Сделай мне больно

- Тише, тише, Сережа… Когда у Олега такой голос, хочется стелиться ему под ноги и обещать весь мир в ладонях. Хочется стонать и рыдать в блаженном катарсисе, лишь бы он не замолкал, лишь бы продолжал говорить, неважно что, хоть монотонно декламировать вслух учебник по физике за девятый, мать его, класс. - Оле-ег! – получается требовательным стоном. Сергей напряжен, как перетянутая тетива лука: тронь и лопнет, разлетится высокой нотой. Волков все и так знает наперед, он все понимает с полуслова. Слова и не нужны, они давно научились обходиться одними лишь взглядами. А иногда и мыслями, как будто и нет этих выдуманных человечеством преград. Сергей выгибается, прижимаясь щекой к чужому плечу, пока пальцы Олега скользят по его спине в мучительной собственнической ласке. Хочется поторопить его, попросить не замолкать, потребовать поцелуя, но вместо этого Сергей выдыхает с несдержанным всхлипом: - Сделай мне больно. Олег замирает на миг, оглушенный этой фразой. Мелькает и теряется в забытье мысль: а вдруг ослышался? Но нет, невозможно ослышаться, когда так близко. Сергей утыкается лбом в его плечо, прикусывает кожу над ключицей, ища выход возбуждению, скользит беспорядочно жадно руками по груди, словно это их первый раз, словно только-только дорвался. По сути, так и есть: конечно, они занялись любовью в самый первый день, как только приехали, долго и со вкусом лаская, вспоминая, узнавая друг друга заново, но это все не то. Между ними нет той близости, что была давным-давно, когда обоим только-только перевалило за шестнадцать, когда пальцы опережали мысли, и между ними не вставало преград: ни тел, ни предрассудков. Теперь же незримой тенью за спиной Сергея маячит кто-то… или что-то. Сначала Олег думал, что это Гром, Игорь Гром – тот, кто занимает все мысли Разумовского, кто мешает ему стать свободным. Но скоро, очень скоро он понял, как ошибся. Никакой это не Игорь, это даже не человек – и вот это по-настоящему страшно. А сейчас тени нет, она отступила куда-то в сторону, вновь открывая доступ, отдавая контроль. Надолго ли? Олег не хочет об этом думать. Он надеется, что их близость выйдет лекарством, что больше тень никогда не вернется, не склонится над плечом Сергея, а он не вскинет на миг голову, точно прислушиваясь к чужому навязчивому шепоту. Больше его глаза никогда не блеснут в полумраке их спальни старинным золотом. - Олег? – голубые глаза Сергея в ужасе распахиваются: неужели он сказал что-то недозволенное, что-то, что навсегда отвратит Олега от него? Ему страшно. Он вообще стал до ужаса пуглив. Олег тоже списывал это на годичное заключение в СИЗО, на побои и насилие, но все на самом деле намного проще. - Олег?! Олег касается его затылка – волосы мягкие и нежные, невесомый рыжий шелк, текущий прохладой сквозь пальцы, - и тянет на себя, накрывая распахнутые в немом ужасе губы поцелуем. Поцелуй мягкий и осторожный, в то время как руки, до этого легко порхающие по узкой спине, вдруг точно зажив своей собственной жизнью, сминают чужое тело, скручивают, бросают на кровать, излишне жестко фиксируют. Ты хочешь боли? Ты ее получишь. Олегу самому больно, но не жалко… Для Сергея ему не жалко ничего, даже если тот в один из дней попросит его вырвать собственное сердце, Олег вырвет и вложит еще дрожащий теплый комок в его тонкие нервные пальцы. Это клиника, этому есть свое название в соответствующей литературе, но Олег предпочитает скромно называть это «любовью». Сергей вдруг, словно опомнившись, начинает отбиваться. Олег бьет его наотмашь по лицу и тот затихает, только блестит своими невозможными глазами из-под упавшей на глаза рыжей челки. А потом весь прогибается единым слитным движением, словно бескостный, обвивает шею Олега руками и тянет на себя. И это так хорошо, что перехватывает дыхание. Олегу хочется смотреть, не отрывая взгляда, но он щелчком руки гасит свет, погружая комнату в кромешный мрак. Шторы накрепко задернуты, да это и не имеет никакого значения: новолуние, света от новорожденной луны нет совсем. Сергей беспомощно ахает и испуганно цепляется за его плечи. Темнота для него хуже всякого наказания. - Пожалуйста, - молитвенно шепчет он, но Олег резко прерывает, запечатывая ладонью рот. - Ты хотел боли, - жестко говорит он, толкая любовника на подушки. Сосредоточенно и быстро они избавляются от одежды, стараясь не теряться ни на миг, касаться, касаться, касаться, словно на секунду отпустившись, потеряют друг друга навсегда. Словно темнота живая и может проглотить их обоих. Сергей горячий – слишком, его лихорадит, - и податливый. Он готовый, растянутый их постоянной ненасытной страстью и можно входить даже так, на сухую. Олег судорожно вздыхает, врываясь в его тело порывистым движением; ногти ранят его плечи, оставляя горящие болью полукружья, ослепляя полнотой ощущений. Тело любовника без зрения ощущается по-другому, намного более материальным и живым. Когда не смотришь на удивительно тонкие для мужчины запястья и щиколотки, не видишь изящный изгиб шеи, длинные пальцы, когда чувствуешь только жар и крепкие бедра, подающиеся навстречу, все становится по-другому. Уже не боишься сжать крепче, вцепиться, ранить поцелуем как укусом. Не боишься натянуть на себя, заставить вжаться так крепко, что ребра сдавливает, и дышать получается через раз. Сергей стонет гортанно и низко. Он не может долго молчать, всегда шумно выражая владеющее телом удовольствие. По стонам легко понять, как сильно его кроет; на пике они становятся совсем беспомощными и надсадными, почти молитвенными. Олег слушает, затаив дыхание, все резче двигаясь в теле любовника, доводя его до исступления короткими глубокими толчками, почти не выходя, а лишь вбиваясь. - Да-а!.. – совершенно несдержанно. Олег крепко жмурится, пережидает белые мушки под веками и как воочию видит запрокидывающегося Сергея. Его напряженные руки, бессмысленно шарящие по кровати в попытке найти опору, комкающие покрывало судорожно сжатые пальцы. Иногда в экстазе он вцепляется в плечи Олега, в спину, ранит до крови, как не всякая девушка с острым маникюром сможет, давая почувствовать, на своей собственной шкуре ощутить, как же сильно его пробирает. И это тоже хорошо, правильно, боль-небольно. Сергей закидывается и нашаривает чужую руку, упирающуюся в одеяло рядом с его влажным плечом. Олег медлит лишь миг, зная, что любовник уже вот-вот, совсем немного, по тому, как он задерживает движение, сжимаясь, словно не желая отпускать из себя… Сергей царапает его пальцы и тянет, тянет к собственному горлу. Олег вздыхает и сдается, накрывает острый дрогнувший кадык и сжимает. И мир для Разумовского взрывается сотней ярких осколков, разлетается витражом, что уже никогда не соберется вновь. Дышать нечем – нечем жить, и есть только Олег, его руки и тьма, его руки во тьме, и боль, вперемешку с острейшим наслаждением. Он приходит в себя медленно, и не сразу понимает, что за свет пробивается под сомкнутые веки. Сергей медленно открывает глаза: на столе теплится ночник, отбрасывая причудливые тени. Уродливый пластиковый полумесяц, дешевка, купленная на каком-то блошином рынке. Откуда она тут? И почему так мягко светит? Разве может что-то настолько уродливое давать столь мягкий и теплый свет?.. Олег подходит и садится рядом, протягивает ему стакан воды. Сергей подхватывает его и жадно пьет, запрокинув голову. Прохладная струйка проливается ему на грудь – Олег провожает ее жадным взглядом. Сергей отирает рот ладонью и бросает бокал куда-то в сторону: он катится, падает в пушистый ковер, но не разбивается. - Ты не… - начинает он, но обрывает сам себя и тянется к Олегу всем телом. Валит на постель и склоняется, накрывая губы долгим благодарным поцелуем. Волков придерживает его влажные лезущие в лицо волосы: они ужасно мешают целоваться. Возбуждение пульсирует под кожей, тело жаждет разрядки. Олег тянется за ускользающими губами, требовательно, жадно. Дай, не уходи, еще немного. Но любовник ускользает и хрипло смеется. Олег бессильно откидывается на спину и закрывает глаза, пытаясь поймать просачивающиеся сквозь пальцы пряди. Кончики волос задевают его грудь, мажут по животу, пока Сергей склоняется и берет его каменный член в рот. Губы смыкаются на головке, напряженный язык кружит вокруг, надавливает на щелочку на вершинке, играет с уздечкой. Сергей не мучает его, заглатывает, пропускает в горло – он умеет брать глубоко и мягко, но туго и так… так идеально. Олег, сам от себя такого не ожидая, стонет в голос и кончает ему в глотку. Сергей давится, но сглатывает, выпивает досуха, долго кружит языком вдоль медленно опадающего ствола, касается губами паха и бедер, рассыпая невесомые поцелуи. После, наласкавшись, ложится рядом, притирается к боку недостающим кусочком мозаики и затихает, довольно вздыхая. - Я люблю тебя, - шепчет севшим голосом Олег, глядя в пространство расфокусированным невидящим взглядом. Сергей на секунду задерживает дыхание, всхлипывает, утыкаясь лбом в изгиб плеча и шеи. - Я знаю, - коротким поцелуем ложится на влажную от испарины кожу. Олег вздрагивает и понимает, что за собственным отупляющим удовольствием опять упустил момент, когда они вновь оказались не одни в постели. Злой смех кого-то третьего набатом звучит над их головами.