Поднимайте выше ноги!

Она была идеальна, эта леди. Она знала сорок восемь языков, свободно общалась на парселтанге, умела с одинаковой грацией и непринужденностью танцевать балет, варить борщ, делать икебану из старых тумбочек и прочее, и прочее, и прочее. И уж, конечно, собираясь устроиться на работу в Хогвартс, она думала, что там по достоинству оценят ее нескончаемые таланты. Итак, Мэри Сью остановилась в дверях кабинета Дамблдора и деликатно постучала в дверь. — Войдите, — буркнул директор, не отрываясь от своего журнала. Старичок с утра был не в духе и посетительницу встретил, мягко говоря, без ковровой дорожки. Даже чаю нашей Прекрасной не предложил. Девушка слегка удивилась. — Я тут к вам по объявлению… — Никаких объявлений мы не давали, можете быть свободны (мда, вредный дед явно не спешил падать ниц при виде ее достоинств, его, похоже, больше интересовали описания вязальных схем). Бедная Мэри не знала, что и думать. Наконец, она применила к Альбусу свой могучий гипнотический дар. — Ну и кем же вы хотите работать? — пробубнил Дамблдор, нехотя отвлекаясь от газеты. — О, — оживилась Мэри — я могу преподавать любой предмет! Я изучала все отрасли магического искусства, я сама открыла Четвертый закон трансфигурации и нашла сорок способов применения мандрагоры, а еще вывела новую породу единорогов, а еще… — Достаточно, — хмуро прервал ее Дамблдор. — Но это еще не все! — не унималась леди Сью. — Хотите, я вам про родословную свою расскажу? — Как-нибудь в другой раз, — отказался директор. — А пока скажите, вы умеете управляться со шваброй? — Что? — не поняла Мэри, — как вы сказали? Я должно быть, ослышалась… — Видите ли, какое дело, — зевнул Альбус, — Филч в последнее время шибко ворчлив стал, все ноет, чтоб зарплату подняли и вообще грозится уйти, у нас в этом году Турнир Трех Волшебников, неудобно будет, если гости приедут, а тут кавардак, так что, пожалуй, можете быть у нас новой уборщицей. Согласны? Если не хотите, конечно, мы другую найдем. — Нет! — решительно сказала Мэри. — Я пришла в Хогвартс, и я здесь останусь! — Останетесь? Вот и славно, — хмыкнул Дамблдор, наконец, поднимая глаза (статья о шарфиках, всё-таки, закончилась). И тут Альбус обомлел. Перед ним стояла прекраснейшая из живущих, увидев ее, эрудированный директор сразу припомнил строчки Пушкина, десятка три лирических сонетов Шекспира и даже чувственные хокку одного бессмертного китайского стихотворца. Он готов был сию минуту положить к ногам прекрасной девы все, что можно, начиная от директорского кресла и кончая собственной бородой, но было поздно — дивное создание уже скрылось из виду, направилось к чулану за метелкой и приступило к своим нехитрым обязанностям. Тут-то и началось. Первой жертвой неземной красоты стал Хагрид. С утра пораньше ничего не подозревающий великан собрался навестить МакГонагалл и двинулся было через коридор, оставляя за собой грязные следы шириной в метр. Но стоило Мэри ему улыбнуться и слегка покачать головой, дескать, поднимайте ноги, милейший, лесник засветился от счастья и, с неожиданной легкостью раскрыв над собой зонтик, перепорхнул через весь коридор, аки Мери Поппинс. Долго еще смотрели ему вслед ошалелые ученики Гриффиндора. Да, такой прыти от Хагрида никто не ожидал. Дальше — больше. Весь мужской состав школы немедленно влюбился в Леди Совершенство: старшекурсники устраивали дуэли за право помочь ей с уборкой или стереть за нее пыль откуда-нибудь с антресолей, а девочки просто жаждали послушать ее умные речи (Мери свободно поддерживала интеллектуальную беседу на любую тему и находила ответ на все вопросы), теперь ее всегда окружала толпа восторженных слушателей и в коридорах было не протолкнуться. В итоге, к концу месяца у кабинета Альбуса выросла очередища недовольных учителей. Трое профессоров заявили, что они срочно уходят в отставку с намерением жениться (угадайте на ком), Филч, наоборот, позабыв про все свои ворчалки, вернулся в школу и сказал, что готов работать "хоть забесплатно", лишь бы каждый день иметь возможность любоваться на прекрасную деву. — Это безобразие, — возмущалась МакГонагалл. — Ученики вовсе от рук отбились, толпятся весь день в коридоре, смотрят в рот новой техничке и на уроки ходить забыли! — Ну, так она же знает больше, чем все мы вместе взятые, — фыркнула Помона Стебль, — зачем тогда, спрашивается, здесь весь остальной педсостав, когда у нас такая уборщица? — Нет, серьезно, с этим надо что-то делать! — кивала Синистра. — У меня в ее присутствии комплекс неполноценности развивается. Она больше, чем я в Астрономии понимает. — И в Прорицании! — И в квиддиче! — И в ЗОТИ тоже, чего скрывать! — Совершенство из всех щелей прет, извините за выражение! Поднялся жуткий шум и гвалт. — А ну тихо! — прикрикнул Альбус. — Значит, так. Кто тут в отставку просился? Так вот, фиг вам всем, а не отставка. Тебе, Аргус, фиг тем более — такого ворчливого завхоза я в жизни обратно не возьму. Раньше надо было думать. С совершенной нашей я сам поговорю, а пока все свободны. Что? Это кто там о Силе Любви заикается? Молчать, а то зарплату урежу! Ну что, что я сам о ней вам втолковывал, мало ли что я говорил? У меня это философия, а у вас одна сплошная романтическая чушь. Молчать, я сказал! Все вон! Кабинет опустел. Дамблдор потянулся было за любимым журнальчиком, но тут откуда-то из-за шторы материализовался Снейп. Директор аж поперхнулся: — И ты туда же? И тебе значит, по семейным обстоятельствам отпуск надобен? — Идите лесом, Альбус, — проворчал зельевар, — какие семейные обстоятельства? У меня уж пятнадцать лет обстоятельства все те же, сами знаете. — Ну, тогда в чем вопрос? — Как у всех. Дамблдор, деньте вы уже куда-нибудь эту Идеальную, сил моих больше нет! — Не понимаю. Тебе-то чем она помешала? Ты же вроде уже влюблен. — Вот именно! Я всю жизнь свою рыжую любил, а тут приходит эта вейла, и на ее фоне сразу видно какой Эванс была дурищей, но разлюбить-то я ее не могу, вот и хожу, как последний лопух, в нее, неуклюжую, влюбленным. Сплошной дурдом. Сказав так, Снейп не прибавил больше ни слова и вышел. —Да, — подумал Дамблдор, глядя ему вслед. — Когда-нибудь, мы Силу Любви как физическую величину зарегистрируем. Только измерять ее будем не в Амперах и Джоулях, а в Снейпах. А что, хорошая фраза, «влюблен как три Снейпа», надо будет запомнить. В тот год Турнир трех волшебников едва не сорвался. А все потому, что Каркаров, приехавший на соревнование, влюбился в хогвартскую техничку, как сорок Снейпов по шкале Альбуса, и ничего не мог с этим поделать. Едва увидев ее, он потерял дар речи, потом, краснея, поинтересовался, почто такую красавицу заставляют убираться, после чего галантно отнял у нее швабру и чисто по-джентельменски запретил ей заниматься таким делом, сказав, что ради нее он готов все сделать сам, и причем немедленно. Я уж не знаю, сколько времени директор Дурсмтранга намывал полы, но в итоге они приобрели почти стерильную чистоту и блестели, как одна сплошная площадка для керлинга (Вновь прибывшие вейлы скользили на нем и возмущались, возмущались и скользили, а Каркаров только больше входил в раж). В конце концов, у Альбуса все же проснулась совесть и он вышел из кабинета, отобрал у Игоря швабру (все облегченно вздохнули и пошли смотреть церемонию открытия турнира), увел Мери Сью в кабинет и там сделал ей выговор, объяснив, чем Идеальная уборщица отличается от леди Совершенство, и напоследок выдал толстенный том под названием "Кодекс суровых уборщиц", за авторством некоей бабы Зины. Мери Сью недоуменно посмотрела на книгу, но послушно прочла ее за ночь и все прекрасно запомнила. А на следующее утро никто Мери не видел. Только Снейп, выходя поутру из кабинета, встретил опрятную чистенькую старушку, старательно выжимающую тряпку в Кубок Огня (ну а как же, Идеальной техничке и тару для уборки подавай самую наикрутейшую). — Вы кто? — спросил он. — Баба Маня я, сынок, — улыбнулась бабушка, — видишь, я у вас тут прибираюсь помаленьку… — Неправильно вы, баба Маня, прибираетесь, — сказал Снейп, подозрительно глядя на нее, — всему-то вас учить надо. — А что ж не так-то, касатик? — Ну, во-первых, для суровой уборщицы вы слишком аккуратно одеты. Нужно, чтоб косынка, как у пирата, на один глаз съезжала, и тапочки были стоптанные, как будто в ней вся Наполеоновская армия на Москву ходила. Вот. Мери Сью оробела. — Профессор, а откуда вы про все это знаете? Вы, что, тоже кодекс уборщиц учили? — Нет, — буркнул Снейп. — Я в юности читал кодекс вредных зельеваров, а там первым пунктом назойливость и придирчивость. Каждый вредный профессор обязан совать нос не в свое дело, придираться ко всем подряд и еще вечно быть недовольным. Так вот, на чем я остановился? Скажите, для чего это вы Кубок взяли? Давайте сюда, он еще пригодится. Вот вам тазик. И почему у вас вместо тряпки знамя гриффиндорское? Впрочем, это ладно, и так сойдет. Потом, для суровой уборщицы вы слишком вежливы. А вам, между прочим, полагается всем хамить, ворчать и ругаться на нечистоплотных, да так, чтобы Волдеморт обзавидовался. Понятно? — Ясен пень! А ну марш отсюда, ходют тут всякие! И ходют и ходют, мусорят и мусорят, а мне убирать, — баба Маня разразилась ворчанием и яростно терла пол тряпкой, заставляя Снейпа пятиться все дальше и дальше. — Никакого уважения к старшим, а туда же… Начитались всяких там Кодексов и давай поучать — тоже мне умники! А у самих башка три года не мытая, вон, вороны уже в волосах завелись! — Вы чего? — Снейп даже растерялся от такого напора. — Чаво-чаво! — передразнила баба Маня. — Нечего прохлаждаться, ирод ты окаянный, все полы мне тут затоптал! А ну марш в ванную, не то сейчас тебя весь коридор отмывать заставлю! Никакой совести! Кончилось тем, что Снейп чеканным шагом отправился мыться, а в Хогвартсе с тех пор установился жестко тоталитарный культ чистоты. Все посмевшие наследить в неположенном месте и не убрать за собой карались с особой жестокостью. Неизвестно, сколько бы подолжалась эта тирания, если бы всех не спас Волдеморт, как всегда по весне пришедший захватывать Хогвартс. Он шел налегке, насвистывал и, как всегда, оптимистично полагал, что ему сразу ключи от Школы вынесут на блюдечке… а вот фиг там! Не тут-то было. На пороге его вместе со всеми Пожирателями остановила Суровая баба Маня с тряпкой в руках. — Куды в калошах? Не видишь, полы только вымыты! — гаркнула она так, что стекла задрожали. — Ну так весна же, бабушка! Время слякотное, без калош никак, — сказал Волдеморт, доставая Смертоносную палочку из кармана. — Ты в меня карандашом-то своим не тычь! Какая я тебе бабушка?! — заворчала строгая бабулька. — Ишь, зенки вылупил, олух безволосый! Шоб тебе ворона на лысину нагадила! Шоб у тебя соседями чукчи были! Да чтоб ты… — но тут косынка у бабы Мани свалилась окончательно, по плечам у нее рассыпались золотые косы, старые тапочки наконец разошлись по швам — превратилась бабМаня в красную девицу, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Тут у Лорда в душе поэзия проснулась, он, конечно, забыл, куда шел, и сразу на одно колено перед ней грохнулся. — Не ворчи, душа-девица, я к тебе пришел жениться. Так, прямо в коридоре свадебку и отпраздновали. Ну а дальше, сами знаете, пир горой и жили все долго и счастливо. Ну, кроме Дамблдора. Ему еще новую уборщицу искать пришлось.