Х. Десять

      Сначала была пустота. Она обволакивала и успокаивала. Там ничего нет, ничто ничего не значит, все равно. Не надо никуда бежать, идти или падать. Теперь все хорошо, в ее объятиях начинаешь забывать себя, всех вокруг, все, что было и будет. В них так уютно, только здесь и только сейчас - надо остаться. Они тянутся, обвивают, куда-то уносят, сжимаются все сильнее. Хочется еще. Только так. Нет. Быстрее. Еще. Сильнее. Дальше. Высоко. Выше.       Как тихо. До звона в ушах. Уши? Что это?       Что-то не так. Оно где-то рядом. Отвлекает. Тормозит. Приближается. Подрагивает в тишине. Касается.       Еле заметный звук доносится откуда-то справа, превращаясь в отчетливое жужжание какого-то насекомого. Мохнатые лапки вольготно располагаются на кончике красиво очерченного носа, изучают, вышагивают по закругленным краям, смещаются куда-то влево. Их много, они раздражают и заставляют окончательно прийти в себя.       Лежащая в кустах девушка слегка поморщилась и открыла глаза. Откуда-то сверху падает луч света, заставляя наморщиться еще больше и закрыть глаза. Откуда здесь столько света, много света, если вокруг - пустота?       Она слегка пошевелилась, желая убедиться, что тело ее слушается, глубоко вздохнула и крепко зажмурилась прежде, чем снова открыть глаза. Пальцы ног послушно задвигались - значит позвоночник не сломан. Уже хорошо.       Она приподняла голову и осмотрела себя: на ней была белая майка без рукавов, местами покрытая какими-то пятнами.       "Кровь?" - мелькнуло у нее в голове.       Пообещав себе разобраться с этим позже, она продолжила осмотр. В лучах падающего света блеснула пряжка от кожаного ремня, выпирающая чуть ниже живота. Она приподнялась на локте и согнула ногу в колене. На ней были какие-то потертые джинсы, слегка влажные и такие же грязноватые, поэтому их первоначальный цвет только угадывался. Должно быть, голубые. Она всегда предпочитала именно этот цвет джинс.       Она пощупала места на майке, которые недавно привели ее в такое смятение. Прикосновения заставили слегка поморщиться, но вроде ничего серьезного не отдалось внезапной болью где-то в мозге. Она все еще приходила в себя, постепенно собирая разрозненные фрагменты тела в единое целое. Она отметила кожаные сапоги с высокой шнуровкой, заканчивающейся чуть ниже колена. Тоже хорошо - в них было чертовски удобно ходить где бы то ни было и не страшно на что-либо наступить.       "Хорошо, что хоть не голая очнулась", - обрадовалась девушка, быстро поднимаясь на ноги. Ее слегка качнуло в сторону. Она поспешно ухватилась за ствол дерева рядом и осмотрелась. Вокруг, куда мог дотянуться взгляд, были одни деревья. Их так много, что все вместе они сливались в одно сплошное зеленое ничто: свисающие лианы, папоротники, яркие пятна цветов, слишком пышных для умеренного климата штата Мэн...       Девушка нахмурилась, пытаясь сообразить, куда это ее могло занести. Внезапно тишину леса прорезал чей-то истошный вопль:       - Помогите! Сюда, скорее! Помоги... - крик резко оборвался.       Она уже ничего не слышала и не видела, ноги сами несли ее к месту предполагаемого бедствия. "Только бы успеть, - судорожный вдох. - Только бы успеть".       Мелькание деревьев затмевает взор. Периферийное зрение отключается, чтобы сохранить энергию для движения вперед. Ветки и листья проносятся со скоростью звука, бьют наотмашь по лицу, когда она не успевает увернуться. Только вперед. Сапоги погружаются во что-то мягкое, ненадолго сбивая с темпа. Она успеет. Должна. В воздухе висит запах зелени, тяжелый и бодрящий, он пьянит, заставляя толчками проноситься вскипающий адреналин по вздувшимся венам. Еще один вдох, как будто украденный у нескончаемого леса.       "Да где же ты?!" - немой вопль уже готов сорваться с ее влажно дышащих губ, когда лес вдруг неожиданно кончился, и она выбежала на обрыв. Далеко внизу, насколько хватало глаз, раскинулся безбрежный океан. Или это было море? Застывшая поверхность отливала свинцом, и, казалось, дышала своей, только ей понятной жизнью, отгородившись от всего вокруг. Его давящая пустота тянула к себе, приковывая взгляд и высасывая из головы хаотично мечущиеся мысли.       Ирреальность происходящего на миг захватила ее, вгоняя в состояние паралича и неимоверной тоски: она забыла, кто она, что она, куда бежала и зачем. Все теперь казалось таким несущественным и тусклым, не было никаких желаний и эмоций.       Она готова была простоять вот так вечность, несмело отсчитывая мгновения своей собственной пустоты. Дыхание судорожно вырывалось у нее из груди и растворялось в водной глади, капля за каплей втекая в молчаливую бесконечность.       Неизвестно, сколько бы так продолжалось, если бы ее внимание не привлекла копошащаяся фигура, чуть левее, совсем рядом. Даже удивительно, что она не заметила ее сразу. С обрыва свисал поваленный ствол дерева, в обхват, наверное, несколько футов, а там, еле удерживаясь на соскальзывающих пальцах, из последних сил пытаясь дотянуться, боролась за жизнь какая-то темноволосая девушка.       Возникло желание окликнуть ее, но слова застряли в горле. А вдруг она испугается и соскользнет? Что же делать? Подождать, пока она ухватится посильнее? Нет, времени совсем не остается.       Решение пришло само собой, когда девушка, в порыве зацепиться за неровно торчащую сбоку ветку, сжав зубы прорычала какое-то ругательство и резко повернула голову, стряхивая с лица налипшие пряди. Их глаза встретились. Темно-карие и серо-зеленые. Во взгляде незнакомки отражалась целая гамма чувств: ярость борьбы на миг сменилась неожиданным испугом, а затем смешалась с нескрываемым отчаянием и вспыхнувшей надеждой. Она смотрела с мольбой и вызовом одновременно. В серых глазах было понимание и согласие. Все было ясно без слов. За долю мгновения между ними установилась связь, которую необходимо было сохранить, чтобы спасти готовую оборваться жизнь.       - Не двигайся! Я тебе помогу, - ноги в кожаных сапогах осторожно приблизились к краю и сделали пару неровных шагов вдоль ствола. Дерево не изменило своего положения, казалось, оно крепко засело корнями в каменистой почве. Спасительница распласталась на животе, чтобы дотянуться до брюнетки. Сильная рука уверено протянулась навстречу и перехватила тонкое запястье, потянула на себя. Обе не отводили глаз друг от друга, как будто повисшее между ними напряжение могло усилить контакт и обвить стальным тросом уже порядком выбившуюся из сил незнакомку.       - Держу! Я держу тебя! Ты должна постараться дотянуться до меня второй рукой, - в карих глазах мелькнул страх. - Ты должна мне довериться, я смогу, - светлые волосы разметались по плечам, лезли в потемневшие от усилий зеленые глаза, наполовину закрывая обзор.       Если она не придумает что-нибудь прямо сейчас - и быстро, все может окончиться смертью, или двумя.       Блондинка закусила губу, сдерживая рвущийся наружу стон. Она чуть-чуть сдвинулась, чтобы крепче схватить руку девушки чуть ниже локтя. И вовремя. Та, вскрикнув, разжала пальцы, до этого цеплявшиеся за ствол дерева, и повисла на держащей ее руке.       - Если ты меня отпустишь, я тебя убью, - холодная ярость, хрипло прозвучавшая в зависшей тишине, не оставляла сомнений, что так и будет в случае их совместной неудачи. И уже готовый оформиться в светловолосой голове вопрос "Интересно, как?" так и повис в воздухе, раскачиваясь вместе с обладательницей низкого голоса.       Сцепив зубы, они обе боролись, боясь сдвинуться с места и уступить хотя бы дюйм подкрадывающемуся ужасу.       - Сегодня никто не умрет, слышишь?! Мы вместе справимся. Верь мне... - блондинка хрипела, превозмогая боль в немеющей руке, злясь на себя и на весь мир, что понемногу уступает в этой битве, этой женщине. Внутренности сжимались от давящего изнутри страха, чтобы запихнуть назад в горло подкатывающие волны безумной паники.       Брюнетка тяжело дышала. Было слышно, что последние дюймы даются ей нелегко. Слезы гнева высыхали в уголках карих глаз, не успевая скатиться по щекам. У нее все получится. Она сможет. Должна.       - Черт возьми, ты должна попытаться! Тянись, мать твою! Я так долго не выдержу, - еще один дюйм. Янтарные глаза вспыхнули ответным огнем.       Наступило равновесие. Именно в этой фокальной точке должно все остановиться, или они обе никогда не простят себе, что остались что-то должны друг другу.       Брюнетка слегка расслабилась на вытянутой руке, и на миг показалось, что она уже готова разжать пальцы, отпуская себя всю, до конца, без остатка, и избавить их обеих от невыносимого бремени. Какое-то время ее тело сохраняло абсолютный покой, а потом вдруг резко напряглось, вытягиваясь в тугую струну, и начало медленно раскачиваться подобно маятнику.       Серые глаза расширились в преддверии неизбежности и крепко зажмурились, не готовые принять то, что должно случиться. Они вновь широко распахнулись, когда уже на практически бесчувственной руке рельефно обозначились прикосновения всех десяти пальцев незнакомки.       - Тяни, - прошипела женщина.       Ее ногти буквально впились в белую, с синими подтеками кожу, оставляя красные полумесяцы, пока она все крепче и крепче сжимала хватку. Это было невыносимо больно. Все тело буквально горело от навалившейся тяжести и жалящих, молящих о спасении, пальцев. Рука уже готова была оторваться.       В какой-то момент стало все равно. В тот самый, когда напрягшиеся бицепсы скрутило от невозможности начать это движение. Когда вздувшиеся трапециевидные мышцы спины визжали от бесконечности продолжать это движение. Когда в затылок, казалось, одновременно вонзились тысячи иголок, ненавязчиво намекая, что где-то там все еще бьется жизнь, чтобы помнить о движении. А мозг сжался в одну пульсирующую точку, отказываясь толкать ликвор* в позвоночнике, чтобы закончить это движение.       Она закричала всеми остатками кислорода в легких и покидающего ее тело разума, вытянувшись в единственную мысль, вокруг которой ее сознание выписывало изощренные траектории:       "Этого не может быть, - стук сердца отдавался гулом в ушах. - Это все не по-настоящему. Я, наверное, уже умерла, и мы обе летим в неизвестность".       Она поймала ее в тот момент, когда время остановилось. Приникшие к ее щеке губы дарили тепло, возвращая к жизни одеревеневшее тело, когда пространство вокруг перестало существовать.       Она крепче прижала ее к себе, боясь отпустить даже на мгновение, которого у них могло и не быть. Теперь можно отпустить себя, все самое страшное уже позади. Они лежали рядом, все еще судорожно цепляясь одна за другую, и жадно хватали ртом ставший таким необходимым воздух. Все кончилось. Этот кошмар прекратился. Чем ближе была эта мысль, тем теснее они прижимались друг к другу, насколько позволяла поверхность шершавого ствола под ними. Их последний оплот, зависший в воздухе. Теперь это даже казалось забавным.       Прерывая шум тяжелых вздохов, раздался четко различимый стон треснувшего дерева. Они в испуге дернулись, не мигая уставившись друг на друга. Нет, повторившийся звук подтвердил догадку обеих. Вспыхнувшее понимание в карих глазах моментально отразилось в серо-зеленых напротив. Это вмиг отрезвило и открыло второе дыхание. На всей скорости, на какую они только были способны, девушки в одном слитном движении подскочили на месте и бросились к кромке обрыва вдоль сильно накренившегося ствола. Не успели они сделать и пары шагов, как дерево с глухим скрежетом подалось вниз и начало заваливаться, выдирая из камней и песка свои многовековые корни. Что было дальше, обе с трудом могли вспомнить, еще тяжелее - осознать, и совсем невозможно было все это объяснить.       Это был прыжок веры. В этом они могли поклясться. Когда все сомнения остаются позади, потому что сожалеть уже больше не о чем, когда на кону стоит уже даже не жизнь, своя или чья-то, а вера в то, что несмотря на конец, всегда есть начало. Начало чему-то еще, что до этого казалось таким далеким и неосуществимым, а теперь - вот она, еще одна реальность. Я мыслю, значит я существую.       Они прыгнули одновременно. Абсолютно синхронно и полностью уверенные в том, что это возможно. Это их новая реальность, их настоящее, которое мгновение назад казалось просто вымыслом, сказкой, которой пугают в детстве или рассказывают на ночь, желая научить верить во что-то большее, чем доступно простому взгляду широко открытых глаз.       Одновременно с ними упало и дерево, оставляя позади себя сухой треск и грохот падения летящих следом кусков почвы и обломков, отколовшихся от прибрежных скал. Они обе тяжело дышали, раскинувшись на каменистой почве, молча, широко раскрытыми глазами вознося молитву в далекое небо, которое взирало на них сверху, равнодушно принимая подносимые дары.       Так создается реальность. Еще одно невозможное стало возможным.       Это надо пережить. Просто довериться моменту происходящего. Плыть по течению, пока не наткнешься на еще один порог.       Дышать стало легче. Наконец-то покой, хоть и кратковременный. Вселенная дала им тайм-аут, которым надо просто лежать и нагло пользоваться. И не забывать возносить хвалу небесам, что еще есть эти секунды вдохов и выдохов.       - И кому же я обязана своим долгожданным спасением? - низкий с хрипотцой голос нарушил установившееся перемирие, а прозвучавшая в вопросе язвительность окончательно испортила очарование момента.       - Свон. Эмма Свон, - блондинка устало прикрыла глаза. - Я бы протянула тебе руку, но, боюсь, она уже не в состоянии куда-либо тянуться.       Рядом послышался довольный смешок.       - Дорогая, ты даже не представляешь себе, как я этому рада.       Эмма удивленно открыла глаза, слегка повернув голову набок, и сощурилась в направлении безмятежно улыбающихся губ.       - Тогда, может, приоткроешь завесу тайны и сообщишь мне свое имя, чтобы я, как только выберусь из этого дерьма, смогла увековечить его в виде татуировки на своем полумертвом запястье?       Ей показалось или брюнетка слегка вздрогнула? Трудно было сказать наверняка, так как тела обеих все еще била мелкая дрожь от пережитого потрясения.       Женщина, лежащая рядом, упорно молчала. Видимо, ей до сих пор не верилось, что она по-прежнему жива, а не раскачивается в сотнях футов над пропастью. Может, это у нее такая защитная реакция, так называемый пост-травматический синдром? Эмма все еще чувствовала покалывания на кончиках пальцев от недавнего онемения и странных интонаций в голосе своей спутницы. В любом другом случае, она бы расценила такое поведение со стороны другого человека как явную насмешку или... издевательство?       Нет, не похоже. Это было бы дико. И не нашлось бы никаких оправданий. Разве она не хотела, чтобы ее спасли?       Эмма приподнялась на локте и молча уставилась на свою протеже. Чего она добивается? Почему продолжает молчать и ведет себя так, как будто она одна здесь и никого кроме нее не существует? Или рядом нет тех, кто был бы достоин ее внимания? Бред.       "Просто дай ей время. Все-таки не каждый день случается пережить такое", - сама себя уговаривала Эмма, а под ложечкой все равно что-то упорно ныло от невыраженной обиды и игнорирования ее очевидного участия в счастливом исходе ситуации.       Почувствовав устремленный на нее пронизывающий взгляд, странная женщина открыла глаза и с негодованием воззрилась на свою недавнюю спасительницу. Она села, облокотившись на левую руку: "Ту самую, за которую я ее вытаскивала", - отметила про себя Эмма. Теперь их глаза были почти на одном уровне. Все так же молча, она слегка подалась вперед, прожигая взглядом лицо напротив, тщательно изучая, ощупывая каждый миллиметр.       Эмма непроизвольно отшатнулась.       "Черт, что это?"       Что-то непонятное творилось с этими чертовыми, мерцающими гневом, глазами. Они напоминали два темных мрачных озера с плескавшейся в них лавой, которая то вспыхивала и переливалась пылающими яростью и злостью, то застывала невыносимым горем и тоской по кому-то или чему-то. А потом она вновь загоняла своих демонов внутрь, и оттуда сквозила такая печаль, что хотелось просто подойти и обнять ее, не зная как утешить, и наговорить тысячу ненужных слов, не зная, какие правильные.       "Это какое-то сумасшествие", - пронеслось в светлой голове. Нормальные люди так не смотрят.       Видимо, в серых глазах отразилось нечто вроде сожаления и недоумения, так как брюнетка злобно усмехнулась и окатила такой волной презрения, что захотелось тут же вернуться на обрыв и крикнуть далеко вниз упавшему дереву "За что?!". Почему она должна чувствовать себя полным ничтожеством, совершив вроде как благородный поступок?       Все сейчас было каким-то неправильным. Так не должно быть. Так не награждают спасителей, и не проклинают себя сами за то, что не упали, когда предоставилась возможность.       Это выглядело так, как будто... как будто эта безумная женщина колесила по своим собственным американским горкам, в своем собственном парке аттракционов, не утруждая себя покупкой или продажей билетов. И очень недолюбливала случайных пассажиров, пожелавших прокатиться вместе с ней.       Эмма полулежала с полуоткрывшимся от изумления ртом, и не знала, что еще тут можно было сказать. Или сделать. Да и была ли в этом какая-то нужда? Кто она такая, чтобы копаться в чужих проблемах? Своих достаточно.       "И я не собираюсь тут кататься на чужих карусельках, - мысленно пообещала она себе. - Не хочет - не надо. Но элементарную вежливость еще никто не отменял", - Эмма свела брови, жестко поджимая губы в решительности.       Брюнетка нахмурилась в ответ и зашевелилась, намереваясь всенепременно подняться на ноги, чтобы продолжить разговор.       Эмма вскочила на ноги первая. Нет, так дело не пойдет. Она вытрясет из этой женщины хоть слово, а потом развернется и пойдет по своим делам дальше. Хватит с нее всех этих подвигов и неблагодарных стерв.       - Эй! Я, между прочим, только что спасла твою задницу, а ты тут разыгрываешь целый спектакль, вместо того, чтобы просто сказать "спасибо". Ты что, блин, какая-то гребаная королева драмы, что ли? Ты откуда, с Бродвея, что ли, свалилась на это, мать его, дерево? - Эмму начинало все это откровенно бесить. Она даже слегка опешила от себя самой: откуда в ней взялись силы еще и на злость - после всего произошедшего?       Та даже бровью не повела.       - Реджина. Мое имя - Реджина Миллс, - она чуть склонила голову в легком поклоне, искоса посматривая из-под опущенных ресниц и пряча еле заметную снисходительную улыбку в уголках алых губ.       Только теперь ей удалось, наконец, рассмотреть стоящую перед ней женщину, за жизнь которой они так отчаянно только что боролись.       Надо признать, что, несмотря на ее странности, необъяснимое поведение и этот, такой пугающий - взгляд, она была очень красива. Стройная и грациозная. И очень женственная. Это сразу чувствовалось, и делало ее такой очаровательной. Это был тот тип женщин, который сразу притягивал взоры всех находящихся в комнате людей, мужчин и женщин, стоило ей только войти туда.       Темно-каштановые волосы мягкими волнами спадали ей на плечи, обрамляя лицо с правильными чертами: тонкие брови четкой формы, прямой нос, красиво очерченный рот с чуть пухлыми губами, на которых Эмма невольно задерживает свой взгляд. Потом спускается ниже, следуя плавной линии изящной шеи, отмечает высокую грудь, тонкую талию.       Реджина была хороша собой и знала об этом. Она прекрасно видела, куда и на что посмотрела Эмма, пока оглядывала ее с головы до ног, но ее это даже веселило. Тонкая бровь иронично изогнулась, пока серо-зеленые глаза продолжали следовать своему заведомо известному маршруту.       Эмма с сожалением отмечает, что когда-то стильная белая блузка элегантного покроя с глубоким декольте, теперь выглядит, наверное, ничем не лучше ее собственной майки: посеревшая, местами продранная, с наполовину оторванными рукавами. Что ж, в этом случае никто не мешает завершить начатое и превратить когда-то шикарный и безусловно дорогой наряд в блузку с коротким рукавом. Эмма улыбается, представив Реджину в этом. А еще лучше - сам процесс.       Ее взгляд скользит дальше по изгибам округлых бедер. Классические черные брюки так же представляли собой жалкое зрелище: грязно-серые, с многочисленными зацепками, переходящими в рваные дыры. Однако они все еще хорошо сидели и не скрывали очертания стройных длинных ног. Она видит красивые ухоженные пальцы, с накрашенными ногтями. Должно быть, лак был вишневого цвета.       И тут до нее дошло, что Реджина стояла в пыли совсем босая. Уже было не важно, было ли у нее что-то под брюками, колготки или чулки - она же, мать вашу, босая! Эмма вспомнила свою недавнюю (или это было в другой жизни?) пробежку по здешним природным ландшафтам и внутренне содрогнулась.       - Черт, Реджина, ты же совсем... ээ... без обуви? Где твои... мм... туфли? - Эмма сама поняла, как нелепо сейчас звучат ее вопросы. Человек только что был на краю смерти, до обуви ли ей сейчас?       - О, мисс Свон, вы, наконец закончили бесстыдно меня разглядывать, - при этих словах Эмма вспыхнула, - и вспомнили о моем скромном существовании, - Реджина стояла, скрестив на груди руки и откровенно наслаждалась моментом.       - Какая поразительная наблюдательность, смею вас заверить. Вы знаете, когда у меня возникла перспектива сорваться вниз в пропасть и пролететь добрую пару сотен футов, навстречу острым скалам, я как-то потеряла из виду свои трехдюймовые шпильки, - Реджина заметила, что тонкие губы ее собеседницы сжались плотнее, вытягиваясь в тонкую нить, и поняла, что уже близка к цели. Ей до скрежета в зубах хотелось вывести из себя эту несносную, неизвестно откуда взявшуюся спасительницу и заставить ее страдать так же сильно, или хотя бы наполовину, как приходится сейчас ей.       Эмма нахмурилась. "Интересно, эта нетерпимая женщина издевается, или это такое тонкое чувство юмора, которое я не понимаю? Или это все еще последствия стресса?" - она внутренне сжалась, не понимая, откуда в Реджине столько злобы, зачем она так ведет себя с ней, и вообще, есть ли этому какое-либо объяснение. Руки почувствовали необходимость спрятаться в задних карманах джинс. Эмма слушала этот бархатистый голос, наполовину погруженная в свои собственные мысли и откровенно не понимала, чего от нее хотят.       Они стояли на обрыве, где их так неожиданно свела судьба, успевшие пережить совместно что-то важное для обеих, обе вываленные в грязи, уставшие, и уже начинающие ненавидеть друг друга, хотя по-прежнему цеплялись одна за другую, в немом желании продолжать эту нелепую ссору.       - Да и какая, вообще, разница, какие каблуки на мне будут, в обуви я буду или - без, чтобы встретить свой счастливый конец! - Реджина продолжала набирать обороты в своей неконтролируемой ярости, в отчаянном жесте всплеснув руками.       "Хм, а вот это что-то новенькое", - подумала Эмма, но мудро решила дальше не углубляться. Она выдернула руки из карманов, поднимая их в примирительном жесте, и попыталась изобразить извиняющуюся улыбку.       - Послушай, я... ладно, я признаю, что ляпнула глупость. Сегодня у всех день не задался с утра. Но может, мы сбавим немного обороты и хотя бы попробуем... мм... Я вот, например, вообще без понятия, где мы и что я здесь делаю. Неужели тебя это не заинтересовало в первую очередь?       Реджина продолжала некоторое время буравить Свон своими янтарными сверлами, но потом махнула рукой и устало вздохнула.       - Понятия не имею, - она закинула голову, устало массируя шею. Эмма отступила на шаг, как можно дальше, чтобы дать Реджине побыть в своем личном пространстве.       Это было, по меньшей мере, странным - знать, что двое людей (включая ее саму) оказались одновременно в одном и том же месте, о котором они ничего не знают. Интересно, а Реджина Миллс помнит, как она вообще здесь оказалась? Да еще на дереве...       Сейчас Эмма не хотела задавать ей никаких вопросов. Она даже мысленно не желала развивать какие-либо теории. Со всем этим можно разобраться чуть позже. В данную минуту ей хотелось ни о чем не думать и просто расслабиться.       Утро у них выдалось бодрым. Эмма уже не помнила, когда она так напрягалась с утра пораньше, будучи вовлеченной в очередные разбирательства залогового поручителя у себя на работе. Солнце начинало припекать, сильнее, чем в полдень у них в Бостоне. Но, судя по ее настроениям, дело близилось к ланчу. Желудок согласно заурчал.       Эмма недовольно повела плечами. Спина отозвалась ноющей болью. Она поморщилась. Точно, надо сделать перерыв.       Реджина все еще стояла чуть поодаль, устало прикрыв глаза, и продолжала массирующие движения. От нечего делать Эмма стала наблюдать за Миллс. Ее взгляд чуть задержался на тонких кистях, пробежался по драным лохмотьям, которые теперь болтались у нее на плечах, прикрывая смуглую, с оливковым оттенком, кожу. Она усмехнулась, признавая, что Миллс, даже когда сама того не хотела, обращала на себя внимание.       Эмма вновь посмотрела на ее ноги. Как она раньше этого не заметила? Грязный лоскут ткани свисал на одной из коленок, открывая взору пораненную кожу с множеством ссадин и царапин и запекшейся коркой крови. Картину дополняла опухшая гематома, грязно-лиловым пятном растекающаяся вокруг. А сколько их еще таких по всему нежному телу? Почему она раньше об этом не подумала? А вдруг Миллс серьезно поранилась и есть угроза заражения крови?       Эмма подбежала к Реджине, приседая на корточки, чтобы поближе рассмотреть рану. Та отшатнулась.       - Простите?       - Боже, Миллс, ты же ранена!       Реджина посмотрела на нее как на ненормальную.       - Свон, вы что, перегрелись? Это же всего лишь синяк.       - Стойте спокойно, мисс Миллс, я просто хочу убедиться, что с вами все в порядке, и нам не грозит гангрена, - с этими словами она притянула колено Реджины к своему лицу, аккуратно приподняв края грубой ткани, которая вся покрылась коростами из маленьких комочков грязи и уже успела затвердеть.       "Должно быть, она все время царапает, и это неприятно. Должно быть неприятно", - пронеслось у Эммы в голове, но вслух она ничего не сказала, опасаясь очередной гневной тирады от Миллс.       Реджина поморщилась и зашипела, когда Эмма нечаянно задела кончиком большого пальца самую крупную ссадину, но ногу не убрала.       Эмма поцокала языком:       - Это, конечно, еще не гангрена, и ампутация вам не грозит, мисс Миллс, но рану надо срочно промыть. У меня есть опыт в таких вещах, - довольная осмотром, Эмма хитро ухмыльнулась снизу, чем вызвала немедленную реакцию у Миллс.       - Пустите. Вы и так сегодня постарались на славу, - Реджина поспешно высвободила свою коленку из цепких пальцев и немного отодвинулась. Эмма все бы отдала, чтобы увидеть сейчас ее глаза.       Как будто повинуясь мысленному приказу, Реджина пристально посмотрела на нее сверху вниз. На губах не было и признака улыбки, зато в темных, мерцающих влажным блеском, глазах застыл какой-то немой вопрос. Даже из своего положения Эмма видела, как расширились ее зрачки. Ухмылка почему-то сама сползла с ее лица, рождая в белокурой голове ответный вопрос.       Эмма уже открыла рот, чтобы спросить, как вдруг Реджина резко вздернула подбородок, взгляд потяжелел, а лицо застыло в напряженной маске. Рот кривился в некое подобие усмешки, когда она поднесла руку к глазам, всматриваясь куда-то вдаль.       - Что там? - Эмма оглянулась через плечо, пружинисто поднимаясь на ноги, и посмотрела в том же направлении.