Помни...

      Небо над Магнолией уже темнело, когда Люси наконец-то дописала последнюю главу своего романа и откинулась на спинку стула, устало потянувшись. Взгляд зацепился за открытое окно и полупрозрачные занавески, которые раздувал в стороны слабый ветер. Она не помнила, когда последний раз выходила на улицу, не помнила, когда последний раз посещала гильдию, не помнила, когда последний раз здоровалась с рыбаками, постоянно проплывающими мимо ее дома, и когда последний раз ходила по невысокому тротуару у реки. Почему-то сейчас, через столько времени, слезы уже не наворачивались на глаза, а на сердце ничего не давило. Стало все равно. Совершенно плевать на окружающий мир. По-другому она бы сломалась, не выдержала.       Тяжелый вздох нарушил угнетающую тишину, и златовласка, положив последний листок в стопку к остальным, убрала дописанный рассказ в сторону, где уже лежали с десяток таких же. Люси всегда хотела написать свою книгу, постоянно жаловалась, что у нее не хватало свободного времени, чтобы закончить работу. Но теперь, когда письменный стол буквально забит заметками, зарисовками и готовыми работами, которые вряд ли кто-то когда-то прочтет, свободное время больше не казалось такой ценной вещью.       Положив перо на место и встав из-за стола, бывшая заклинательница звездных духов еще раз посмотрела на сломанный ключ Водолея – единственный ключ, которым она владеет и когда-либо будет владеть, − как всегда лежащий около чернильницы и развернулась, чтобы покинуть комнату. Крепкий черный чай после тяжелой работы сейчас будет очень кстати. Хартфилия уже давно перестала чувствовать привязанность ко всему, чем когда-либо дорожила. Она прекрасно справлялась и без гильдии, без звездных духов, без семьи, лишь изредка вспоминая счастливые моменты прошлого, как свои ошибки. Глупо было надеяться, что ее жизнь всегда будет полной радости и приключений. Рано или поздно, но каждая сказка подходит к концу.       − Простите за вторжение! – еще не успев покинуть свою комнату, Люси замерла на месте, обернувшись и несмело улыбнувшись.       − Снова ты забыл про дверь, − голос не звучал угрожающе, как раньше. Она говорила спокойно, словно констатируя факт, а не упрекая Нацу за его проступок.       В нем тоже что-то изменилось: Драгнил стал более серьезным, не было больше юношеского ребячества в глазах, не было и широкой улыбки на лице. Быстро окинув комнату взглядом серо-зеленых глаз, он задержал его на Люси, словно ожидая чего-то, но Хартфилия просто стояла, замерев и в ответ всматриваясь в глаза гостю.       Нацу медленно подошел, не прерывая зрительного контакта, и аккуратно провел рукой по щеке, путая пальцы в светлых волосах. Все снова повторялось. И так каждый день. Убийца драконов появлялся лишь под вечер и, иногда не говоря не слова, просто брал ее как будто в последний раз. Их отношения никогда не станут прежними, их дружба закончилась давным-давно, остались только проблески страсти и дикое желание. Люси знала, что слишком многое произошло, чтобы спрашивать о чем-то подобном, да и вряд ли ее чувства окажутся взаимными, но в глубине души она верила, что когда-то Нацу просто обнимет ее и прошепчет тихое «люблю». Этого бы хватило, чтобы мир хоть на какое-то время вновь наполнился красками. Хватило бы, чтобы связь, которая теряется и слабеет с каждым днем, последнее, что осталось у Люси, вновь придавала сил идти дальше на поиски приключений за Драгнилом, несмотря ни на что. Но вместо долгожданной нежности и трепетного отношения она получала лишь грубые рваные поцелуи и властные прикосновения без единой капли заботы или беспокойства.       Нацу изменился.       Как и Люси.       Хартфилия не совсем понимала, как они оказались на кровати, почему она стаскивала жилетку с его разгоряченного тела, изредка царапая кожу ногтями, почему томно стонала его имя, даже не стараясь сдерживаться. Не понимала и как их отношения успели стать такими. Но в тот момент, довольствуясь лишь тем, что он пришел к ней, что не забывает, Люси не думала о таких вещах, как мотивы поступков Нацу. Достаточно было ощущать его тепло.       Часто движения становились слишком грубыми, причиняли Хартфилии боль – на следующий день могут остаться синяки от его прикосновений. Поверх старых. Еще не успевших зажить. Часто он не сдерживал себя, не обращая внимания на просьбы Люси быть более сдержанным. Ему было просто плевать на нее. Как и на все остальное. Как и на всех.       Когда уже терпеть не было сил, Нацу замедлялся, закрывая глаза от накатившего удовольствия. А Люси, тяжело дыша, наблюдала, как он устало ложиться рядом и отворачивается. Не говорит ни слова, нет. Просто отворачивается, не желая больше иметь ничего общего. И это было больнее всего. Так хотелось хоть какой-нибудь ласки, хоть теплых объятий, которых очень не хватало холодными ночами, хоть невинного поцелуя или же того самого заветного слова.       Хартфилия медленно повернулась к нему лицом и прислонилась лбом к плечу. Нет, плакать вовсе не хотелось, она уже пролила достаточно слез в свое время.       − Нацу, прошу…       − Не называй меня этим дурацким именем, − перебивает ее грубый голос.       Люси закусывает губу и поднимается, чтобы сесть, опираясь о спинку кровати.       − Энд… неужели это все, чего я достойна?       Он медленно переводит холодный взгляд на волшебницу и, недовольно цыкнув, отвечает.       − О, я скажу, чего ты достойна! Ты достойна того мира, который ты создала вокруг себя. Того Нацу, коим ты считаешь меня. Той гильдии, которой больше нет. Тех друзей, которые умирали на твоих глазах. Я ненавижу тебя, Люси Хартфилия! Ненавижу каждой своей клеточкой! Когда же ты поймешь, что я не он? Нацу умер! Его нет! Смирись наконец-то! Не пытайся разглядеть во мне то, что ты хочешь видеть!       Люси думала, это чувство больше не вернется к ней, но внутри все опять болезненно сжималось и давило на грудную клетку, отчего было трудно дышать. Все правильно. Все так, как говорит Нацу. Нет… как говорит Энд. Она создала вокруг себя этот мир, чтобы не остаться одной. Она внушила себе, что это Нацу. Он просто изменился.       Но он не менялся. Его больше нет.       − Как же я хочу увидеть, как ты корчишься от боли в последние секунды своей никчемной жизни, − с ненавистью глядя на златовласку, которая, кажется, больше не в силах была сдерживать слезы, которая заплакала впервые за долгое время. – Как же я ненавижу тебя за то, что он полюбил тебя. За то, что ты стала и моей слабостью. Ненавижу за то, что не смог свернуть тебе шею в нашу первую встречу. И знаешь что, Хартфилия, я тебе обещаю, твои стены, которыми ты отгораживаешься от правды, не спасут тебя от меня. Потому что я люблю тебя. И как бы не корил себя за это, я хочу быть рядом.       Люси уже не пыталась сдерживаться, не пыталась утереть слезы, которые стекали по щекам. Перед ней всплывал образ веселого жизнерадостного волшебника из Хвоста Феи и его добрая улыбка. Но тот, кто сейчас находится перед ней вовсе не был похож на него. Это не Нацу. Нацу ушел. Он больше не вернется. Он оставил ее с этим демоном, который смеет говорить такие ужасные вещи.       − Просто запомни, Хартфилия, я всегда получаю то, что я хочу. И ты еще сотни раз будешь проклинать меня за это, но я буду рядом даже тогда, когда ты будешь готова отдать все, лишь бы не видеть моего лица и не слышать голоса. Потому что я люблю тебя.       На долю секунды, когда Люси почувствовала невесомое касание губ, нежное, несвойственное Энду, на одно мгновение ей показалось, что это был Нацу, но ведь это невозможно.       И вновь Люси оказалась в пустой комнате, забившись в угол и глотая слезы. Без сомнений, завтра он придет снова. Только она не будет прятаться от правды. Нацу нет, есть лишь демон книги Зерефа, который разрушил ее жизнь, лишил всего, не оставив надежд. Есть лишь Энд, который по-своему любит ее.