался фатальным — дождь, гаечный ключ в руке Стайлза и непрощение — это не значит, что за похеренную дружбу Тео не должен отхватить свою порцию пиздюлей. Так, чтобы передозировкой и насмерть. Он оглядывается за спину, скользит взглядом по замершему в одной позе телу, мысленно произнося спасительную молитву. Стайлз грешен. Стайлз смиренно признает себя убийцей и чувствует, как острые зубы Ногицунэ скребутся о кости, пытаясь возродиться. Сейчас бы наставление отца не помешало, но стоит только вспомнить о нем, как пустота внутри обретает смысл, и остается лишь одно — скучать. Стилински так скучает, Господи, так не хочет видеть перед собой картины умирающего от полученных ран шерифа, что готов головой биться о стены, зарабатывая тем самым амнезию. Интересно, что сделал Тео, когда узнал, что подосланная им химера перестаралась? Что должна была припугнуть Стайлза, отвлечь, поранив Джона в живот и плечо, а на самом деле первого удара оказалось достаточно. Как поступил Рейкен, перед тем, как сбежать со своей стаей в поисках новых химер? Стилински надеется, что парень, убивший его отца, уже давно мертв от когтей вожака за испорченный план. Ведь он так и не получил то, за чем приходил в Бикон Хиллз. В любом случае, ублюдка ждет расправа, а следующая очередь за Тео. Но в данный момент необходимо избавиться от химеры и оружия, что случайно попалось под руку, следом отправляя ещё одно смс, где хранится заученная просьба: «Ответь мне, Дерек, пожалуйста».~
— А ты изменился, Стайлз, — Тео оглядывает Стилински с головы до ног, подмечая все детали; у химеры ладони сжаты в кулаки, а на губе рана от недавнего удара, — но бьешь, как и раньше — со всей душой. — Убиваю точно так же, поверь, — он кривит губы, дышит ненавистью, медленно доставая из-за спины пистолет, спрятанный под ремнем испачканных джинс; он куплен недавно через старые связи с охотниками, и хоть на нем всё еще нет крови, скоро она там неизбежно будет. — Скажешь что-нибудь перед тем, как сожрешь пулю, Рейкен? Извинения, например. Тео усмехается и делает свой излюбленный щенячий взгляд, скрещивая руки на груди. — Ты на самом деле считаешь, что обычная пуля сможет убить первую химеру? — Рейкен изгибает бровь, а у Стайлза, кажется, татуировки на коже начинают стремительно нагреваться… или это просто злость закипает внутри. — Твою лисицу, кстати, тоже не так-то просто убить, заметил? С каждым твоим шагом ко мне, ты делаешь такой же шаг навстречу Ногицунэ. — Помнишь, ты как-то сказал, что на моих руках больше крови, чем у всей нашей стаи? — он заносит для выстрела пистолет, крепко сжимая его пальцами. — Чистая правда, Тео, а что это значит? Химера пожимает плечами, но не показывает беспокойства. Вокруг ни единой души в лабиринте складских контейнеров, они вдвоем, только у Рейкена, по его мнению, есть преимущество в виде когтей. Стайлз с ним не согласен. — Не знаю, может, кое-кто из нас очень плохой мальчик? И заметь, я говорю не о себе, — усмехается Тео, пытаясь шутить, но выходит дерьмово, как и наигранная легкость в словах. — Нет, это значит, что мне не надо идти навстречу лисе, — звук выстрела на секунду оглушает, а пуля разрезает воздух, попадая Тео прямо в солнечное сплетение, — потому что она всё еще внутри. Рейкен падает на колени, чуть приоткрыв рот и закрывая место ранения своими ладонями. Сквозь пальцы сочится серебристая ртуть — иногда хитрости Докторов идут в плюсы обычному человеку, — а в глазах Тео самый настоящий испуг. Проиграл. Как он вообще мог проиграть в бою, который сам и начал? Враги часто недооценивали Стайлза. Все эти враги уже давно мертвы. — За отца, — показывает средний палец с набитым Трискелионом. Он смаргивает слезы, пристально наблюдая, как химера замертво падает набок. Легкость в одно мгновение и чувство завершенности. Выдыхает шумно, будто освобождаясь, и вздрагивает от виброзвонка в заднем кармане штанов. Мексиканский номер на экране. Падающий на гравий пистолет. Капля пота вниз по виску. — Да? — спрашивает Стайлз, пытаясь выровнять дыхание. — Приятно знать, что ты больше не нуждаешься в защите, — голос с хрипотцой бьет нокаутом; по Дереку он скучает не меньше, чем по Джону. — Надеюсь, ты позаботился о том, куда денешь пистолет? — Что? Какого?.. — Стилински проваливается в эмоциональную кому, пытаясь сложить в голове несколько навязчивых мыслей. А потом поддается интуиции, резко оборачиваясь. — Твою мать… — немощно выдыхает в трубку, — ты следил. Не вопрос — утверждение. И Дерек не в Мексике, а за его спиной. Между ними расстояние всего-то метров триста, может, немного больше, но Стилински кажется, будто протяни руку — и ощутишь покалывание щетины на кончиках пальцев. — Предпочитаю слово «оберегал», молча, — отсюда плохо видно его выражение лица, хотя Стайлз уверен, что Дерек сейчас улыбается. — Отличный Трискелион, кстати. — Да, на левом, ближе к сердцу, — он понятия не имеет, зачем говорит так откровенно; для него расположение сигилы, как расположение звезд на небе — правильное. — Догадался, — и видимые шаги навстречу, отключая звонок. «Я смиренно признаю, что грешил, и признаю себя в глазах Бога самым большим преступником из людей», — произносит в мыслях, покусывая губы. Только значение Бога меняет на имя всегда любимого волка.